С праздником! 8 Марта. Рассказы о любви
Шрифт:
– Всё в порядке у вас? Помощь нужна? Мне помыться? – отрывисто спрашивает Владимир Семёнович.
Я качаю головой, а Миша налетает как вихрь, мол, плазму надо капать срочно для профилактики ДВС, а где специальный аппарат для быстрого размораживания? Куда смотрит администрация? О чём, в принципе, думает главврач, не оснащая нашу заштатную больничку последними достижениями науки и техники?
Я улыбаюсь под маской. Самое время и мне высказать главврачу какую-нибудь нелепую претензию, но куда там! – разве могу я пробиться сквозь Мишкин напор?
Последний шов, повязка, и я оставляю Михаила Георгиевича готовить больного к транспортировке в палату интенсивной терапии. Иду писать протокол операции в ординаторскую.
Там сидит Владимир Семёнович, положив подбородок на сплетённые ладони, и пристально смотрит на меня своими прозрачными глазами.
Мне стыдно, что я уставшая, в ветхой хирургической робе и дурацком бумажном беретике, но я не снимаю его, зная, что наэлектризованные волосы будут топорщиться, как венок у статуи Свободы.
– Разрешите доложить, что я сегодня работала очень плохо, – обхожу его и сажусь за компьютер, – не доложила вам, и вообще, плохо оперировала. Медленно.
– Михаил Георгиевич сказал, что звонит по вашему поручению, так что не наговаривайте на себя.
Я молча открываю папку с протоколами операций, надеясь найти что-нибудь похожее, чтобы не набирать заново текст, а просто изменить паспортные данные и некоторые детали.
Повисает тягостная пауза, и Владимир Семёнович достаёт сигареты, нарушая свой собственный строжайший запрет на курение в стенах больницы.
Я разрешаю ему курить и с наслаждением вдыхаю горьковатый дым.
– Есть смысл рассмотреть мою кандидатуру на сокращение, – сейчас, в неформальной обстановке, можно быть искренней.
Владимир Семёнович качает головой:
– После того, как вы спасли человеку жизнь?
– О, я не смотрю на свою работу так пафосно. Знаете, как говорят лётчики: если ты идёшь в полёт, как на подвиг, то ты к полёту не готов. Я просто делаю дело, и, господи, даже не знаю, как его зовут и сколько лет этому несчастному. И в лицо не узнаю его завтра. Видите, крайняя степень выгорания. Вы обязаны принять меры как руководитель.
– Какие?
– Уволить меня по сокращению штатов.
– Тогда… – говорит Владимир Семёнович и надолго замолкает.
– Что?
– Тогда у меня больше не будет причины торопиться на утренние планёрки и гадать, увижу я вас или нет. Услышу какую-нибудь бодрящую гадость в свой адрес или вы высокомерно промолчите.
Я молчу. Наверное, теперь точно слуховая галлюцинация или просто я уснула от усталости…
Пока я раздумываю, сон это или не сон, моя рука оказывается в большой ладони Владимира Семёновича.
– Я думал, вы замечаете, что я в вас влюблён. Женщины вроде должны видеть подобные вещи.
Я качаю головой.
– Мне это в голову не приходило.
– Правда? Ничего не замечали?
– Я думала, вы просто считаете меня психопаткой.
Владимир Семёнович неопределённо улыбается и крепче сжимает мою ладонь.
– Видно, мы просто не поняли друг друга, – говорит он тихо, а я снимаю бумажную шапочку. Причёска «противотанковый ёж», ну и наплевать!
– Я приходил утром, потом звонил, но всё никак не мог застать вас. Сейчас не самое подходящее время признаваться в любви…
– Почему? Хорошее время…
Я не знаю, что сказать ещё, но тут Владимир Семёнович приближает свои губы к моим, и, кажется, начинается мой Женский день…
Елена Нестерина. Хроника празднования 8 Марта, составленная за десять лет наблюдений
Ольга Станиславовна Заварцева, по специальности аналитик, по профессии архивист. Пытаюсь систематизировать всё, что меня окружает. Просто потому что нравится.
Хроника составлена по годам – первая запись сделана спустя год и один день после непосредственно события. Вторая – в процессе события. Третья – ровно на следующий день третьего года фиксации событий. Остальные – когда как.
Но у меня всё строго.
Отчёт 1
Нас никто не поздравил с Восьмым марта. Это послужило причиной для дальнейшего развития событий – на много лет, как позже выяснится, вперёд.
У Анастасии Папоровой был парень, который вчера начал праздновать день рождения брата. Папорова этого брата ненавидела – в его компании её парню всерьёз сносило кукушку. Как выяснилось, сносило с самого детства, когда братья ещё не пили. А уж когда начали пить и праздновать день рождения с алкоголем… Папорова сказала парню, что если он ещё раз… Если он…
И вот он всё-таки ещё раз и если.
Кроме парня, Папорову поздравлять было некому. Они с мамой поздравили друг друга, Папорова звонила на «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Она понимала, что мозг абонента тоже выключен или находится вне зоны действия, но надеялась, что рядом с мозгом есть или рассол, или «Антипохмелин», или дураку там, где он находится, наконец-то стало холодно, он поднялся в вертикальное положение и осмотрелся. Папорова подъезжала к дому, где жил брат, смотрела на окна. Свет в них горел, иногда мимо штор плыла неконкретная тень. Было ясно, что в квартире кто-то находился. Но степень соотнесённости этих людей друг с другом, их количество и половая принадлежность оставались неясны. Дурной брат трубку просто не брал, телефонов других гостей Папорова не знала. И, ругая себя и судьбу, пришла ко мне.
Пришла и рассказала всю эту историю.
Меня не поздравили по-другому. Родителям было плевать на повод – они подхватились и уехали в село к родственникам. Там они с наслаждением праздновали – тоже, по их привычке, всё равно что: главное, что нарядились, надушились, надарили друг другу подарков – и, рассевшись за длинным столом, вкусно и много ели, обсуждали блюда и способы их приготовления, степень воздействия съеденного на их организмы, правдивость того, что показывают по телевизору или пишут об ингредиентах, входящих в состав употреблённого. Папа пил, мама за ним следила, родственники пили или тоже следили, ели, пели, ели, пили, пели, гуляли по улице, бегали на двор, звонили, ели, пили, пели, плясали, пили, гуляли… Мне бы их счастье.