Сабля и крест

Говда Олег Иосифович

— Гляньте! — воскликнул Остап. — Это ж, кажись, тот самый кисет, из которого Панько, чтоб его подняло да гепнуло, нас табаком угощал!

Тарас шагнул ближе, но гепард недовольно зарычал.

— Белены объелся, что ли? — возмутился Остап. — Пайда, что за фокусы?! Прекрати немедленно! Что ты, как маленький? Перед людьми меня позоришь. Даже неудобно…

Гепард положил голову на передние лапы и демонстративно отвернул морду, будто враз потерял к кисету всякий интерес, а потом и вовсе отошел в сторону.

—

Точно, тот самый, — заверил всех Байбуз, поднимая с земли кисет. — Только затоптан сильно. Видимо, после того, как Панько его выбросил, он не только под сапогами побывал, но и под копытами.

— Покажи! — скорее потребовал, чем попросил Тарас.

— Держи, — удивился такой порывистости нового знакомца Байбуз, но вида не показал. Мало ли какая причина у человека может быть.

Тарас принял от запорожца кисет и бережно вытер с него налипшую грязь.

— Он самый, отцовский… — прошептал негромко.

— Узнаешь вещицу, что ли? — Лис тоже спешился и подошел ближе.

— Моего отца кисет, — подтвердил Тарас. — Вот тут, в углу, видите? Буква 'К' улеглась спиной на перекладину 'Т'. Отец подшучивал еще: мол, лучший герб для дозорного даже придумать трудно. Вся сущность сторожевой службы, как на ладони — взгромоздиться повыше, да ноги задрать.

— И опять таки, у меня не выходит из головы тот нательный крестик… Наверняка не пасечников был… — задумчиво поскреб грудь Остап.

— Тот, что в кисете хранился? — уточнил Тарас.

— Ну, да. Я же рассказывал уже… Когда мы спросили Панька — православный ли он, — так этот сучий сын, крестик из кисета достал. Мне тогда это всего лишь странным показалось, а теперь, думаю, что и крестик у Рудого тоже чужой. Свой, уж точно, в табаке хранить не стал бы, верно?

— Если свой вообще имелся когда-либо… — прибавил хмуро Лис. — Эх, и как мы так опростоволосились…

— Верно, — не менее сумрачно согласился Остап. — И как мы сразу не сообразили? Не зря говорят: если Господь хочет наказать человека, то отбирает у него разум.

— Ну, судя по тому, что вы все остались живы и даже целы — Всевышний вас только пожурил немного, вразумил, так сказать… — шутейно произнес Куница-Павыч, а сам тем временем распустил шнурок и сунул руку в кисет.

— Есть! — воскликнул в тот же миг радостно и вытащил наружу нательный крестик. — Братцы, гляньте! Клянусь всеми апостолами, это моего отца! Значит, жив отец, жив!

'Так вот что спину Призраку жгло! — сообразил Василий. — Ох, и многогрешен был разбойничий атаман, если даже такую малую святость хребтом чувствовал. Прости и помилуй его душу, Господи'.

— Не спеши радоваться, парень, — осадил Тараса Лис. — Я не хочу сказать ничего дурного, но с чего ты взял, будто батька твой жив? Крестик-то с живого казака вряд ли бы кто снять сумел…

— Вот именно, — не

совсем внятно подтвердил Куница-Павыч. — Отец тоже так думал, когда хотел мне знак подать. Потому что никому, кроме него самого, не пришло бы в голову спрятать крестик в кисет, зашить в седло и — передать вместе с остальными вещами домой.

— Не понятно говоришь… — помотал головой Семен.

— Да, ну как же… — торопливо заговорил Тарас, с той же поспешностью желая убедить и самого себя. — Если казак погибнет, и есть время на погребение, то товарищи похоронят его вместе с нательным крестиком, верно? Верно. Ни одному христианину даже в голову не придет такое богохульство — снять с покойника крестик. Хоть бы тот был из чистого золота и весил изрядно. А если казак завещал реликвию сыну передать, то в кисет, чтоб не потерять, могут и спрятать, да и то — сильно сомневаюсь. Но уж, как не крути, а в кульбаку зашивать все это точно не станут.

— А если похоронить не смогли? Некому было, — и тело нашли басурмане или харцызы? — задумался Остап.

— Глупость говоришь, — отмахнулся от товарища Лис, отвечая вместо Куницы-Павыча. — Эти, конечно, могли б засунуть крестик куда угодно, но уж точно не передали б добро сыну ограбленного ими мертвеца! Я, Тарас, вот чего в толк не возьму. По всему выходит, что Панько Пасечник шел к тебе?

— А что? — удивленно вскинулся Байбуз. — Очень даже… Седло ведь у него и в самом деле с собой было. Только, откуда ты об этом прознал, если вы с ним еще не встречались? Странно, однако?

— Не так все, — отмахнулся Тарас. — Седло отцовское мне товарищ его, казак Иван Непийвода передал. Уже два года как… Только я заглянуть под подкладку не догадался. Вернее, догадался, но только позавчера… А Босоркун его у меня из рук выхватил, и был таков. Кстати, вот вам и ответ: кто на самом деле Панько Рудый. Раз все мое имущество у него оказалось…

— Неужели сам черт?! — всплеснул руками Остап.

— По всему выходит, что так… Либо кто-то очень ему близкий. Родня, так сказать… по бабушке.

— Странная история… — хмыкнул Байбуз. — Но, зачем твоему отцу все эти прятки затевать понадобилось? Неужто нельзя было как-то по-другому весточку домой передать? Менее запутанно?

— Значит, была у него такая надобность, — отозвался, задумчиво супя брови, Лис. — Я не очень хорошо знал Тимофея Куницу, но столь глупо шутить ни один казак бы не стал… А если не шутил, значит, хотел, чтоб весь мир, кроме родного сына, считал его погибшим.

— Это ж каких могущественных врагов надо себе нажить, чтоб самолично — собственную кончину организовывать? — удивленно покрутил головой Байбуз. — Может, за ним тоже черти гнались? Если до сих пор успокоиться не могут? Вот только, чем запорожец сатане так насолить сумел? Интересно…