S.N.U.F.F.
Шрифт:
Грым, видимо, заметил огни — его шар резко пошел вниз.
Кабинка коснулась земли на лесной опушке, и он сразу выскочил наружу.
К нему уже бежали.
Сперва я не понял, откуда взялись эти люди. Потом я заметил на границе поля и леса крытый корой навес, где было привязано несколько лошадей. Полагаю, сердце Грыма возрадовалось, поскольку выглядели встречающие примерно так, как могли бы «древние урки» — если допустить, что такой народец действительно существовал где-то за пределами оркской историографии.
На них были перепоясанные темные халаты. Некоторые были вооружены арбалетами и висящими на поясах ножами. При увеличении
Они окружили Грыма, и с минуту молодой орк что-то объяснял, махая руками в сторону еще светлого на западе неба. Похоже, его понимали. Мне показалось, что его появление не было слишком большим сюрпризом. Скоро рядом с Грымом остались только двое, а другие окружили воздушный шар, уже превратившийся в половинку огромной луковицы, и принялись разъединять его на элементы. Судя по тому, как ловко они сняли горелку, они делали это не в первый раз.
Двое повели Грыма к навесу. Я испугался, что его оставят здесь на ночь, и мои планы рухнут — но, к счастью, они только дали ему напиться и перевести дух, а потом сели на лошадей. Грыму тоже дали лошадь — орки умеют на них ездить (это часть их военной подготовки на тот случай, если в снафах будут нужны конные сцены). Затем все трое поскакали в лес.
Там было уже совсем темно. Провожатые Грыма надели на голову повязки, из которых на дорогу ударили два сине-белых луча. Свет был не слишком ярким, но вполне освещал путь. У моей «Хеннелоры» есть фара… Впрочем, была. Неважно. Я только хочу сказать, что у лесных людей имелось не только электричество, которое есть у многих примитивных племен, но и такие вот штуки, изготовленные явно не в нашей Желтой Зоне. Из-за арбалетов за их спинами мне даже не пришло в голову, что они могут производить подобное сами.
Когда мы наконец прибыли на место, на маниту уже горела красная лампочка «батарея разряжена». Обычно система работала после этого часа два, но могла протянуть и чуть дольше. Я уже начинал нервничать — мне казалось, что они слезают с лошадей слишком долго.
У них были каменные дома. Во всяком случае, частично: стены и крыши были сделаны из дерева и коры, а фундаменты и опорные колонны — из камней и цемента.
Это было что-то вроде поселка, спрятанного в лесу — дома стояли в просветах между деревьями, а соединявшие их дорожки ныряли под кроны. В наших квартирах для экологически ориентированного среднего класса бывают похожие виды в окне («среди гигантских секвой», «за тысячу лет до Антихриста»), но там, по понятным причинам, к деревьям нелегко будет подойти…
Грыма привели к дому с большой террасой, освещенной желтыми бумажными фонарями, похожими на огромные мандарины. Под ними, скрестив ноги, сидели на подушках люди — без оружия, одетые довольно пестро. Их было около двадцати. Впрочем, я недолго их разглядывал, потому что…
Да. Лицом к ним, на такой же подушке, сидела она, моя украденная радость. На ней было длинное одеяние золотисто-зеленого цвета — эдакое платье из одного куска ткани, обернутого вокруг тела (у орков оно называется сарифаном). И она занималась, конечно, любимым делом — промывала этим ребятам мозги, как совсем недавно мне. Ее слушали очень внимательно. Я навел на нее микрофон — и успел записать несколько фраз.
Кажется, в наши последние дни она заливала мне в извилины весьма похожее моющее средство:
— Когда вы чувствуете гнев или боль, вы появляетесь. Вам кажется, что есть кто-то, кто ими охвачен — и дальше действует и страдает уже он. Вы просто не знаете, что не обязаны реагировать на эти ощущения и мысли. А реакция начинается с того, что вы соглашаетесь считать их своими. Но химический бич, щелкающий в вашем мозгу, вовсе не ваш высший господин. Вы просто никогда не подвергали сомнению его право командовать. Если вы научитесь видеть его удары, они потеряют над вами власть. А видеть их можно только из одного ракурса — когда исчезает тот, кто принимает их на свой счет. Есть древняя оркская пословица: «Где ж лучше? Где нас нет…» Что она означает? Пока вы глядите на мир с кочки, которую научились считать «собой», вы платите за нее очень высокую арендную плату. Но что вы получаете взамен? Вы даже не знаете, какие бичи погонят ваше «я» в его кошмарное путешествие через миг…
— Античные геи говорили своим врагам то же самое, что сегодняшние грубияны — «Познай себя». Это не зря считалось у них страшным оскорблением. Ибо в «себе» нет ничего, что можно познать, как нет его в узорах калейдоскопа. В вас нет даже того, кто может пять минут помнить про эту невозможность. Но кричать на каждом углу, что никакого «я» не существует, еще глупее. Не потому, что оно есть, а потому, что именно оно будет делать вид, будто его нет. Не берите на себя груза, который вам не под силу, и не обвиняйте Маниту в том, что это он взвалил его на ваши плечи. Пусть Маниту несет эту ношу сам — на то он и Маниту…
— Зачем вам чудовищная ответственность за игру света и тени, которые никогда ни о чем вас не спрашивали? Зачем выращивать волосы и ногти страшным усилием воли, если они растут сами? У вас не больше власти над собой, чем над погодой — и если вы изредка можете правильно ее предсказать, это не значит, что дождь идет из-за ваших заклинаний. Не принимайте за себя ничего из того, что становится видно, когда разматывается нить жизни. И не бойтесь обидеть Маниту невниманием — когда он чего-то от вас захочет, вы узнаете про это первыми…
А потом она увидела Грыма.
Она сразу же встала и пошла ему навстречу. Они встретились на дорожке, улыбнулись друг другу, словно расстались минуту назад, взялись за руки и молча пошли в лес. Кто-то успел дать им две повязки с фонариками, и они надели их на головы. Кая видела в темноте, но я помнил, что ее программы опасаются отпугнуть клиента демонстрацией этого свойства: когда мы еще были вместе, лапочка частенько просила меня зажечь свет.
Они ушли далеко в лес — два сине-белых пятна на неровной земле, два зыбких черных силуэта. Затем один луч света запрокинулся в черное небо, а второй уперся в близкую землю, иногда выхватывая из темноты смеющееся лицо Каи. А потом они погасили свои лампы.
В инфракрасном диапазоне они выглядели не так романтично. Особенно для меня — каждая из высветившихся подробностей причиняла моему сердцу невыносимую боль. Поэтому в их сторону я смотрел только краем глаза. Я оценивал позицию (я имею в виду, не их, а «Хеннелоры»), стараясь видеть реальность глазами военного летчика, а не обманутого мужа, потому что обманутые мужья часто промахиваются при стрельбе.
Они устроились на краю большой поляны. Я перелетел в ее центр, поднялся на четыре метра и аккуратно взял их в прицел, поставив на залп все шесть ракет. Я даже проверил дистанцию до цели на предмет возможного поражения камеры осколками, хотя теперь это не играло особой роли.