Сабля, птица и девица
Шрифт:
— Вроде нормальный город, — сказал Ласка, — Лесов только много.
— Потому и много. Рим живет с паломников. Паломники несут и несут монетку за монеткой. Каждая здешняя церковь хочет, чтобы несли в нее. А для этого что надо? Чтобы внутри росписи, скульптуры, священные сосуды, реликвии в красивых шкатулках.
— Так тут на каждом шагу церкви.
— Правильно. И каждую ограбили, а что не унесли, то сломали. Понимаешь, сколько работы это все восстанавливать?
— Ух. Подумать страшно. Хотя кому-то и не страшно. Кому-то можно тут всю жизнь творить. На
— Коней и доспехи! Кисти и краски скорее. Войны может еще долго не будет, а творцам работы непочатый край.
— Или так, — согласился Ласка.
— В общем, в кабаках надо мной смеются, — закончил рассказ Вольф, — Говорят, что со всего христианского мира сюда живописцы едут, а я хочу отсюда увезти.
— Может кто и поехал бы? Король Франциск при мне назвал несколько имен. Я вот думаю, что когда художников много, среди них подняться сложно, а когда мало — намного легче. В Риме наверняка есть недовольные, которым доверяют грунтовку и фигуры заднего плана, а они готовы хоть самого Иисуса писать.
— Всех римских мастеров мы за год не обойдем, — сказал Вольф, — Но вот казначея я выследил, который ведает заказами, проходящими через папскую канцелярию. Сам казначей с нами говорить не будет, больно важная он птица. Зато у него под началом армия писарей и счетоводов. Познакомился я с одним писарем. Нос у него красный и с прожилками.
— Любитель выпить? Надо с ним поговорить.
— Здравствуй, Карло, — за стол к писарю подсели двое иноземцев. Один вроде как точно не итальянец, а второй, судя по изогнутой сабле, мог оказаться и вовсе турком.
— Здравствуйте, гости столицы, — нейтрально ответил Карло.
— Я смотрю, ты в папской канцелярии ведаешь расчетами с живописцами? — начал разговор точно не итальянец.
— Где это на мне написано? — недовольно спросил Карло.
— У тебя на плечах джорния по моде папских писарей, а на руках пятна от чернил. По лицу видно, что ты человек солидный и не какими-то дворниками занимаешься.
— Это да. И что вам от меня надо?
— Мы приехали издалека. Скоро уже обратно пора. Как вернемся, спросят нас дети и соседи, кто из творцов нынче у Папы в почете, какие их творения вы видели? А нам и ответить пока нечего. Не знаем мы, куда в Риме пойти, в какую сторону голову повернуть. Везде леса, везде стройка, не поймешь, куда уже прийти и любоваться можно, а где еще конь не валялся.
— Вон оно что. Я уж было заподозрил, что вы сами для Папы что-то нарисовать хотите, да не умеете, аванс возьмете и сбежите.
— Это ты зря. Ты же нас тогда узнаешь, если у себя в канцелярии увидишь. Тревогу поднимешь. Поэтому мы тут уже доброго вина заказали, а ты нам про римских живописцев расскажи.
Трактирщик поставил на стол глиняный кувшин и три чистых кружки. Подбежала девушка, поставила огромное блюдо с лазаньей.
— Эк вы основательно к делу подходите, — сказал Карло, — Грех отказать.
— За Господа нашего Иисуса Христа! — поднял кружку Вольф.
— За Господа! — повторили остальные.
Карло начал рассказывать, какие мастера кисти здесь творят. Ласка и Вольф внимательно слушали, но ни один художник пока не подходил. Надо ведь что-то предложить, а король на аванс золота не выдал.
— Антонио да Сангалло Младший строит собор Святого Петра. Там работы непочатый край, на несколько поколений архитекторов хватит, а потом еще живописцам и скульпторам останется. Он же и палаццо Фарнезе строит.
— Не поедет, — тихо сказал Вольф, и Ласка кивнул.
— Вместе с Сангалло работает Микеланджело. Он расписывает Сикстинскую капеллу. Потолок еще в лесах, но «Страшный суд» почти готов. Посмотрите при случае, я ходил в прошлом месяце. Еще он делает проект восстановления архитектурного ансамбля на Капитолийского холме. Восстановления, конечно, сильно сказано. Там по сути до него и посмотреть не на что было. Но будет.
— Не поедет, — сказал Вольф, и Ласка согласился.
— Из ювелиров Бенвенуто Челлини весьма талантлив, хотя совершенно незаконопослушен. Да, о чем это я? Он покинул Рим еще в Страстной понедельник, и Бог знает, где сейчас творит.
— Опоздали, — вздохнул Ласка.
— Что вы все «не поедет» да «опоздали»? Пригласить к себе кого-то хотите?
— Да, — рискнул признаться Ласка.
— Так бы сразу и сказали. А кого? Архитектора, живописца, ювелира?
— Живописца широкого профиля.
Карло немного задумался
— Есть такой Бенвенуто по прозвищу Белледонне. Он больше по механике или архитектуре, а как от циркуля с угольником оторвется, так обожает писать женщин. И Богоматерь, и святых угодниц, и мучениц. Из светского портреты пишет от почтенных матрон до невинных девиц, не забывая и про развратниц. Аллегории любит. Любой предмет возьмется в виде девушки изобразить. Только сейчас скандалы с ним постоянно. Как раз он может и уехать. Деньги деньгами, но уж слишком много ножей на него точат.
— Какие скандалы? — насторожился Ласка.
— Бабник он. То натурщицу соблазнит, то любовницу напишет. Справедливости ради, невинных девиц на его совести нет, да и замужних немного.
— Тогда что такого? — удивился Вольф.
— Кто тогда остается? — удивился Ласка, — Если без девиц и замужних. Монашки и старушки?
— А вдовы? А распутницы? Девицы-то разные бывают. Да и насчет замужних говорю немного, потому что доказано немного. Пойди разбери, сколько там на самом деле.
— Что значит, девицы разные бывают? — удивился Ласка.
— То и значит. Не все до свадьбы себя блюдут.
Ласка выругался по-русски, но никто не понял. Карло продолжил.
— Всех, кого он соблазнял, он писал. Ни про одну не говорят, чтобы Белледонне соблазнил и не написал. А слух пошел наоборот, что всех, кого писал, соблазнял.
— Ух ты батюшки незадача какая! Это же скольких честных дам такой слух позорит!
— Вот. Вы люди северные, холодные. Логику понимаете. А тут у нас народ горячий, чуть что, за мечи хватается. И попробуй, докажи.