Сад Эпикура
Шрифт:
«Колот, — подумал о человеке Эпикур. — И поджидает он Метродора». Можно было бы подняться и позвать Колота. Теперь, когда Колот прошел уже большую часть пути от Пирея до Афин, прошел сам, без понуждения с чьей-либо стороны, они могли бы идти вместе. Эпикур был рад тому, что Колот идет следом. И в то же время он сознавал, что Колот принял решение о возвращении в Афины не совсем самостоятельно. Он, Эпикур, повлиял на него. И Колоту, наверное, трудно было устоять против этого влияния, потому что и ум, и душу Колота образовал он, Эпикур. Но как же можно иначе передать другому человеку свою мудрость, одновременно не подчиняя его своей воле? Не надо было Эпикуру произносить речь в защиту своего права на возвращение в Афины, потому что можно было бы обойтись всего лишь тремя-четырьмя словами. Сказать, например: «Я
У городских ворот не было стражи. Вспомнив вчерашнюю давку, сквозь которую он и Колот с трудом протиснулись, Эпикур огляделся. Следы давки были всюду: валялась сорванная с чьих-то ног обувь, клочья одежды, выломанные из колес спицы, битая посуда. Стены на высоте тележных осей были изрыты глубокими свежими бороздами. Навоз, мусор, пыль… И удручающая тишина.
Выйдя из тени ворот, Эпикур на мгновение остановился, прикрыв рукой глаза от ослепительного солнца. Потом отнял руку от глаз и осмотрел площадь. То, что он увидел, было ужасно: у фонтана неподвижно и в безжизненных позах лежали люди — добыча чумы. Гулко стекала в бассейн вода из чаши фонтана. Черные птицы, нахохлившись, сидели у воды. Пробежала собака, отпрянув в сторону от первого же трупа, оказавшегося у нее на пути. И тогда Эпикур вдруг почувствовал, что он проходит сквозь смерть, которая лежит у него под ногами, клубится невидимо в белом свете дня, обволакивает его тишиной, от которой звенит в ушах. Эпикур пошел быстрее, намеренно сильно стуча палкой по камням мостовой.
Он был уже у харчевни Тимолита, когда с крыши дома его кто-то окликнул:
— Эй, прохожий! — остановил его голос с крыши. — Ты откуда?
Эпикур остановился и поглядел вверх.
Человек сидел на краю крыши, свесив босые ноги, и улыбался Эпикуру. Он был молод. Бородка, которой еще ни разу не касались ножницы цирюльника, не могла спрятать алость его губ. Юноша улыбался Эпикуру, но глаза его были грустны.
— Ты откуда? — повторил он.
— Из Пирея, — ответил Эпикур.
— И что там? — спросил юноша. — Там тоже чума?
— Да, — ответил Эпикур. — И нет кораблей, на которых можно было бы уплыть.
— И ты поэтому вернулся?
— Нет. Я возвращаюсь к своим друзьям, которых оставил здесь.
— А я остался возле отца, — сказал юноша. — Он болен. Но не чумой, — поспешно добавил он. — Он болен давно, и ему нельзя двигаться. Потревожить его — значит убить… Он приказал мне уйти из Афин, но я сижу здесь. Ты первый человек, которого я вижу идущим в город…
— Ты увидишь еще многих людей, — сказал юноше Эпикур. — Все живые вернутся. Чума не бывает вечной.
— Да! — обрадовался словам Эпикура юноша. — Спасибо тебе. А теперь скажи мне, кто ты?
— Я Эпикур, философ. Мой дом в саду у Северной стены. Если хочешь узнать больше обо мне, приходи в мой сад.
— Я слышал о философе Эпикуре, — ответил юноша. — Говорят, что в твоем саду собираются для пьяных оргий… — Он замолчал, настороженно глядя на Эпикура.
— Я мог бы рассердиться на тебя и молча уйти, — сказал на это Эпикур. — Но я дам тебе на прощанье один совет: не доверяй своим ушам, а доверяй своим глазам. Прощай.
Ничего не изменилось на агоре. Разве что больше стало разрушенных лавок, прибавилось мусора: должно быть, грабители продолжали свои налеты и прошлой ночью. По-прежнему стояла стража у Булевтерия и у дома Антипатра, где остановился Антигон. Антигон был болен и не покинул Афины.
— От кого охраняете? — спросил Эпикур у стражника, проходя мимо дома Антипатра.
— Не подходи, — ответил стражник, — держись подальше! — и выставил вперед копье.
— У меня за спиной более страшное оружие, — сказал Эпикур. — Против него твое оружие — игрушка. Я говорю о чуме. Чуму копьем не остановишь.
— Зато можно остановить чумных. Вот проколю я тебя, тогда увидишь, какая это игрушка! — захохотал стражник. — Не проткнуть ли этого старикашку? — обратился он к другим стражникам.
— У кого в руках копье, у того все мысли на острие его, — сказал Эпикур. — И это пострашнее чумы.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил стражник.
Эпикур пошел дальше, не оборачиваясь.
— Эй, что ты хотел этим сказать? — заорал ему вслед стражник. — Что страшнее чумы? Эй, старикашка! Что ты хотел сказать?
— Отложи копье в сторону, сам поймешь, — ответил Эпикур.
Увидев Расписную Стою, Эпикур замедлил шаг и подумал, не обойти ли ее стороной. Но потом он рассудил, что это удлинило бы его путь к дому и, значит, отняло бы у него почти час времени. «Потерять час времени на ходьбу или на разговор с Зеноном Китийским — не все ли равно? — спросил он себя и ответил: — Все равно». К тому же совсем не обязательно было вступать в разговор с Зеноном, которого могло и не быть в Стое.
Эпикур направился к Стое и увидел Зенона. Зенон сидел на прежнем месте, на краю скамьи под фреской Полигнота [45] , изображавшей Марафонскую битву, и смотрел на Эпикура.
45
Полигнот (V в до н. э.) — известный древнегреческий художник. Прославился своими стенными росписями общественных зданий в Афинах и Дельфах. Стоя Пойкиле, Расписная Стоя, — знаменитая колоннада на афинской агоре — была также расписана Полигнотом.
— Хайре! — первым поприветствовал Эпикура Зенон. — Поднимись сюда. Ты первый человек, которого я вижу сегодня.
— Это неправда, — ответил Эпикур, размышляя над тем, следует ли ему подниматься к колоннаде по ступенькам лестницы, у начала которой он остановился. — Первым человеком, которого ты сегодня увидел, Зенон, был ты сам. Или ты не человек? И вот вывод: если ты человек, то ты лжешь, Зенон, а если ты говоришь правду, то ты не человек.
— Стоит ли нам упражняться в искусстве софистов [46] , Эпикур? Поднимись. Тебе сделать это легче, чем мне спуститься: очень болят ноги. Не к дождю ли? — Зенон посмотрел в небо.
46
Уже в IV веке до н. э. софистами называли тех, кто упражнялся в бесплодном красноречии, в словесных уловках. Само же слово «софист» означает: мудрец, учитель.
Эпикур поднялся по лестнице, подошел к Зенону и сел рядом с ним.
— Не понимаю, почему ты здесь торчишь, — сказал он, садясь. — Объясни мне, Зенон. Сидел бы лучше дома. Это и безопаснее, и разумнее: ведь никто сюда, пока не кончится чума, не придет.
— Вот ты пришел, — ответил Зенон. — Разве ты никто? — теперь улыбнулся Зенон, потому что и сам не устоял перед софистической игрой. — Но почему ты вернулся один, Эпикур? — спросил он, помолчав. — Где Колот, где Метродор и Полиэн?