С.-Петербургъ: хроники иномирья. Птицы и сны
Шрифт:
– Погляди, здесь столько крыс, что даже нежить притихла, – Георгий метко плюнул в очередную крысу, – а вот и выход!
Я вслед за Подхалюзиным вышел на улицу и даже невольно улыбнулся – такой милой, безопасной она мне показалась. И пусть фонарей было немного, но они светили. И пусть кое-где под ногами были лужи, но ведь попадались и сухие участки! Несколько впереди нас двигался на Рыбинскую базу за товаром небольшой отряд строителей. Ускорив шаг, мы присоединились к ним и до перекрестка дошли без приключений.
С попутчиками попрощались сердечно, они что-то галдели на
– Милые все же люди! – чувства переполняли меня, – я считаю, что Сенату следует пересмотреть закон о миграции и отменить черту оседлости.
– М-м-э, не вопрос, а куда они подевались? – Джордж был озадачен и не скрывал этого. – Только что вертелись тут под ногами и вдруг куда-то все подевались!
От огорчения Подхалюзин достал фляжку. Мы продолжили свое трудное путешествие. Как опытный исследователь я знаю – ничто так не скрадывает тяготы долгой дороги, как хорошая беседа. О науке говорить было поздно, о прекрасном – рано и я решился задать давно интересовавший меня вопрос.
– Жора, я тебя, как казака, хочу спросить, почему все малороссы толстые?
– Не вопрос, только не малороссы, а казаки. И не толстые, а крупные. Мой дед Григорий рассказывал мне, что большой вес напрямую был связан с необходимостью выживать. Да и женщины любят настоящих мужиков.
Меня ответ Подхалюзина не удовлетворил, так как воображение нарисовало картину, на которой от огромного, словно бочка, мужика, баба отрезала ломти сала и кормила ими голодных детей. Сало почему-то имело голубой цвет. «Бр-рр! Привидится же!» – сказал я себе, мысленно перекрестившись.
– Есть поговорка: «Пока толстый сохнет, худой сдохнет»! Они что, в неурожайный год питались своими запасами как верблюды? Я путешествовал по Азиатским пустыням и видел верблюдов. Но чтобы люди были на такое способны?
– Да нет же, голод здесь ни при чём. Казаки охраняли южные границы, выполняли, м-м-э, роль как бы пограничников-богатырей. Совершали набеги, грабили сами и не давали грабить другим. Представь – степь, сушь, бесконечность! Встретив врага, поступали люто. Рубились на саблях, кололи пиками, – иллюстрируя свои слова, Подхалюзин так размахивал руками, что я чувствовал освежающий ветерок. – Представляешь ужас такой сечи? Большая часть сабельных ран – касательные. Сало практически не дает крови, и такие раны быстро заживают. Толстые раненые не умирали от потери крови, а скоро выздоравливали и возвращались в строй или к бабам. Худые же умирали, не оставив детей. Такой вот естественный отбор. Мужик должен быть большим, все, что выше ремня – грудь! – он победоносно указал на свой живот.
– Но великий Поль Брэгг… – я робко попробовал возразить столь безапелляционным заявлениям, впрочем, мне это не слишком удалось.
– Брэгг… Умер твой Брэгг. Его акула с доской
Внезапно я понял, что не со мной дискутирует мой громкий друг, не мне предназначены эти явно заготовленные заранее филиппики, эти стрелы остроумия и лезвия логических доводов. Перед моим мысленным взором предстала Марта – супруга потомственного казака. Она смотрела на нас, и в ее небесно-голубых глазах я читал немой укор. Чтобы как-то реабилитироваться перед баронессой, я кинулся в атаку.
– Жора, каждому образованному человеку, а тем более врачу, известно пагубное влияние избыточного веса на здоровье. По мнению ученых Лондонской медицинской школы каждые пять фунтов лишнего веса сокращают жизнь на семь с половиной месяцев!
– Пять фунтов – это сколько? – с явным интересом спросил казак.
– А черт его знает! – честно признался я, поскольку был не готов к подобному повороту разговора.
– Не вопрос, а для набора и поддержания боевого веса существовала специальная диета, – Подхалюзин оседлал любимого конька и еще долго рассказывал подробности казачьей жизни и, в особенности, казачьей кухни.
Мы сели под единственным горящим фонарем на землю, предварительно подстелив захваченную из дому газетку. Было холодно. С Обводного канала дул промозглый, колючий ветер. Фляжка была пуста.
– Вот он, красавец! – Подхалюзин указал на черневшую перед нами металлическую конструкцию. – Их три брата, этот самый старый, с 1888 года стоит здесь.
– Джордж, почему мосты так называются? Их проектировали американские инженеры или они построены на деньги американских налогоплательщиков?
– Нет, инженеры наши и налогоплательщики тоже, – Подхалюзин достал сигару и закурил, – я думаю, они чем-то похожи на Эйфелеву башню, вот публика и окрестила их «американскими».
Версия Подхалюзина была правдоподобна и мне понравилась, в который уже раз я поразился логике наших людей. И вправду, стоят же в наших парках развлечений «Американские горки», который весь мир называет «Русскими». Я зябко поежился и заерзал на газетке.
V
– Т-ц-ц! – Джордж как-то пригнулся к земле и указал сигарой направление, в котором следовало смотреть.
Я почувствовал, что неумолимо и стремительно трезвею. Вдали едва заметно мелькали тени. Спустя полминуты мы увидели мчавшуюся на полных парах фуру и услышали жуткий вой волкодлаков.
– Они ее загоняют! – от возбуждения и страха я начал говорить шепотом, хотя в этом не было необходимости, – они охотятся на фуру!
Это действительно была охота. Охотников была целая стая – голов двадцать, не меньше. Несмотря на большую скорость, волкодлаки двигались согласованно, держались дугой, края которой лишали жертву возможности свернуть в сторону. Считалось, что фурам – этим гигантам – некого бояться, но увиденное нами опровергало это заблуждение.
Фура от ужаса ничего не соображала. Время от времени то один, то другой охотник прыгали на нее, но она сбрасывала их на землю и неслась дальше. От топота копыт дрожала земля. «Тонн десять, не меньше», – подумал я, завороженно следя за охотой.