С секундантами и без… Убийства, которые потрясли Россию. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов
Шрифт:
(После приветствий): Ваше письмо мною получено. Оно кратко, зато письмо, адресованное Абул Хассан-хану и содержащее резкий протест по поводу последнего события, более подробно.
Хотя, на первый взгляд, Вы правы, упрекая нас в том, что произошло, но когда Вы узнаете всю правду и все подробности, когда увидите, какую тревогу и стыд испытывают подданные Шах-ин-шаха, Вы поймете, что правительство непричастно к этому делу.
Ваше дружеское расположение позволяет нам надеяться, что Вы не будете слишком строги к допущенной ошибке и оградите нас от необоснованных обвинений со стороны других: ведь дружба, связывающая наши государства, долговременна и покоится на прочном фундаменте. За те 30 лет, что мы поддерживаем дружеские отношения, приходилось ли
Наше государство желает быть в дружеских отношениях со всеми другими и стремится избегать всяких враждебных действий.
Минувшая война (с Россией. – Л. А.) вспыхнула из-за столкновений пограничных властей: население же обоих государств было против войны.
Сперва были двинуты наши войска в направлении к Ширвану, Гандже и Талышу; затем русский генерал переправился через Аракс и занял Тебриз. В результате вся страна попала в руки России. Когда наследный принц отправился для мирных переговоров с русским генералом, мы практически не могли продолжать войну и мало надеялись вернуть обратно утерянную страну.
Если бы русские, заняв Тебриз, не остановили наступления, Персия перестала бы существовать. Но факт, что русские вели себя по отношению к нам со справедливостью и сдержанностью, более того – они пошли на длительные мирные переговоры, дав возможность населению страны оправиться от растерянности, а армии от поражения.
Если бы наше государство было склонно к вероломству, это был самый благоприятный момент: мир еще не был заключен, денежная контрибуция еще не была отправлена в Россию, и мы могли возобновить военные действия против России с 8 курурами туманов (т. е. с 16 миллионами рублей. – Л. А.) в руках! И если бы мы сочли, что армии в 50 тысяч человек недостаточно для успешного ведения военных действий, мы могли отправить один курур (2 миллиона рублей. – Л. А.), чтобы выиграть время, и пополнить армию еще 50 тысячами человек, тем более что население страны резко выступало против уплаты России такой большой суммы, считая, что десятой ее части достаточно, чтобы вернуть армии боеспособность.
Но наше государство не сочло возможным действовать предательски, когда русское правительство проявило по отношению к нам такую сдержанность и справедливость. Не в характере Шах-ин-шаха раздувать вражду или стремиться к кровопролитию, и тех, кто стоял за продолжение войны, Его Величество всячески порицал. Он скрепил договор (о мире. – Л. А.) без ропота и без единой оговорки и счел контрибуцию вполне справедливой. Мы молчаливо согласились и с известной статьей договора (о репатриации армян. – Л. А.), хотя понимали, что если она не будет снята, то непременно повлечет за собой неприятные столкновения. Мы надеялись, что в дальнейшем, когда между нашими государствами утвердятся дружественные отношения, наследный принц сумеет добиться отмены этой статьи. Мы полагали, что, раз Аббас-мирза готовится к дружественному визиту в Петербург, а г-н Грибоедов наделен здесь широкими полномочиями, те незначительные затруднения, которые возникали бы при применении договора на практике, могли разрешаться его властью. Наконец, совершенно очевидно, что у нас не могло быть желания – особенно сейчас, – чтобы от Востока до Запада прогремела молва, позорящая наше имя бесчестьем.
Всякий, кто поразмыслит над тем, что произошло, и кто обладает хоть каплей здравого смысла, не может не прийти к убеждению, что правительство здесь ни при чем. Полагаясь на установившиеся между нами долговременные дружественные отношения, мы рассчитываем, что Вы будете делать все, что в Ваших возможностях, чтобы как-то смягчить последствия трагедии, а не упрекать нас за то, что случилось.
Возможно ли предположить, что правительство, которое в условиях крайней денежной нужды пошло на выплату 8 куруров туманов, заключило мир и готовится направить в Петербург наследного принца с поручением утвердить наши дружественные отношения с Россией, может быть повинно в убийстве русского Посланника в своей столице,
Абул Вахаб-мирза».
Перед нами документ во многих отношениях удивительный. Глава правительства державы, которая незадолго до того вела войну с другой, более сильной державой, потерпела от нее жестокое поражение, оказалась вынужденной пойти на уплату многомиллионной контрибуции – и вот глава ее правительства характеризует политику державы-победительницы как сдержанную, справедливую, великодушную.
Чтобы оценить по достоинству письмо Вахаб-мирзы, уместно познакомиться с ним несколько ближе. Глава персидского правительства принадлежал к тому немногочисленному, но и не столь уж малочисленному кругу аристократической интеллигенции, которая в 1820-е гг. стремилась возродить традиционную для Персии культуру философского мышления, поэтического слова, изобразительного искусства и т. д.
Особенностью этого возрождения было то, что, опираясь прежде всего на национальную традицию, на мировоззрение и мироощущение ислама, персидская интеллигенция 1820-х гг. не была вместе с тем чужда идеям европейского гуманизма и просвещения.
Нельзя в этой связи не вспомнить состоявшуюся в том же 1829 г. встречу Пушкина на пути в Арзрум с персидским поэтом Фазиль-ханом, сопровождавшим принца Хозрев-мирзу в его дипломатической поездке в Петербург: «…конвойный офицер объявил нам, что он провожает придворного персидского поэта, и, по моему желанию, представил меня Фазил-хану. Я, с помощью переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостью… Со стыдом принужден я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Вперед не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям» («Путешествие в Арзрум»).
Такое же впечатление производил и глава делегации принц Хозрев-мирза, о чем тогда много говорили и писали в Москве и Петербурге.
Все это помогает понять и по достоинству оценить содержание интересующего нас письма. Вахаб-мирза был не только всесторонне образованным человеком, но мудрым и тонким государственным деятелем, обладавшим широким взглядом на вещи. То, что он писал о политике России, действительно отражало его отношение к этому вопросу. Да и зачем ему было хитрить или льстить? Ведь он писал не к русскому представителю, а к британскому посланнику, который, как он отлично знал, при всей его дружбе с Грибоедовым, представлял соперничающую с Россией державу.
Но если все это действительно так, то, следовательно, у персидского правительства не было оснований для мести русскому посланнику, – мотив, который ему нередко приписывается. Значит, известное предупреждение Грибоедову: «Вам не простят Туркманчайского мира», – относилось не к возможной мести со стороны персидского правительства, которое Туркманчайский мир устраивал, а к тем, кого этот мир не устраивал, о чем уже говорилось выше.
Нельзя не согласиться и с доводами Вахаб-мирзы насчет того, почему персидскому правительству был крайне невыгоден трагический инцидент с Грибоедовым. Впрочем, они во многом повторяют, частично детализируя, то, что содержится по этому поводу в письме Шаха.
Еще более детально этот вопрос рассматривается в третьем письме Везир-и-умур-и-хараджэ (т. е. министра иностранных дел Персии) Абул Хассан-хана, к изложению и анализу которого мы и переходим.
«Мирза Абул Хассан-хан Посланнику
(После приветствий): Капитан Макдональд передал мне Ваше письмо. Вы сетуете, что я не сообщил Вам о происшедшем немедленно; Бижан-хан, который находился здесь, объяснит Вам всё. Теперь же, когда посланный уже готов отправиться в Тебриз, необходимо дать ответ на Ваше послание.