С вождями и без них
Шрифт:
Стоит. История движется не сама по себе. От наших разумения, выбора, воли зависят во многом и ритм, и результат загадочного превращения дня вчерашнего в день завтрашний. Мы не стадо, ведомое небесным пастырем по заранее начертанному маршруту, и если спотыкаемся, падаем лицом в грязь, топчемся на месте, то большей частью из-за того, что творим историю интуитивно, а главное - несогласованно.
Прошлое уже ни за что не отвечает, будущее - еще нет, вся ответственность лежит на живущих, от них зависит, быть миру или не быть и каким ему быть. На рубеже двух тысячелетий наступает момент, когда у людей не остается права на ошибку. Не столько потому, что на нас с нарастающей скоростью катится вал перемен, грозящий, по определению Олвина Тоффлера,
Pastshock намного опасней, чем futureshock.
""Можно ли знать, что будет десять поколений спустя?" - спросили у Кун-цзы (Конфуция) ученики. Учитель ответил: "Династия Инь унаследовала ритуал династии Ся; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. Династия Чжоу унаследовала ритуал династии Инь; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. Поэтому можно знать, что будет при преемниках династии Чжоу, хотя и сменят друг друга сто поколений""*.
Идея преемственности выражена здесь досконально. Что-то отмирало под луной, что-то зарождалось, но эти изменения поддавались предвидению, поскольку происходили в заданных, предопределенных рамках системы - поднебесной империи как вечного космоса китайской цивилизации. Причем не имел особого значения знак, с каким происходили перемены. Они затрагивали столь ничтожную часть традиционного ритуала, что никоим образом не подрывали устоев, не покушались на почитаемый тысячелетиями закон судьбы.
А что сказал бы Учитель Кун, окажись он в нашем времени? Дерзнем предположить, что, будучи любителем странствий, он одобрительно отнесся бы к возможности передвигаться на моторных экипажах, летать над облаками и снимать свежую информацию с голубого экрана. Как патриоту, ему не могли бы не импонировать целостность и могущество китайской державы, установленный в ней четкий административный порядок и сохраняющийся в целом ритуал почитания старших. Вероятно, более всего пришлось бы Учителю по душе, если бы власти заботились не только о хлебе насущном, но и о воспитании и обучении народа. Китайский мудрец, говоря современным языком, был поборником всеобщего народного образования.
Можно предположить, что и другие "отцы-основатели цивилизации" вряд ли испытали бы шок от встречи с чудесами современной техники. Их трудно было бы удивить тем, что люди по-прежнему воюют и додумались до создания абсолютного оружия: ракетные установки можно принять за усовершенствованные камнеметательные машины, а ядерные взрывы - за молнии Юпитера. Компьютеры - за счеты, тоже усовершенствованные. Не были бы они ошеломлены, узнав о посещении человеком Луны и погружении в океанские глубины, - это описано в романтических мифах, есть определенные чертежи Леонардо, хватало и "экспериментов" на манер Свифта и Сирано де Бержерака. Чему уж тут особенно удивляться! Вполне возможно, наши мудрецы, за неделю-другую освоившись с принципами устройства хитроумных современных приборов, с энтузиазмом подключились бы к миллионам болельщиков, следящих за перипетиями мирового футбольного первенства, и стали бы охотно раздавать интервью телекомментаторам.
Настоящее по части технических чудес не настолько оторвалось от прошлого, чтобы в одночасье привести предков в изумление. А вот побудь они у нас в гостях подольше, присмотрись к беспорядочной суете дымных мегаполисов, к спазматическому дыханию истощенной природы, почувствуй они нервозную, болезненную напряженность жизни современного человека, то, пожалуй, действительно испытали бы шок и задумались: стоила ли игра свеч?
С количественной точки зрения всякий переход от прошлого к будущему может быть измерен балансом потерь и приобретений. Казалось бы, чего проще: приобретений больше - выиграли, потерь больше - проиграли. На деле задача невероятной сложности, ибо неясно, что именно считать приобретением, а что потерей. Все зависит от системы ценностей и предпочтений, положенной в основу
"Что тут сравнивать!
– возразит прогрессивно мыслящий читатель. Как можно не радоваться тому, что человеческий гений расщепил материю, проложил путь к звездам, проник в механизм гена, создал робототехнику, находится на пороге клонирования человека и подбирается к "живой воде", к бессмертию. Только обскуранты способны лить слезы по милой их сердцу старине со всем ее убожеством, противиться наступлению новой эры, обещающей небывалый, немыслимый расцвет человека в информативном обществе".
К тому же собиратели антиквариата и даже никому не нужного хлама могут утешиться тем, что в бездонных ячейках памяти вычислительных машин хватит места для любых сведений, поступивших в обращение от пресловутого Мафусаила до наших дней. По свидетельству специалистов, вскоре станет возможным носить с собой компьютер размером со спичечной коробок, содержащий сумму всех знаний, накопленных человечеством.
Проблема, однако, в том, что в отличие от компьютера человеческий мозг не в состоянии воспринять и творчески усвоить нарастающий поток информации. У него не останется иного выхода, как часть за частью отсекать устаревшие сведения, то есть решать ту самую задачу, какую мы исследуем, - освобождать будущее от прошлого.
Не приходится гадать, чем при этом будут жертвовать, что пойдет в утиль, в отходы, в лучшем случае - опустится на полки подземных хранилищ, будет предоставлено грызущей "критике мышей". Такой процесс совершается испокон веков, он набрал в последние два-три века курьерскую скорость и наверняка получит дальнейшее ускорение.
Испанский драматург Лопе де Вега сочинил несколько сотен пьес. В наше время на сценах изредка ставят две из них: "Хозяйка гостиницы" и "Овечий источник". Все прочее начисто забыто. Такая же участь выпала на долю многих других плодовитых сочинителей, даже из числа тех, кто в свое время пользовался шумным успехом. Как бы ни принимались те или иные произведения в момент своего появления на свет, годы и десятилетия выносят свой приговор, отбирая крупицы истинного искусства, отбрасывая подделки, халтуру, шлак.
Иными словами, в литературе шел и продолжается жестокий естественный отбор. Это нормально, с этим ничего не поделаешь, да и не нужно что-то делать. Никому ведь не приходит в голову сокрушаться по поводу барака, который сносят, чтобы возвести на освободившемся месте каменный дом. Тысячи вещей создаются, чтобы послужить какое-то время и быть замененными на нечто лучшее. Прижимистый хозяин еще подержит старье в сарае, пока наследники, позубоскалив по поводу его скупости, не отправят хлам на свалку. Не боясь быть обвиненными в цинизме, спросим: а чем средняя книжонка лучше того же барака, дивана с вывороченными пружинами или дырявого костюма? Умирают люди, умирают и книги.
Но вот незадача: на определенном этапе человечество стало производить намного больше ценной художественной продукции, чем оно в состоянии потребить. Дальновидные умы подняли тревогу: в результате случайного чтения люди, забрасываемые новинками, будут проходить мимо шедевров. Нашли выход в издании специально подобранных библиотек мировой классики. Такое издание по почину Максима Горького было предпринято и у нас. В 60-70-е годы его повторили в количестве 60 томов. Из произведений Льва Толстого туда были включены "Война и мир" и "Анна Каренина". В следующем издании места для "Анны", видимо, не останется.