С вечера до утра

Акимушкин Игорь Иванович

Прямо к этой драгоценной для него и антигигиеничной для леса находке жук-могильщик снижается. Ползет, продираясь сквозь дебри трав. Со всех сторон исследует то, что прежде было живым, касаясь трепещущими усиками, толкает задними ногами, словно желая убедиться, насколько тяжела его находка и много ли сил и времени потребуется, чтобы ее закопать.

Если лежит найденный им труп на слишком твердой почве или на камне либо камешках, жук, обнаружив удивительную для малого его роста силу, сдвинет в сторону мертвую мышь. Если мешают работать стебли трав, он их у самого основания подгрызет. Когда земля достаточно мягка, начинает ее рыть и рыхлить, проползая под мышью туда-сюда и всякий раз небольшие кучки земли выталкивая головой из-под мертвой своей добычи.

Скоро вокруг нее образуется земляной валик, а мертвое тело под собственной тяжестью оседает все глубже и глубже в подкоп, проделанный жуком. Этот подкоп — неширокая ямка, косо вниз вырытая, и мышь, погружаясь в нее, сгибается постепенно пополам: ноги, хвост и голова к животу прижимаются, и по мере погружения превращается мертвая мышь или там, скажем, лягушка в плотный, почти круглый комок. Энергично и сильно подталкивая, раскачивая его со всех сторон, жуки ускоряют его погружение в ямку.

«Жуки» — потому, что редко могильщики работают в одиночку. Пока первый прилетевший сюда занят был делом, явились и другие. Первоприбывший не всех принимает в товарищество, самцов гонит прочь (если сам самец), с самкой сотрудничает мирно и слаженно. Бывает и так, что целая компания разнополых могильщиков трудится дружно, пока не закончат все продиктованные инстинктом земляные работы. Затем самые сильные самец и самка прогонят всех других жуков и все дальнейшее совершают вдвоем. Но у большинства видов могильщиков самка заставляет удалиться и самца: одна остается в погребальных покоях, одна обслуживает потомство, которое скоро появится, весьма ответственно и заботливо, словно птица у гнезда с птенцами, а не насекомое (об этих ее заботах узнали биологи только в 1933 году!).

Закопав свою добычу за 3–10 часов упорного труда на глубину 6–10 сантиметров (крупные могильщики — на полметра и больше), жуки со всех сторон вокруг мертвого тела удаляют землю, освобождая свободное пространство для собственных передвижений. От этой главной подземной камеры, которую называют криптой, роют боковой ход или небольшие ниши в стенах крипты: в них или в боковом тупике замуровывает самка несколько десятков яиц. Сделав это, ползет назад — в крипту. В похороненной здесь добыче выгрызает сверху ямку («кратер», «воронку»). В нее, каплю за каплей, роняет слюну, а точнее, отрыгнутый пищеварительный сок. Операция повторяется много раз, и потому к сроку рождения из яиц личинок жука, что случается примерно на пятый день, весь мертвый (пищевой для жуков) ком — тело бывшей мыши, крота, лягушки и тому подобное — в значительной мере тем соком переваривается.

Тут жучиная самка совершает действия удивительные, которые лишь пролог к тому еще более удивительному, что последует вскоре и что — лишь часть того дивного и тайного, чем полон наш мир, вековечно загадочный, о котором безнадежно утверждалось: Ignoramus et ignoramibus (не знаем и знать не будем) — и что лишь ныне, в наше с вами просвещенное время, открывает и расшифровывает возмужавшая наука.

Жучиха-мать за несколько часов до вылупления личинок (как узнает она, что время это близко?!) приблизительно через каждые полчаса, словно нетерпением одержимая, ползет в боковую шахту, в стенках которой она замуровала яйца. Весь мусор, крупинки земли и камешки — естественно, нападали они здесь с потолка и захламили пол — убирает, уносит прочь, расчищает дорогу для малышей своих, личинок, которые вот-вот вылезут из яиц. Жучиха-мать негромко стрекочет, всякий раз проползая вблизи созревших своих яиц, словно наседка квохчет, словно торопит детишек, зовет их и успокаивает: «Я тут, я жду вас, я накормлю вас».

И кормит! Кормит, как птица птенцов! Личинки, собравшись в крипте, сидят в углублениях на мертвечине, полупереваренной желудочным соком матери. Сидят и энергично вертят головами, выпрашивая корм (как птенцы, только что не кричат!). А их шестиногая мать, последовательно посещая через 10–30 минут каждую личинку, 2–4 секунды насыщает ее голодный рот несколькими каплями питательной смеси, отрыгнутой из собственного рта. Позднее личинки и сами

едят то мертвое, что приготовили для них мать с отцом. Если в первые часы их жизни не окажется рядом матери (погибла она или экспериментально удалена), они, проголодавшись, сами станут есть то, на чем сидят. Через неделю окуклятся. Но нормально развитые жуки редко вырастают из таких не кормленных матерью личинок.

Вскормленные жучихой, они растут быстро: через семь часов удваивают свой вес! Через неделю либо через 12 дней превращаются в куколок, зарывшись предварительно в земляные стенки крипты. Еще через две недели готовый новенький жучок-могильщик является из-за стены, проломив ее. Но бывает, что, поздно родившись, личинки, вполне уже зрелые, зимуют в земле. Лишь в конце мая следующего года окукливаются и превращаются в жуков (в июне). В том и в другом случае мать покидает их, когда в ее корме они уже не нуждаются, роет ход наверх — на чистый воздух — и в часы, когда ночь простирает «мрачные крылья свои», спешит на новые поиски мертвых мышей, лягушек и ящериц.

Ночные сафари [8] на потолке

В теплых и жарких странах пауки сцитодесы отлично обходятся без четырех стен и крыши, построенных человеком, — живут на вольном воздухе, на камнях. Но в широтах умеренных и прохладных, если и поселятся там, то всегда под крышей у людей.

С сумерками пробуждаясь и шествуя небыстро, ощупью, с вытянутыми вперед передними ножками, отправляются они в ночные сафари по потолку. Выследив дичь, паук не кидается к ней, а замерев… стреляет с дистанции миллиметров в шесть — вмиг всю обрызгивает, плюнув клейкой слюной. Все шесть мушиных или комариных ног и два крыла пришпиливает клейкими зигзагами к потолку.

8

Сафари— охота.

Сцитодес, брызнув клеем, быстро охлаждает и алчный пыл встреченных им в ночном походе пауков-агрессоров. Не только, значит, мух он может к потолку пришпиливать, но кое-кого посильнее.

Оонопсы — крохотные паучки: все их тельце два миллиметра. И ноги, и брюшко, и головогрудь — все у них розовое. Одни живут под корой, под камнями, в сухой листве, птичьих гнездах. Другие — в темных углах человеческого жилья. Но и те и другие охотятся ночью — ползают очень забавно: словно идут ощупью, как слепые. Видят, впрочем, они действительно неважно. Насекомых тоже будто ощупью ловят, но, схватив, прочно держат коготками лапок. Если добыча, на которую они набрели, слишком велика или опасна, паучки неожиданно резво удирают.

Паук дисдера повадками напоминает крошек оонопсов. Такая же у него примерно походка, днем тоже под камнями отсиживается в шелковом доме, а ночью промышляет пропитание. Он тоже красив: головогрудь и ноги красные, а брюшко белое или буровато-серое, но раз в пять — семь мощнее у него фигура, чем у его собратьев оонопсов. Однако, представьте себе, ни мух, ни муравьев, ни уховерток этот совсем не маленький паук не ловит: ограничил себя диетой из крохотных тлей. Дисдера хватает сонную тлю за бока (если неудачно схватит, трясет ее и перехватывает удобнее) и протыкает ее длинными клинками челюстей почти насквозь — один упирает ей в спину, другой — в мягкое брюшко.

Паук харпактес яростью своих атак и длинным телом похож на хорька. Днем он тоже под камнями отсиживается или под корой, в сплетениях птичьих гнезд, а по ночам пиратствует. В разбойном походе вытягивает перед собой длинные передние ножки, словно слепой, идущий ощупью. Как встретит кого-нибудь, сейчас же неуловимо быстро снимет с него мерку: каков встречный и в высоту, и в ширину. Если мерка получится чересчур велика, паук моментально дезертирует — как ветром его сдувает в темноту.

Бывает, толком еще не сразу он разберется, кто перед ним, тогда дозорные ножки деревенеют и упираются в незнакомца, точно оглобли, не давая ему приблизиться.