С тобой не соскучишься
Шрифт:
Не поддающиеся контролю воспоминания обступили женщину.
Очень давно.... В другой жизни...
В тот год отца Вероники Рычаговой направили служить в П-в. Мать брюзжала. Ей невозможно было угодить. Мамочке нужна была только Москва. Как отец жил со своей Дульцинеей, трудно сказать. Вероника часто теперь об этом думала. Они были абсолютно разные - её отец и мать. Отец был родом из семьи потомственных военных. Высокий, красивый, умный, интеллигентный, человек слова и чести. Он и сейчас такой. Годы не властны над ним. Всегда вежливый, предупредительный, обаятельный. Жесткий, требовательный, когда надо.
Мать родилась под Тамбовом в семье крикливой деревенской
– Молодец, Дуська. Женится теперь лейтенант, никуда не денется.
И никуда Богдан Рычагов не делся. Дуся забеременела с первого раза. Выхода не было - жениться пришлось лейтенанту. Сделал он предложение молоденькой продавщице сельского магазина Евдокии Ивановне Защекиной. Дуся приняла с огромной радостью. Сыграли крикливую купеческую свадьбу в деревне, два дня пил и ел весь околоток, и поехала Дуся с будущим мужем к месту службы. Ни дня больше не работала. И не стремилась. Сначала была беременна, потом дочь маленькая, а после должность мужа не позволяла Дусе трудиться. Подруг у неё не было. Евдокия считала себя возвышенной натурой, скрывала свое незаконченное школьное образование, но держала дом в чистоте и порядке, всегда на столе был вкусный обед. И Богдан Рычагов привык, даже полюбил свою Дусю. Офицерские жены в насмешку окрестили Евдокию Дульцинеей Тамбовской, потом слово "тамбовская" потерялось, осталась только Дульцинея. Деревенская продавщица не то, что не читала Сервантеса, она даже о Дон-Кихоте не слыхала, и приняла насмешку за комплимент. Стала всем представляться Дульцинеей. Окружающие сначала хихикали, потом привыкли и другого имени не произносили. А лейтенант Рычагов продолжал жить со своей Дусей. Никуда не денешься. У них была маленькая Вероника, Богдан очень любил свою дочь, он чувствовал себя счастливым отцом, глядя на маленькую девочку.
Вера росла любимицей отца. Дульцинея кормила, наряжала красивую дочку, хвасталась ею, гордилась, на этом её воспитание кончалось. Ни стишка, ни сказки не рассказала она дочке, потому что сама не знала. Отец же сначала читал детские книжки маленькому Верунчику, рассматривал с ней картинки, учил нехитрые детские стихи. Потом сам отвел в школу в первый класс, если было время, ходил на родительские собрания, проверял дневник, расписывался, следил за учебой, нанимал репетиторов, когда это требовалось. По редким свободным дням бегал зимой с дочкой на лыжах, летом купался в речке, ходил в походы. Он отвел дочь в секцию самбо. Так что Вероника могла постоять за себя. Отец научил её отлично стрелять, водить мотоцикл, даже брал на охоту. Но нечасто. Вера не давала стрелять в животных - она не терпела никакого насилия. Ей было жалко всех: и зайцев, и волков, и лося, на отстрел которого отец получил лицензию. Благодаря воспитанию отца, Вера не выросла избалованной генеральской дочкой. А вот мать стала изнеженной и важной генеральшей. Стала ездить по курортам, лечиться от несуществующих болезней, вести определенный образ жизни, который, по её представлениям, соответствовал статусу генеральской жены. Дульцинея считала, пора мужу проситься в Москву, генерал все-таки. А Рычагов все мотался по окраинам великой страны. Очень любили внучку дедушка с бабушкой - родители Богдана. Вера часто гостила у них, порой жила подолгу. Именно бабушка по отцовской линии сумела привить девочки все нужные для женщины качества.
В тот год, когда впервые встретились Никита и Вероника, полковник Рычагов служил в далеком П-ве. Вера пришла учиться в местную школу в восьмой класс. Высокая, хорошо одетая девочка с длинной русой косой, общительная, веселая, она сразу привлекла внимание не только одноклассников, но и старшеклассников. Никита Колечкин, красивый одиннадцатиклассник с интересным цветом волос, то ли рыжим, то ли золотистым, не раз засматривался на неё. Хотел предложить дружбу, но парнишку смущало то, что Вероника всего-навсего восьмиклассница. Веронике же льстили взгляды старшеклассника, его внимание.
В тот год стояла суровая зима. В городе топили плохо. Люди замерзали в своих квартирах. Очень было холодно в школе. Абсолютно лишенная каких-либо комплексов, не умеющая стесняться, Вероника как-то пришла на занятия в белых новых валенках, теплой мохеровой кофте и пушистой оренбургской шали. Все сидели на уроке в верхней одежде, а Вера раздетая. Шаль она не сняла, повязала на голову, как это делали бабушки: один конец обернула вокруг шеи, второй укрывал плечи, шаль была большая. Кто-то хихикал, кто-то ехидно назвал деревенщиной, девчонке было все равно. Она довольно улыбалась. Тепло и ладно. Классная руководительница, Инна Сергеевна, сказала:
– - Правильно, Вера, делаешь. Наша, настоящая русская девка. Зато не мерзнет. И писать удобно, не то что некоторым в шубах.
Веронике было тепло под пуховым платком. Мальчишки лезли к рослой красивой однокласснице, двусмысленно уговаривая дать погреться под шалью. Вере было все равно. Девчонка не боялась приставаний, если надо, отлетит любой - занятия самбо не прошли даром. Но, помня слова умного старого тренера, напрасно не хвасталась своими умениями, не применяла их. Девочка похихикивала и ничего не говорила. Когда кто-то из нахальных парней пытался залезть своими длинными руками под пуховую шаль явно с другой целью, Вера не успела дать сдачи, как учили её в секции самбо - вмешался Никита Колечкин. Прогнал самоуверенного юнца. "Не тронь", - скомандовал он и дал под зад пинка. Вера довольно улыбнулась. Но как следует девочка обратила внимание на рыжеволосого старшеклассника только на уроке.
Шел совместный урок. Кто-то из учителей заболел, и два класса посадили вместе в один кабинет. Одиннадцатый и восьмой. Вероника стреляла глазами в сторону старшеклассников, в том числе и на Никиту, и прослушала объяснение. И тут её Инна Сергеевна и вызвала к доске её. Вера мямлила что-то непонятное, в голове всплыли обрывки слов и фраз. На тройку девочка наговорила.
– - Оценка тебе понятна?
– строго сдвинула брови учительница.
– - Понятна, - ответила, улыбаясь, девочка, - тройка, - и глянула из-под длинных ресниц на Колечкина.
– - Инна Сергеевна, не ставьте ей три, - неожиданно прозвучал голос Никиты.
– Ей нельзя ставить три.
– - Не поняла, - нахмурилась учительница.
– - Не ставьте ей три, - повторил свою просьбу Никита, - четыре поставьте. Она же все-таки ответила.
В глазах Инны Сергеевны зажглись добрые огоньки, но она постаралась их пригасить. Оба класса с интересом следили за развивающимся диалогом.
– - Почему я не должна ставить Вере три? Объясни, Никита.
– - Не ставьте и все, - настойчиво гнул свою линию парнишка.
– Ей нельзя ставить три.
Учительница почувствовала, что симпатии двух классов на стороне Вероники и Никиты. И все ждут небольшого чуда. Пусть строгая Инна Сергеевна совершит это чудо. И учительница сдалась, она поставила четыре. Все радостно загалдели, а озорная Вероника выкрикнула, вызвав взрыв доброго смеха:
– - Спасибо, Никитушка. Я так и быть, выйду за тебя замуж.
– - Когда?
– деловито спросил здоровяк Никита.
– - Когда взрослой стану.
Никита тогда не знал, что этой шутке Веронику научил отец. Она часто смущала ей мальчишек. Стоило ей так сказать, и мальчишки отставали.