С точки зрения кошки
Шрифт:
— Значит, на Стаса и Комарову, — произнесла она, после чего написала на листке их имена и фамилии, каждую повторяющуюся букву записывая в столбик. — Белозёров Станислав и Комарова Анастасия… Это будет вот так.
На листке появились странные письмена:
Белозрв Стани Кмя
ело рв стани
о в с а
о с а
а
а
а
Затем эти письмена превратились в ряд цифр:
1 2 2 4 1 2 3 4 2 7 2 2 1 1 1
(Как объяснила Леська, она подсчитала количество букв и
Её карандаш быстро летал по бумаге, попарно складывая эти цифры. Если сумма получалась равной десяти, то Леська писала ноль, если больше десяти — то только вторую цифру. С каждой новой строчкой ряд убывал на одну цифру, пока в самом низу этого числового треугольника не осталось всего две — семёрка и восьмёрка.
— Вот! — торжествующе подытожила Леся, обводя результат в сердечко. — Семьдесят восемь процентов любви. Это куда выше среднего.
Я выразила сомнения в правильности гадания, ведь, если поменять местами имя и фамилию, то получится совершенно иной результат, но Леська сказала, что я ничего не понимаю и она всегда считала Стаса и Комарову идеальной парой.
— Погляди… — сказала она с нежностью в голосе, и её глаза увлажнились. — Воркуют, точно голубки.
Я взглянула в сторону голубков, но ничего особенного не заметила.
— Да он у неё просто запасную ручку попросил, — ответила я.
— Это начало великой любви, — не отступала Леся.
Ей, разумеется, было виднее.
После звонка она убежала на первый этаж, в кабинет, где утром занимался её брат — потому что Кирюша забыл в школе дневник и теперь отказывался без него делать уроки («Готова поспорить, что упырёныш сделал это намеренно!» — твердила Леська).
Я же собиралась пойти проверить, не заклеили ли наше объявление о наборе в редакцию какой-нибудь глупостью.
— География, Мил. Сейчас география, — проходя мимо, подсказал мне Ярик — решив, что я опять забыла, какой у нас урок и где. После того божественного комплимента он то и дело путался под ногами, решив, что покорил моё холодное бесчувственное сердце.
— Ага, — рассеянно отозвалась я, глядя вдаль.
Мне показалось или нет? Нет, она. Девица с коконом.
Она стояла у окна.
Её кокон выглядел сегодня не так бодро — должно быть, вчера это был парадный вариант, а сегодня — всего лишь остатки прежней роскоши. Вылезшая из него прядка волос торчала почти под прямым углом, как антенна. Девица негодовала, и антенна колыхалась в такт её гневным речам:
— Что за детский сад? — возмущалась она. — Причём тут щенок?! Мы договаривались, что выступления авторов будут посвящены взаимоотношениям полов! Любовь, понимаешь? Написала бы про любовь!
— Но рассказ назывался «Мой любимый щеночек», это же почти про любовь. Про любовь к животным. Он такой славный, Лен, ты бы видела! Вчера принёс мне тапочек и смотрит так, будто всё понимает, — оправдывалась девочка в очках, нервно теребя край клетчатой юбки и глядя в пол. — Прости, Лен. Я думала, это хороший рассказ. Всем моим друзьям понравился. И… И бабушке.
— Ты б ещё мнение своего щенка спросила! — не унималась девица с коконом. — Я говорю тебе, что так и пятилетний ребёнок может написать! Это не уровень нашего кружка!
Рассказик, конечно, был так себе. Но вот как представишь — человек написал что-то, над каждым словом думал, а потом приходит девица с ужасной чёлкой (быть может, прочитавшая за всю жизнь две книги и полагающая, что как никто другой разбирается в современной литературе) и начинает критиковать. Обидно же. Всё равно, что подойти к одной из молодых мам, гуляющих в парке, заглянуть в коляску и заявить:
— Что-то ваш ребёнок не очень красивый получился. Ой, да он ещё и слюни пускает! Выбросите-ка его и идите сделайте нового.
Подумав о младенцах, я сразу же вспомнила о брате и сестре. Может, зря я так? Каким бы ни был мой отец, вовсе необязательно, что дети вырастут такими же. Да, я похожа на него, но ведь только внешне. Лика и Эдик подрастут, буду с ними гулять, играть, разные истории рассказывать.
Так, сейчас не до этого!
Я отодвинула в сторону девицу с коконом.
— Людмила Антонова, главный редактор школьной газеты «Звонок», — официальным тоном представилась я девочке в очках. — Нам понравился ваш рассказ, не хотите быть корреспондентом?
Девочка глядела на меня круглыми от удивления глазами и молчала. Её очки в золотистой проволочной оправе съехали вниз по переносице. Поправив их, она почти шёпотом переспросила:
— Понравился? Мой рассказ… Который я написала?
— Ну да, — отвечаю. — Нормальный такой рассказ. Про щенка. Пойдёшь к нам?
— Пойду, — говорит. — Меня Соня зовут. Когда приходить?
— Когда хочешь, мы каждый день там, — ответила я, поразившись её покладлистости. — Кабинет редакции находится на втором этаже, вот как прямо идёшь…
Я объясняла, как нас найти, а Лена со своим коконом всё смотрела в нашу сторону, что-то соображая.
— Сонь, — наконец, сказала она. — Ты могла бы написать другой рассказ.
— Как же, я уже пообещала, что буду приходить в редакцию… — растерянно ответила та.
Я показала этой Лене язык.
Кокон содрогнулся от гнева, а выбившаяся из него прядь по-змеиному заколыхалась. Я была готова поспорить, что если подойти поближе и прислушаться, то можно различить тихое злое шипение.
Вернувшись в класс, я сообщила Леське, что у нас теперь ещё есть Соня.
— И Стас! — добавила Леся.
Надо же, подруга тоже даром времени не теряла. Нас уже четверо! Как раз по количеству стульев. Надо бы уже начинать готовить первый выпуск.
— Отлично, — обрадовалась я. — Сегодня же примемся за работу.
Сгорая от желания увидеть всю команду в сборе, я стрелой неслась по коридору, а позади, едва поспевая, бежала Соня.
Когда мы пришли в кабинет редакции, там был только Стасик. Стоя возле скелета, он тщательно вытирал его рёбра влажной тряпочкой, причём делал это с таким серьёзным видом, будто, по меньшей мере, решал сложнейшие математические уравнения. Увидев нас, он виновато махнул этой ветошью и пояснил: