Сад Эдема
Шрифт:
Тем временем искусный Чжу завершил расчистку туфового блока, и на столе перед антропологами появился «сюрприз», доставленный с Явы. Пораженные увиденным, Вейденрейх и Кёнигсвальд долго молча рассматривали части верхней челюсти, мастерски освобожденной из каменного плена. Перед ними на лотке лежала раздробленная сильным ударом значительная часть верхней челюсти с костным нёбом и участком дна носового отверстия. Общий контур крупной и массивной челюсти, специфическая форма носового отверстия, как, впрочем, и зубы, с первого взгляда не оставляли сомнений, что в Сангиране удалось найти новые, отсутствовавшие ранее части черепа питекантропа. Как старых знакомых, рассматривал Кёнигсвальд каждый из четырех огромных коренных зубов, три из которых сохранились с правой и один, первый коренной, с левой стороны челюсти. Не вызвал замешательства и осмотр предкоренных (их полный набор — все четыре экземпляра — сохранился в альвеолах челюсти), а также правого нижнего второго резца, найденного вместе с челюстью. Такого типа зубы и раньше находили в Сангиране. Тогда, после не очень значительных колебаний, их стали считать зубами нижней челюсти питекантропа, и Кёнигсвальд порадовался, что не ошибся в главном. Что же касается архаичности жевательного аппарата яванского обезьяночеловека, то его, как и Вейденрейха, более не удивляло необычное для человека увеличение размеров коренных зубов от первого к третьему — чисто обезьянья
Однако, когда Кёнигсвальд и Вейденрейх приступили к осмотру той части челюсти, где располагались клыки, то были ошеломлены: подобное они могли наблюдать ранее лишь у обезьян! Поражала отнюдь не длина зубов; напротив, клыки, значительно превосходя известные до сих пор образцы, имели относительно небольшую величину. Однако они превосходили в размере соседние зубы и далеко выступали за край их ряда, что как раз и характерно для огромных клыков обезьян, с помощью которых они раздирают твердую растительную пищу. Коронки клыков имели примечательную для обезьян заостренно-тесловидную форму, а отчетливые следы изнашивания прослеживались как спереди, так и сзади. И, наконец, самая поразительная деталь — широкие свободные промежутки, диастемы, отделяющие клыки от боковых резцов. Их размеры казались просто невероятными, поскольку даже у обезьян такие «щели» между зубами встречаются далеко не часто: с правой стороны диастема достигала 5 миллиметров, а слева и того больше — 6,2 миллиметра! В эти-то промежутки как раз и входили столь же крупные клыки нижней челюсти. Никогда ничего подобного у ископаемого человека антропологи ранее не отмечали. «Вот так новость! — воскликнул Вейденрейх. — Перед нами верхняя челюсть с человеческими зубами и обезьяньими диастемами…» Если к сказанному добавить, что костное нёбо верхней челюсти отличалось необычайной длиной, что свидетельствовало о сильном, как у животных, выступании вперед верхней части лица, а поверхность нёба оказалась, как у обезьян, совершенно гладкой, лишенной характерного для верхней челюсти человека продольного валика, то могло вообще сложиться впечатление, что перед ними останки какой-то крупной обезьяны, а не питекантропа. Но подобный вывод тем не менее абсолютно исключался. Структурные особенности строения костей в районе носового отверстия и около глазниц, глубокая, как у человека, сочленовая ямка для нижней челюсти, широкая, а не узкая, как у обезьяны, дуга верхней челюсти со всей основательностью предостерегали не торопиться выносить окончательный вердикт о животной или человеческой сущности древнего жителя долины Сангирана. Большая часть особенностей строения коренных и предкоренных зубов подтверждала принадлежность его к роду человеческому, а что касается клыков, то разве молочные зубы «человека разумного» не намекают на состояние, когда у предка они были очень мощными и, весьма вероятно, как у обезьянообразного сангиранца, входили в диастемы? Нашему предку в тропиках приходилось много поедать фруктов, которыми продолжают питаться сейчас обезьяны. А можно ли представить завзятых вегетарианцев без прочных клыков, с помощью которых они удаляли с плодов твердую кожуру? От животного наследия человеку пришлось освобождаться многие сотни тысячелетий. Следы его, основательно замаскированные и сглаженные потоком времени, дают о себе знать даже теперь, а что же говорить о тех, кто жил миллион лет назад?
Тем не менее отсутствие в блоке туфа костей мозговой коробки затрудняло окончательную диагностику странного существа, челюсть которого открыта в Сангиране в конце 1939 г. Кёнигсвальд немедленно отправил в Бандунг письмо с просьбой внимательно осмотреть место открытия, а если потребуется, то и осторожно покопать. Целых четыре недели со все увеличивающимся нетерпением Кёнигсвальд и Вейденрейх ожидали ответа. Поэтому можно представить их радость, когда однажды, после месяца мучительной неопределенности, с почты доставили в лабораторию большую, тяжелую посылку, которая содержала угловатый блок туфа с неровной поверхностью. В нем намертво впаянными залегали крупные обломки черепа.
Снова за дело принялся Чжу и его помощники. Глыбу со всеми предосторожностями оббили, затем распилили на части, а позже каждую кость с помощью тончайших инструментов освободили от камня, прилипшего к ней по меньшей мере полмиллиона лет назад. Фрагменты, с большим трудом подобранные друг к другу, вместе составили значительную часть мозговой коробки черепа. У него отсутствовали передняя и верхняя части лица, в том числе лобные кости, и, по-видимому, далеко не случайно. Вейденрейх и Кёнигсвальд отметили определенные следы насильственной смерти того, кому принадлежал череп. По существу, такое заключение следовало сделать уже после осмотра раздробленных частей верхней челюсти, которая выглядела так, будто по ней пришелся удар сокрушительной силы. Он же мог напрочь снести лобную кость и измельчить на части относительно более хрупкие кости верхней половины лица. Но атака, судя по всему, велась не только спереди, но и сзади, поскольку затылок оказался разрушенным так, что кости на отдельных участках были не поломаны, а налегали друг на друга. Ничего подобного не могло случиться, если бы череп распался на части после того, как кость потеряла органическое содержание (в таком случае она лишается пластичности, становится хрупкой и просто ломается). Своеобразное налегание фрагментов костей затылка друг на друга могло произойти лишь в том случае, если они сохраняли свежесть. Вполне определенно можно было сделать вывод, что обезьянообразные существа Сангирана, желая полакомиться мозгом, преследовали и убивали себе подобных задолго до охотников за черепами из Нгандонга и в точности следуя обычаям своих современников — синантропов!
После завершения реставрации выяснилось, что сохранившуюся часть мозговой коробки составляют 5 отдельных фрагментов. Они образовывали ее основание, почти всю затылочную кость с частью затылочного отверстия, теменные кости, за исключением отсутствующей справа впереди четверти отдела и еще одного участка слева, а также неполные височные части. В череп такой величины мог вместиться мозг объемом не меньше 900 кубических сантиметров. Уже один этот показатель исключал мысль о том, что в Сангиране найден антропоид. Расману, бесспорно, посчастливилось найти четвертый по счету череп яванского обезьяночеловека, но до чего же уникально примитивным он выглядел! Никогда еще антропологи не держали в руках череп с такими массивными стенками: они превосходили толщину черепных костей современного человека в два раза. На затылке черепа, как у орангутангов и горилл, поднимался «сверхнормально выпяченный» костяной валик — показатель мощи мускулов шеи, поддерживавших голову. Валики над глазницами не сохранились, но по аналогии с затылочным гребнем можно было представить,
Вейденрейх вскоре приступил к реконструкции всего черепа. Поскольку многое в нем отсутствовало, ему пришлось составлять «мозаичную комбинацию»: лобные кости восстанавливались, исходя из особенностей черепных крышек первого и второго питекантропа, верхние части лица — по деталям строения лицевого скелета синантропа, а нижняя челюсть воссоздавалась с помощью первой сангиранской находки 1937 г., недостающие части которой дополнялись отделами нижних челюстей синантропа. Лепка скульптурного «портрета» производилась не механически — Вейденрейх, выдающийся морфолог, обладавший огромным опытом, интуитивно улавливал контуры рельефа и всего черепа в целом и отдельных его частей. В итоге мозаичный «портрет» получился на редкость правдоподобным: обезьянообразный монстр с крупными, угловатыми, резко выступающими костными структурами черепа устрашающе смотрел на мир огромными квадратными орбитами пустых глазниц. На фоне такого черепа примитивность других черепных крышек питекантропа, а также синантропа, не говоря уже о неандертальцах, в том числе нгандонгских людей с реки Соло, сразу как-то сгладилась.
Кёнигсвальд никак не мог поверить, что четвертый питекантроп относится к тому же виду «обезьяночеловека прямоходящего», которого Дюбуа впервые открыл в Триниле. Не следует ли отнести его к иной разновидности предка? Вейденрейх, однако, не находил ничего странного в архаичности черепа, открытого Расманом. Он обратил внимание своего молодого коллеги на то, как разительно отличаются мужские черепа синантропов от женских большей примитивностью структур, массивностью, величиной. Это явление, которое антропологи называют половым диморфизмом, в особенно яркой форме проявляется у высших антропоидных обезьян. Питекантроп не может представлять исключения из правила, сохранившего силу и для синантропа. Поэтому правильнее оценить бросающуюся в глаза грубость структур черепа, отчетливо выпирающий наружу шероховатый рельеф его костей, следы прикрепления мощных мышечных тканей как показатель принадлежности находки мужской особи питекантропа тринильского. В таком случае более тонкие, гладкие, грацильные и, если хотите, нежные черепные крышки первого и второго питекантропов относились к женским особям.
Пусть этот вывод хоть в какой-то мере подсластит пилюлю, которую предстоит проглотить гаарлемскому строптивцу, когда он узнает о результате встречи в Пекине; ведь не кто иной, как Дюбуа первым указал на принадлежность черепной крышки из Тринила особе женского пола! Его удивительная прозорливость снова не может не поразить, если к тому же вспомнить, что никаким материалом для сравнения он тогда не обладал.
Кёнигсвальд не согласился с доводами Вейденрейха о единстве видового состава четвертого и других питекантропов. Он продолжал настаивать на обособленном положении существа, открытого в Сангиране Расманом. Поскольку общую точку зрения так и не удалось согласовать, то в совместной статье «Родство между питекантропом и синантропом», напечатанной вскоре в лондонском «Nature», как и в публикации, появившейся в «Пекинском бюллетене естественной истории», четвертый обезьяночеловек с Явы предстал перед миром просто как «питекантроп» без добавлений видового имени. Впрочем, эти разногласия носили частный характер в свете центрального вывода: статус обезьяночеловека с Явы и родственного ему по степени эволюционного развития синантропа, освоившего пещеру Чжоукоудянь, как самых ранних из выявленных предков «человека разумного», отныне стал фактом неоспоримым, что не снимало, конечно, дискуссионности отдельных, менее существенных заключений Вейденрейха и Кёнигсвальда.
Трудно сказать с определенностью, но не следует особенно опасаться утверждать, что, пожалуй, единственным из палеоантропологов, кто прямо выразил скептическое отношение к главному результату их эпохальной встречи был, разумеется, Дюбуа! В 1940 г., буквально за несколько недель до смерти, когда Голландию уже захлестнула армия фашистской Германии, он, демонстрируя редкостное упрямство и трудно объяснимое пристрастие к взглядам, высказанным некогда его противниками, успел напечатать «самую печальную статью», как ее назвал Кёнигсвальд, которая не вызывала сомнений в том, что его позиция осталась неизменной. Мэтр, возраст которого перевалил за восемьдесят, остался верен себе до конца!
Кёнигсвальд, окончив работу в Пекине, вернулся в Бандунг. Политическое положение в Азии становилось все тревожнее: не прекращающаяся экспансия Японии на юго-восток континента втягивала в орбиту войны одну страну за другой, неотвратимо приближаясь к Нидерландской Индии. В ожидании непредвиденных обстоятельств приходилось торопиться завершить дела, весьма, увы, далекие от тревог сегодняшнего дня.
И после бесед с Вейденрейхом Кёнигсвальду по-прежнему не давала покоя мысль об особом положении четвертого питекантропа среди остальных находок яванских обезьянолюдей. Если с помощью морфологических соображений ему не удалось доказать опытному Вейденрейху обоснованность своего интуитивного предчувствия, то не поможет ли решить проблему геология, то есть стратиграфические условия находки, отношение горизонта, где залегал череп, к тринильскому слою, в котором обнаружены два других черепа питекантропа, заметно отличающиеся от последнего? Оказавшись на Яве, Кёнигсвальд прежде всего поторопился отправиться в Сангиран, чтобы самому на месте «разобраться в ситуации». Расман привел его к склону обнажения, где залегал туфовый блок с обломками раздробленного на куски черепа, и показал рукой на один из пластов. Кёнигсвальд облегченно вздохнул: он не смел и предполагать, что его сомнения так просто и быстро разрешатся, однако на сей раз случилось именно так; четвертый череп, оказывается, действительно залегал не в тринильских туфовых слоях, как ему представлялось раньше, а в значительно более древних и ниже расположенных горизонтах, в верхней части тех самых «черных глин Сангирана», которые с помощью костных останков необычайно древних животных он датировал ранее дотринильским временем — эпохой джетис!