С вождями и без них
Шрифт:
Сделав с учетом новых реалий поправки в проекте, я начал звонить помощникам российского президента Шахраю и Станкевичу. Оба они не стали раскрывать карты, заявив, что Ельцину сейчас не до этого, да и вообще Союзный договор, похоже, выпал из повестки дня, утратил актуальность. Со слов Михаила Сергеевича, примерно то же говорил ему и сам Ельцин; он явно не торопился возвращаться в Ново-Огарево. По многим признакам становилось ясно, что в "мозговом центре" Белого дома решено вернуться к идее подмены Союза серией двусторонних договоров России с республиками и, возможно, четырехстороннего соглашения России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Горбачева и Верховный Совет СССР при этом старательно обходили. Мы были подвергнуты своего рода политическому и информационному остракизму. Это ощущалось даже в том, что днями, а то и неделями невозможно было соединиться с ключевыми фигурами по телефону - наталкивались на бесконечные
Между тем Горбачев теребил, требуя как можно скорее выяснить позицию руководства России и других республик. Этим занимался Ревенко, названивая чуть ли не ежедневно президентам и их помощникам. Картина складывалась невеселая. Готовы были сразу же вернуться в Ново-Огарево и засесть за проект Союзного договора среднеазиатские лидеры, хотя и они заявляли о необходимости существенной корректировки текста. По-прежнему конструктивно были настроены белорусы. Но наряду с двусмысленной, во многих отношениях обструкционистской линией российского руководства серьезным препятствием для продолжения работы над Союзным договором становилось негативное отношение к нему Киева. Из умеренного сторонника Союза Л.М. Кравчук, движимый честолюбивыми замыслами стать национальным лидером самостийной Украины, а в большей мере - под нажимом Руха, превратился сначала в скрытого, а затем и открытого противника.
Правда, все это случилось не сразу. Горбачеву удалось убедить Ельцина в желательности возобновления новоогаревских встреч. Но согласие это было дано только при том условии, что будет подготовлен новый проект Договора с установкой уже не на федерацию, а конфедерацию. И сделать это должны были сообща мы с советниками Белого дома. Персонально Ельцин поручил заняться этим Г.Э. Бурбулису, С.М. Шахраю и С. Станкевичу.
Теперь уже Шахрай сам позвонил мне, и я предложил встретиться, чтобы обсудить концепцию нового варианта. Такая встреча состоялась у меня в кабинете. Обменявшись мнениями, мы условились, что ельцинская команда подготовит свой вариант, после чего начнется практическая отработка текста. Спустя неделю мы получили такой документ. Зачитав его, я понял, что никакого Союза в Белом доме оставлять не собирались. Это было примерно то, что потом получило название "Содружество Независимых Государств". Но выбора не было. Я проинформировал президента, и он велел искать компромисс, добиваясь, тем не менее, чтобы за основу был взят наш вариант. Начался длительный торг, и после двух-трех туров совместной работы мы более или менее сошлись на компромиссном проекте.
Я рассказывал в первой части о встрече с Г.Э. Бурбулисом, на которой обсуждалась судьба Академии наук. Но главным предметом был Союзный договор. Бурбулис и Шахрай начали доказывать, что представленный вариант негоден, потому что основывается на старой концепции создания Союзного государства, а не Союза государств. Их доводы сводились примерно к следующему: сейчас сложилась недееспособная структура политической власти, поскольку одновременно существуют два президента. Договор в нынешних условиях означал бы нечто вроде соглашения России с самой собой. Раньше Россия как "донор", спаситель Союза ложилась на амбразуру, чтобы прикрыть любую брешь в нем. Она готова была сделать это в том числе ценой собственной погибели. Теперь, после 19 августа, это невозможно, потому что республики просто ушли и не хотят возвращаться в прежнее состояние. Возможен в новых условиях лишь договор между ними при посреднической деятельности Горбачева. Роль его сейчас даже поднялась, а в дальнейшем будет зависеть от того, насколько он поймет иллюзорность сохранения Союза как государства. Надо помочь договорному процессу, в результате которого Россия станет правопреемницей Союза.
Вожделенное экономическое соглашение также нереально. Республики закусили удила. Украина ведет себя как политический недоросль. Поэтому мы должны спасать Россию, укреплять ее независимость, отделяясь от всех остальных. Вот после того, как она встанет на ноги, все опять к ней потянутся, вопрос можно будет решать заново. В этих рамках просматривается и "личная перспектива". Мы понимаем, что Горбачев - выдающийся реформатор, он по-прежнему играет большую роль на мировой арене. Если будет объявлен договорный процесс по сценарию России, понадобятся координационные структуры для осуществления оборонной стратегии, выращивания дипломатических органов (так сказал мой визави). Все эти функции никто не может выполнить лучше Горбачева. Борис Николаевич рассматривает как своего рода кодекс чести - помочь Михаилу Сергеевичу в данных условиях найти оптимальный для себя вариант. А он заключается в том, чтобы быть председателем в Союзе государств.
Бурбулис добавил, что Госсовет - не орган государства, а некая дренажная система, раздевалка, в которой каждый заботится лишь о своем интересе. Республики
Я сказал, что в целом согласен с концепцией, согласно которой Россия на время должна "заняться собой, собраться с силами". Но сейчас вопрос в том, чтобы не ошибиться в тактике, придерживаясь одной стратегии. Можно разрушить Союз и распустить его официально, однако рассчитывать, что удастся повторить опыт 20-х годов, нереально. За те несколько лет, на протяжении которых Россия будет приходить в себя, бывшие республики разойдутся по разным отсекам, втянутся в другие союзы, блоки, возвращать их силой, разумеется, никто не захочет. Поэтому целесообразно сохранить Союз именно как обруч на это переходное смутное время. Причем это двойной обруч, он служит не только самому Союзу, но и России. Один из важнейших новых постулатов Договора гласит: пока республики остаются в Союзе, не ставится вопрос о границах, если же они будут уходить, этот вопрос должен быть обсужден заново. Готовы ли собеседники отдать Крым Украине, если она выйдет из Союза? Ни в коем случае - прозвучал дружный ответ.
Во время нашей беседы меня вызвали к телефону и соединили с Горбачевым. Выслушав, о чем идет разговор, президент начал вновь убеждать меня, что нужно иметь единое Союзное государство. А когда я возразил ему, что дело сейчас не в слове - с досадой сказал, что, видимо, и меня убедили "все эти бурбулисы". Он сухо прервал разговор, а когда я вернулся, позвонил вновь, чтобы узнать о конечных результатах. Уже самим обращением "Жора" он как бы извинился за то, что был перед этим несправедлив. Надо отдать ему должное: чутко ощущает, когда без оснований обидит человека. Тем не менее по существу дела он по-прежнему стоял на своем.
Самое любопытное, однако, в том, что где-то около 10 вечера мне позвонили из приемной и сообщили, что Ельцин прислал из дома отдыха, где он проводил отпуск, вариант договора со своими замечаниями. Я тут же запросил его и убедился, что Борис Николаевич пошел на гораздо большие уступки Михаилу Сергеевичу, чем это намеревались сделать его соратники. Я вновь соединился с Горбачевым, сообщил ему о замечаниях, он признался, что звонил Ельцину, просил его поскорей определиться.
Говорили на той встрече с "послами" Ельцина и о судьбе КПСС. Я передал Бурбулису письменный текст записки, представленной ранее Горбачеву. Смысл ее заключался в том, что надо дать возможность партийным организациям определиться, стимулируя уже начавшийся процесс создания социал-демократической партии. Соглашаясь с таким подходом в принципе, собеседники с яростью накинулись на КПСС. Присоединившийся к нам министр юстиции Н.В. Федоров заявил, что после ознакомления с некоторыми документами из архива ЦК у них сложилось твердое убеждение в возможность возбуждения уголовного преследования против партии, ее руководства и даже генерального секретаря. В частности, сослался на передачу больших сумм валюты другим партиям. Завязался спор относительно того, можно ли избежать уголовного процесса, и если "да", то нужно ли в таком случае затевать парламентское расследование. С. Станкевич был сторонником последнего, считая, что должна быть создана специальная комиссия, а затем проведены слушания по этому вопросу.
Я сказал, что встать на этот путь - значило бы нанести непоправимый ущерб не только партии, но и остаткам политической стабильности, углубить кризис в обществе, поставив его на грань гражданской войны. Речь ведь идет не о восточноевропейских странах, где коммунизм не пустил столь глубоких корней, у нас 20 миллионов членов партии, а если взять их семьи, то несколько десятков миллионов людей, так или иначе связанных с прежним режимом. Как ни концентрировать удар на руководстве, антикоммунистическая истерия может обернуться кровавой бойней.
Что касается лидера, неужели повернется язык обвинить в злоупотреблении служебным положением человека, который опрокинул тоталитарную систему? Да и нет законов, которые позволяли бы осуждать за поступки, совершавшиеся в иной шкале ценностей. Тогда это принималось как нормальное проявление пролетарского интернационализма, не более. Американцы передали правым итальянским партиям 10 млрд. долларов, чтобы вытеснить коммунистов из правительства.
В конце концов было решено, что мы с Федоровым доработаем записку и она будет представлена Горбачеву и Ельцину. Однако на том сотрудничество по этому острому вопросу и прервалось. Мы еще несколько дней "толклись" над Договором, пытаясь, где можно, усилить союзное начало. Кое-что удалось отстоять. Отправляя президенту согласованный на рабочем уровне проект, я, откровенно говоря, полагал, что он будет удовлетворен и велит послать его в республики. Вышло не совсем так. На другой день ранним утром я был приглашен к нему, и состоялась самая крупная за время нашей совместной работы размолвка.