С войной не шутят
Шрифт:
Мослаков недовольно пошмыгал носом, поморщился:
– Не ожидал я такого жиротека от столицы. Столько песен было про нее сложено, столько гимнов спето и – на тебе! Тьфу!
Мичман, стоявший рядом, также сплюнул под ноги. Он пока не произнес ни слова. Но это не означало, что он онемел.
– Ладно-ть. Поехали к начальству, – сказал Мослаков. – Там нас и просветят по части «ху есть кто»?
– «Кто есть ху»? – у мичмана наконец прорезался голос.
– Что в лоб, что по лбу – одна шишка. И вообще наших командировочных,
Встретили их без особого восторга. Единственное, что было хорошо, – по кабинетам не стали гонять, оформили машину без проволочек.
Хмурый, с жестким ртом полковник, вручая бумаги Мослакову, сказал:
– По Москве, капитан, особо не болтайтесь!
– Капитан-лейтенант, – поправил Мослаков.
– Станешь полковником, тогда и будешь поправлять, – полковник оказался человеком нервным, не терпящим возражений. – Понял, капитан?
– Так точно! – Мослаков звонко щелкнул каблуками и вытянулся. А что, собственно, ему оставалось делать?
– Забирайте машину и дуйте отсюда! Чем быстрее – тем лучше. Чтобы ни духа вашего, ни запаха в столице не было!
Вот такой суровый человек попался им в управлении, которому надлежало обеспечивать границу техникой.
И – никаких талонов на кашу и белье, никакого ночлега.
– Ничего, Пашок, в машине переночуем, – успокоил Мослакова мичман.
– Если для этого будут условия.
– Знаешь, когда я в Якутии ездил на рыбалку, то свою «Ниву» за четыре с половиной минуты превращал в настоящий спальный вагон. На три персоны в полный рост.
Машину брали по принципу «дареному коню в зубы не смотрят» – что дадут, за то и надо благодарить. Мослаков думал, что им как военным людям, представителям целой морской бригады, дадут уазик, который они перекрасят в цвет каспийской волны – сталистый, значит, цвет, на бока нашлепнут трехцветные липучки – небольшие российские знамена, и машина будет что надо. Но им вместо уазика дали рафик.
Впрочем, уазик тоже можно было взять – рассыпающийся, старый, с помятыми дверцами и полувыпотрошенным мотором. Мослаков выразительно переглянулся с мичманом, и оба они, дружно, в один голос воскликнули: «Нет!» Ведь этот уазик даже со двора не выгнать. Если только вручную. А дальше как?
Рафик хоть и был потрепан, но все же не настолько. Он прошел всего двенадцать тысяч километров, резина на нем стояла почти новая, протектор был стерт лишь чуть, корпус не украшали царапины и вмятины – зловещие следы дорожных происшествий, бока были на удивление чистые, хоть смотрись в них. И Мослаков с мичманом решили взять рафик.
Прапорщик, выдававший им машину, закряхтел с досадой, почесал налитой салом затылок – видать, хотел пустить этот рафик налево, но астраханские «беженцы» опередили его. «Беженцы» дружно хлопнули руками по корпусу рафика:
– Берем!
Прапорщик вновь закряхтел и поскреб пальцами по тугому красному затылку. В конце концов, понимая, что «беженцы» от своего не откажутся, махнул рукой:
– Берите, хрен с вами! – жалобно сморщился. – Хоть бутылку поставьте! Жаль ведь такую машину отдавать. Вы посмотрите – автомобиль находится в идеальном состоянии. Спрашивается: почему? Да потому что эта машина – гостевая, гостей развозила. Потому и выглядит как новенькая. Так что гоните, мариманы, бутыль. Иначе не отдам.
Мослаков понял, что прапорщик без бутылки действительно не отдаст машину, переглянулся с мичманом и с досадой рубанул рукою воздух – денег-то ведь не было, не хотелось тратить то, что отложено на еду, но иного выхода не было.
Надо было покупать бутылку. Мослаков втянул сквозь зубы воздух, выдохнул, остужая себя.
– Ладно, – сказал он, – ты, дядя Ваня, принимай это выдающееся произведение отечественного автомобилестроения, а я пойду в магазин за магарычом.
– Только это… – попросил прапорщик, – не покупай всякую лабудень, сваренную из разведенной жидкости от тараканов и клюквенного киселя, у меня от этого живот пучит. Купи «Смирновскую». Хорошая русская водка. Запомни, парень, на будущее.
«Хорошая русская водка» кусалась в цене. Она лишала Мослакова с мичманом не только денег на хлеб – лишала даже денег на бензин. М-да, прав был сухогубый полковник, когда выдал им заклятье-команду: «В Москве не задерживайтесь!» Москва – город кусачий.
Он купил бутылку «Смирновской» и вприпрыжку понесся к прапорщику.
Прапорщик, увидев бутылку, раздвинул в улыбке толстые влажные губы, ободряюще подмигнул Мослакову:
– Молодец! То купил, самое то, – подхватил бутылку из рук капитан-лейтенанта, звучно чмокнул ее в донышко.
Машина была справной, прапорщик не обманул – тянула, как новая, это Мослаков почувствовал, едва выехали с хозяйственного двора. Руль ходил легко, коробка скоростей была хорошо смазана, в мосту ничего не скрипело, не стучало.
– Машинка – м-м, действительно ухожена, – Мослаков с одобрением качнул головой, – прапор нас не наколол, – он послушал звук движка и вновь одобрительно качнул головой. – Хотя запросто мог нас ободрать. Запросил бы за машину не одну бутылку, а ящик – и все. Ты, дядя Ваня, пил когда-нибудь «Смирновскую»?
– Никогда не пил.
– И я никогда, – с сожалением произнес Мослаков. – А вот прапор пил. Неплохо бы попробовать.
– Неплохо бы. Но на какие тити-мити?
– Ладно! – решительно проговорил Мослаков. – Глядишь, по дороге подсадим кого-нибудь и малость подзаработаем. А если подзаработаем, то позволим себе скоромное.
– Жизнь ныне, Паша, вон какая стала: век живи – век пробуй новое.
– Все течет, все изменяется…
Паша Мослаков вдруг приподнялся с сиденья, вытянул голову и восхищенно почмокал губами: