С русскими не играют

фон Бисмарк Отто

10 сентября, перед отъездом из Гаштейна, я написал баварскому королю такое письмо:

«Гаштейн, 10 сентября 1879 г.

Ваше величество были прежде столь милостивы выразить мне высочайшее ваше удовлетворение моими стараниями сохранить в равной степени мирные и дружественные отношения Германской империи с обеими соседними великими империями – с Австрией и Россией. Задача эта в течение последних трех лет становилась тем труднее, чем сильнее русская политика подпадала под влияние отчасти агрессивных, отчасти революционных веяний панславизма. Уже в 1876 г. нам неоднократно предъявляли из Ливадии требования заявить в бескомпромиссной форме, останется нейтральной Германская империя в случае войны между Россией и Австрией. Уклониться от этого заявления не получилось, и русская военная буря пока перенеслась на Балканы. Успехи русской политики, достигнутые в результате этой войны, достаточно значительные даже после Берлинского конгресса, к сожалению, не смогли охладить возбужденность русской политики в той степени, как это было бы желательно для миролюбивой Европы. Амбиции России по-прежнему выглядят беспокойно и воинственно, а влияние панславистского шовинизма на настроения императора Александра усилилось, поэтому вместе с серьезной, по-видимому, неприязнью к графу Шувалову император подверг осуждению и его дело – Берлинский конгресс. Руководящим министром, если таковой вообще имеется в настоящее время в России, является военный министр Милютин. Теперь, после заключения мира, по его требованию последовали немыслимые вооружения, несмотря на то, что России в настоящее время никто не угрожает. Вопреки всем финансовым жертвам, коих потребовала война, численность русской армии в мирное время увеличена на 56 тысяч, а численность армии военного времени на западной границе увеличится почти на 400 тысяч человек. Эти вооружения могут быть предназначены только против Австрии или Германии, а расположение войск в царстве Польском соответствует этому назначению. Военный министр и в технических комиссиях открыто заявил, что России надлежит готовиться к войне «с Европой».

Если нет сомнения в том, что император Александр, сам не желая войны с Турцией, все же вел ее под давлением панславистов,

и если учесть, что с того времени эта партия только усилила свое влияние благодаря тому, что агитация, стоящая за ней, производит теперь на императора более глубокое и опасное впечатление, нежели прежде, то можно опасаться, что панславистам удастся точно так же получить подпись императора Александра для дальнейших военных действий на Западе. Таких министров, как Милютин или Маков, не могут испугать европейские затруднения, с которыми Россия может столкнуться на этом пути. Это правда, если справедливы опасения консерваторов России, что партия движения (Bewegungspartei), стремясь втянуть Россию в тяжелые войны, хочет не столько победы России над заграницей, сколько переворота внутри страны. При этих условиях мне сложно избавиться от мысли, что в будущем и, быть может, даже в самом близком, миру угрожает Россия, и притом только Россия. По нашим данным, сведения, которые Россия собирала за последнее время затем, чтобы выяснить, найдет ли она, в случае если развяжет войну, поддержку во Франции и Италии, дали, конечно, отрицательный результат. Италия была признана бессильной, а Франция сообщила, что на данный момент не хочет войны и в союзе с одной Россией не чувствует себя достаточно сильной для наступательной войны против Германии. В этом положении Россия предъявила нам в течение последних недель требования, в результате которых мы должны сделать окончательный выбор между Россией и Австрией, предписав германским членам комиссий по восточным делам в спорных вопросах голосовать только с Россией. Однако, по нашему мнению, постановления конгресса были правильно поняты большинством в составе Австрии, Англии и Франции; поэтому Германия голосовала вместе с ними, в результате чего Россия осталась в меньшинстве: отчасти с Италией, отчасти – без нее. По сравнению с миром между великими державами такие вопросы, как, например, положение моста у Силистрии, уступленная Турции военная дорога в Болгарии, управление почт и телеграфов, пограничные споры относительно некоторых деревень, сами по себе очень незначительны. Несмотря на это, русское требование, чтобы по этим вопросам мы голосовали не с Австрией, а с Россией много раз сопровождалось недвусмысленными угрозами о последствиях, которые наш отказ, возможно, будет иметь для внешнеполитических отношений обеих стран. Этот факт, привлекающий к себе внимание и совпавший с отставкой графа Андраши, конечно же, смог возбудить опасение, что между Россией и Австрией состоялось тайное соглашение в ущерб Германии. Но опасение это не подтверждено. Ведь к беспокойной русской политике Австрия испытывает такое же неприятное чувство, как и мы, и, кажется, склонна к союзу с нами в целях совместного отражения возможного нападения России на одну из обеих держав. Если бы Германская империя заключила с Австрией такой договор, который ставил бы себе целью по-прежнему заботливо сохранять мир с Россией и в то же время обеспечивал бы помощь друг другу в случае нападения на одну из держав, я бы считал это существенной гарантией европейского мира и безопасности Германии. Взаимно застраховавшись таким образом, обе державы могли бы вновь посвятить себя укреплению союза трех императоров.

В союзе с Австрией Германская империя не нуждалась бы в поддержке со стороны Англии, а при мирной политике обоих великих имперских систем европейский мир был бы гарантирован 2 миллионами воинов. Чисто оборонительный характер этой взаимной опоры двух немецких держав не носил бы ни для кого вызывающего характера, потому как с точки зрения международного права эта взаимная страховка уже существовала в Германском союзе на протяжении 50 лет – с 1815 г. В случае, если соглашение подобного рода не состоится, никто не сможет упрекнуть Австрию, если, под давлением русской агрессии и не будучи уверена в Германии, она в конце концов будет искать сама более тесного сближения с Францией или с Россией. В последнем случае Германия, учитывая наши отношения с Францией, окажется совершенно изолированной на континенте. Если же Австрия сблизится с Францией и с Англией, так же как и в 1854 г., то Германия не сможет обойтись без России и, чтобы не остаться изолированной, должна будет соединить свои пути с ошибочными и опасными путями русской внешней и внутренней политики. Если Россия заставит нас сделать выбор между нею и Австрией, то я думаю, что Австрия укажет нам консервативный и мирный путь, а Россия – неблагонадежный. Зная политические взгляды вашего величества, я имею смелость надеяться, что вы всемилостивейше разделяете мнение, высказанное мною. Я был бы счастлив получить этому подтверждение. Трудности задачи, которую я поставил перед собой, сами по себе огромны, к тому же они значительно усугубляются необходимостью по такому большому и многогранному делу письменно вести переговоры отсюда, где я могу надеяться лишь на собственную работоспособность, в результате сильного переутомления совершенно недостаточную. По состоянию моего здоровья мне уже пришлось продлить нахождение тут, но я надеюсь после 20-го числа этого месяца отправиться через Вену обратно. Если до тех пор не получится добиться чего-либо определенного, то опасаюсь, что настоящий благоприятный момент будет упущен, а с отставкой Андраши, трудно сказать, представится ли он когда-либо вновь. Я считаю своим долгом почтительнейше довести до сведения вашего величества мой взгляд на положение и политику Германской империи и прошу ваше величество всемилостивейше принять во внимание тот факт, что граф Андраши и я взаимно обязались держать втайне вышеизложенный план и что до сих пор только обоим императорам известно о намерении их руководящих министров достичь соглашения между их величествами империи».

В дополнение приведу ответ короля на это письмо:

«Любезный князь Бисмарк!

С искренним сожалением узнал я из вашего письма от 10-го числа сего месяца, что действию киссингенских и гаштейнских вод помешали ваши усиленные и утомительные занятия делами. С вашим доскональным изложением о современном политическом положении я ознакомился с величайшим интересом и приношу вам свою живейшую благодарность. Если между Германской империей и Россией дойдет дело до военных осложнений, то столь глубоко прискорбная перемена во взаимоотношениях обеих империй доставит мне величайшее огорчение, но я все еще надеюсь, что такой поворот дела можно предотвратить, оказав умиротворяющее влияние на его величество российского императора. Во всяком случае вашим стараниям заключить тесный союз между Германской империей и Австро-Венгрией с моей стороны обеспечены полное одобрение и сильнейшие пожелания счастливого успеха. Желая вам с новыми силами вернуться на родину, с удовольствием повторяю свое заверение в совершенном уважении, с каким я всегда пребываю к вам.

Берг, 16 сентября 1879 г.

Ваш искренний друг

Людвиг».

«Гаштейн, 19 сентября 1879 г.

С почтительной благодарностью получил я милостивое письмо вашего величества от 16-го числа сего месяца и к своему счастью увидел в нем согласие вашего величества с моими стараниями к взаимному сближению с Австро-Венгрией. Всеподданнейше замечу, что в отношениях с Россией нам пока не предстоит непосредственная опасность военных осложнений, которая глубоко огорчила бы и меня не только с политической, но и с личной точки зрения. Эта опасность скорее возросла бы лишь в том случае, если бы Франция согласилась на совместное выступление с Россией. До сих пор этого не произошло, и, согласно с намерениями его императорского величества, наша политика приложит все усилия к тому, чтобы по-прежнему поддерживать и укреплять мир империи с Россией путем прямого воздействия на его величество императора Александра. Переговоры с Австрией о более тесном взаимном сближении имеют лишь мирные, оборонительные цели, а наряду с этим также развитие путей сообщения. Предполагая завтра выехать из Гаштейна, я надеюсь в воскресенье быть в Вене. С всеподданнейшей благодарностью вашему величеству за благосклонное сочувствие здоровью, честь имею быть, с глубочайшим почтением, всеподданнейший слуга вашего величества

ф. Бисмарк».

* * *

Договор, который мы заключили с Австрией для совместной защиты от русского нападения, является publici juris (общеизвестным).

О заключении же этими державами такого же оборонительного союза против Франции доступных сведений нет.

Австро-германский союз не несет в случае войны с Францией (которая в первую очередь угрожает Германии) тех гарантий, какие он дает в случае войны с Россией, более вероятной для Австрии, чем для нас. Между Германией и Россией нет такого расхождения интересов, которое содержало бы зачатки непримиримых конфликтов и разрыва. Наоборот, совпадение интересов в польском вопросе и последствия традиционной династической солидарности в противоположность стремлениям к перевороту дают все основы для совместной политики обоих кабинетов. Эти основы ослабила десятилетняя фальсификация общественного мнения, осуществляемая русской прессой, которая в читающей части населения порождала и питала искусственную ненависть ко всему немецкому. Царствующая династия вынуждена с этим мнением считаться, несмотря на то что император желал поддерживать дружбу с Германией.

Но едва ли русские массы настроены против немецкого влияния более враждебно, нежели чехи в Богемии и Моравии, словенцы на территории бывшего Германского союза и поляки в Галиции [80] . Правильно сказать, что, остановив свой выбор на союзе с Австрией, а не с Россией, я ни в какой мере не закрывал глаза на сомнения, затруднявшие этот выбор. Я считал, что необходимо, как и раньше, длить добрососедские отношения с Россией, наряду с нашим оборонительным союзом с Австрией, ибо у Германии нет гарантии, что избранная ею комбинация не потерпит крушения, но зато есть шанс сдерживать антигерманские стремления в Австро-Венгрии до тех пор, пока германская политика не разрушит моста между Берлином и Петербургом и не вызовет непреодолимого разрыва между Россией и нами. Пока такого необратимого разрыва нет, Вена будет в состоянии усмирять элементы, враждебные или чуждые союзу с Германией. Если же разрыв или даже полное охлаждение между нами и Россией будут казаться непоправимыми, то и у Вены вырастут претензии, которые она и предъявит своему германскому союзнику. Во-превых, она потребует расширить casus foederis (оговоренное условие союза), который до сих пор, согласно опубликованному тексту, распространяется только на защиту от русского нападения на Австрию; во-вторых, Вена попросит подменить указанный casus foederis защитою австрийских интересов на Балканах и на Востоке, что с успехом пыталась сделать даже наша пресса. Логично, что у жителей Дунайского бассейна имеются потребности и планы, которые выходят за нынешние границы Австро-Венгерской монархии. Конституция имперской Германии показывает путь, на котором Австрия может достичь примирения политических и материальных интересов, существующих между восточной границей румынской народности (Volksstamms) и Каттарским заливом. Однако в задачи Германской империи не входит жертвовать своим статусом и кровью своих подданных для исполнения желаний соседа. Германии необходимо сохранение Австро-Венгерской монархии как независимой, сильной великой державы, прежде всего для общеевропейского равновесия. Только ради этого в неизбежном случае мир страны со спокойной совестью может быть поставлен на карту. Вене все же следовало бы воздержаться от попыток сверх этой гарантии выводить из договора о союзе требования, которые не предусмотрены при его заключении. Непосредственная угроза миру между Германией и Россией едва ли возможна иным путем, чем путем искусственного нагнетания или в результате тщеславия русских или немецких военных вроде Скобелева, которые, прежде чем слишком состарятся, желают войны, чтобы как-то отличиться. Чтобы думать и утверждать, будто германская политика руководствовалась воинственными тенденциями, заключая австрийский, а затем итальянский оборонительный союз [81] , необходима невероятная степень глупости и лживости общественного мнения и печати России. Лживость здесь имеет польско-французское происхождение, а глупость – скорее русское. Польско-французская хитрость одержала на почве русского легкомыслия и невежества победу над недостатком ловкости у нас. В этом (зависит от обстоятельств) заключается сила или же наоборот – слабость германской политики. Но чаще всего честная и открытая политика успешнее старомодных хитросплетений, однако для ее успеха необходима большая доля личного доверия, которое легче утратить, чем приобрести.

80

Богемия, Моравия, Галиция – населенные славянами области, входившие в то время (XIX в.) в состав Австро-Венгрии.

81

Присоединение Италии к австро-германскому союзному договору 1879 г. произошло 20 мая 1882 г.

* * *

При оценке Австрии даже сейчас было бы ошибкой забыть о возможности враждебной политики, которую проводили Тугут, Шварценберг, Буоль, Бах и Бейст [82] . Разве не может повториться в другом направлении та же, укорененная изнутри, политика неблагодарности, которой Шварценберг кичился в отношении России? [83] Эта политика и поставила нас в 1792–1795 гг., когда мы сражались вместе с Австрией, в затруднительное положение, так что мы оказались брошенными на произвол судьбы. Все это делалось с целью выглядеть в польских глазах сильнее, чем мы. Эта политика едва было не навязала нам войну с Россией, в то самое время как мы в качестве официальных союзников сражались за Германскую империю с Францией, а на Венском конгрессе и чуть не довела дело до войны против России и Пруссии [84] . Попытки выступить подобным образом в настоящий момент встречают препятствие в личной честности и верности императора Франца-Иосифа. Ведь этот монарх уже не так молод и неопытен, как тогда, когда, поддавшись влиянию личного озлобления графа Буоля против императора Николая, он решил оказать политическое давление на Россию несколько лет спустя после Вилагоша [85] . Но его гарантия имеет чисто личное свойство: она испарится вместе с переменой монарха, и тогда вновь могут возыметь влияние те элементы, которые в различные эпохи лелеяли политику соперничества. Любовь галицийских поляков и ультрамонтанского духовенства к Германской империи носит характер явления переменного и приспособленческого, равно как и то, что сейчас наблюдается перевес понимания пользы в германской опоре над тем чувством презрения, какое чистокровный венгерец питает к швабу [86] . В Венгрии и в Польше до сих пор живут симпатии к Франции, а среди духовенства всей габсбургской монархии католическо-монархическая реставрация во Франции могла бы снова реставрировать те отношения, которые в 1863 г. и между 1866 и 1870 гг. выражались в общности дипломатических выступлений и в более или менее созревших проектах договора. Только личность нынешнего императора австрийского и короля венгерского может быть гарантией против этих возможностей. Но дальновидная политика должна угадывать все случайности, спрятанные в границах возможного. Как во времена Ольмюца, возможность спора между Веной и Берлином из-за русской дружбы может возникнуть вновь, или может вновь подавать признаки жизни, как во времена Рейхштадтского договора, при очень благосклонном к нам графе Андраши.

82

Руководители внешней политики Австрии в период напряженной борьбы Австрии с Пруссией за гегемонию среди немецких государств. Барон Тугут, ученик Кауница, был министром иностранных дел с 1793 г., вел враждебную Пруссии политику. Князь Шварценберг после происшедшего при его активном участии подавления революции 1848 г. стал главой кабинета и министром иностранных дел, стремясь к восстановлению гегемонии Австрии в Германии. Под руководством Шварценберга был восстановлен в 1850 г. германский Союзный сейм, в котором главенствовала Австрия. Граф Буоль был с 1852 г. после смерти Шварценберга преемником последнего на посту министра-президента и министра иностранных дел. Бах – бывший участник революции 1848 г., затем перешел в лагерь реакции, с 1849 г. в течение десяти лет был министром внутренних дел.

83

«Неблагодарность» Шварценберга, о которой упоминает Бисмарк, состояла в том, что, несмотря на военную помощь со стороны русского царя, в результате которой австрийской монархии в 1849 г. удалось подавить венгерскую революцию, Австрия через несколько лет, во время Восточной войны 1858–1856 гг., заняла позицию, весьма враждебную по отношению к России. Князю Шварценбергу, австрийскому министру-президенту и министру иностранных дел (умершему за год до начала Восточной войны), приписывают заявление: «Мы еще удивим Европу своей неблагодарностью», сделанное им по адресу России.

84

В первый период работ Венского конгресса Англия и Австрия пытались вызвать столкновение между Россией и Пруссией по вопросу о Польше и Саксонии; однако эти попытки окончились неудачей, и тогда Англия, Австрия и Франция заключили союз, направленный против Пруссии и России (3 января 1815 г.).

85

В венгерском местечке Вилагош 13 августа 1849 г. руководитель венгерских повстанцев Гёргей капитулировал перед русскими войсками. Это означало разгром венгерской революции 1848–1849 гг. «Политическое давление», о котором говорит Бисмарк, заключалось в демонстративной посылке Австрией во время Восточной войны 1853–1856 гг. войск на границу занятых русскими княжеств Молдавии и Валахии.

86

Швабы – жители Швабии (на юго-западе Германии). «Шваб» иногда употребляется вместо «немец».

Учитывая такую возможность, мы считаем выгодным то, что Австрия и Россия имеют на Балканах противоположные интересы, тогда как между Россией и Пруссией-Германией нет таких интенсивных противоречий, могущих дать повод к разрыву и войне. Но при русском государственном строе все еще достаточно личного неудовольствия или небрежной политики, чтобы преимущество это испарилось с такой же легкостью, с какой императрица Елизавета из-за острот и едких замечаний Фридриха Великого примкнула к франко-австрийскому союзу против нас. Те сплетни, вымыслы и скабрезности, которыми пользовались в то время для озлобления России, в избытке существуют при обоих дворах и теперь. Но мы способны поддерживать свою независимость и достоинство по отношению к России, не обижая её и не задевая ее интересов. Недовольство и злоба, вызываемые без всякой причины, в настоящее время так же редко остаются без воздействия на исторические события, как во времена российской императрицы Елизаветы и английской королевы Анны. Но теперь влияние событий, вызванных ими, на благосостояние и будущность народов мощнее, чем 100 лет назад. Коалиция России, Австрии и Франции, как в Семилетнюю войну против Пруссии, теперь в связи с другими династическими конфликтами, так же опасна для нашего существования, в случае ее победы она еще тяжелее отразится на нашем благосостоянии, чем тогда. Было бы неразумным и нечестным из-за личного раздражения разрушить этот мост, который сближает нас с Россией.

* * *

Я всегда пытался не только оградить Германию от нападения России, но и усмирить русское общественное мнение и поддерживать уверенность в мирном характере нашей политики. Мне всегда вплоть до моей отставки удавалось благодаря личному доверию ко мне императора Александра устранять сомнения, которые провоцировали искажениями фактов иностранного и отечественного происхождения, а иногда и подводными течениями наших военных кругов. Когда на Данцигском рейде [87] я увидел императора впервые после его вступления на престол, а также и при всех встречах в дальнейшем, он, несмотря на ложь, распространявшуюся о Берлинском конгрессе, и несмотря на то что знал об австрийском договоре, был ко мне благосклонен. Эта благосклонность, основанная на том, что он верил мне, нашла истинное свое выражение в Скерневицах [88] и в Берлине. Даже впечатляющая своей бесстыдной дерзостью интрига с подложными письмами, подброшенными ему в Копенгагене, была тут же нейтрализована простым моим заверением [89] . При встрече в октябре 1889 г. мне точно так же удалось рассеять сомнения, снова внушенные ему в Копенгагене, за исключением лишь одного, а именно – останусь ли я министром. Конечно, он был осведомлен лучше, чем я, когда спросил у меня, уверен ли я в прочности своего положения у молодого императора. Я отвечал то, что думал тогда: я убежден в доверии ко мне императора Вильгельма II и не думаю, что когда-либо буду уволен в отставку, не имея на то желания, ведь при моем многолетнем опыте на службе и при доверии, которое я приобрел как в Германии, так и при иностранных дворах, его величество имеет в моем лице слугу, которого трудно будет заменить.

87

9 сентября 1881 г.

88

В городке Скерневицы 15–17 сентября 1884 г. состоялось свидание русского, германского и австрийского императоров.

89

Император Александр III был в Берлине проездом из Копенгагена (Дания) 18 ноября 1887 г.