Сад Эпикура
Шрифт:
— Метродора и Колота мы скоро увидим, — ответил Эпикур. — Они идут следом. Полиэн уплыл на Эвбею.
— Молодые отстали от тебя, старика?
— Они отстали ровно настолько, чтобы иметь время обдумать решение одной задачи до встречи со мной, — ответил Эпикур. — Твои же ученики, Зенон, кажется, и вовсе не придут к тебе. Зачем ты здесь сидишь?
— Чтобы боги видели меня, — ответил Зенон.
— Зачем ты богам? — усмехнулся Эпикур.
— Я любим богами, потому что свят и праведен перед ними, Эпикур. И вот я сижу здесь, в центре обезлюдевшего города, как укор тем силам, которые творят зло и которые подвластны богам…
— Я допускаю присутствие богов в мире, — ответил Эпикур, — но мир объясним и без них. Ты написал в своих «Беседах», что только мудрецы свободны, а все прочие люди — рабы. Свободны же мудрецы потому, что действуют всегда самостоятельно. Но несколькими строчками ниже ты написал: «Мудрец обращается к богам и молит их о благах». Я правильно воспроизвел твою мысль, Зенон?
— Правильно. И что же из этого следует?
Перед ними лежала пустынная площадь покинутого людьми великого города. Светило солнце, разогревая камни площади, по которым прошли тысячи и тысячи уже исчезнувших людей. Их унесли болезни, войны, голод, время — четыре извечных врага человечества.
И хотя люди существуют на земле давно, они, кажется, еще ничему толком не научились: продолжаются войны, свирепствуют болезни, накатываются волнами голодные годы и время неумолимо, как и тысячу лет назад. В борьбе с этими врагами человек должен положиться только на себя. А он выдумал богов, небесных и подземных, и молится им, молится, теряя время и разум. Боги — пожиратели времени и разума. Они пожирают время жизни и свет разума. И ничего не дают взамен, разве что мудрецов, подобных Зенону…
Об этом Эпикур Зенону не сказал. Он поднялся со скамьи и постучал о гранитный пол палкой.
— Что это значит? — спросил Зенон.
— Небесные боги тебя видят, — ответил, усмехаясь, Эпикур, — а подземные не видят и не слышат. Я постучал об пол, чтобы призвать их сюда. Потолкуй с ними, а я ухожу.
Метродор и Колот стояли за крайними колоннами портика. И когда Эпикур спустился на площадь, подошли к нему.
— Ты можешь и дальше упрекать нас в том, что мы дурно вели себя у Кериба, — сказал Колот, — хотя я не понимаю, какова тут вина Метродора, что ты и ему не позволил идти рядом с тобой. Но домой мы должны вернуться вместе, Эпикур, чтобы не возбуждать напрасных разговоров…
— Я простил вас, — сказал Эпикур. — Я рад, что дальше мы пойдем вместе. Поторопимся же, друзья, а то Зенон накличет на меня гнев богов или швырнет в меня своей палкой: я его сильно разозлил…
— Хайре, Зенон! — поприветствовал Зенона Колот.
Зенон отвернулся и не ответил.
Глава шестая
У ворот их уже ждали. Здесь были Идоменей, Гермарх, Никанор, Леонтей, Маммария и еще несколько человек, друзей Эпикура, скрывавшихся в его саду от чумы.
— А я тебя уже оплакивала, глупая, — сказала Маммария и хотела было обнять Эпикура, но он выставил вперед свой посох и не дал ей подойти.
— Пусть никто не подходит к нам, — сказал друзьям Эпикур. — Мы прошли по дорогам, где нынче бродит чума. И кто знает, не принесли ли мы ее на ногах или на одежде. Болезнь передается даже с дыханием, вы это знаете. Поэтому расступитесь и пропустите нас. Мы поднимемся в сторожку на винограднике, сожжем там свою одежду и сделаем все другое, что необходимо. Пусть кто-нибудь из слуг принесет в сторожку для нас хитоны и гиматии, а также одеяла, чтобы мы могли устроить там себе ложа для ночлега. Мы останемся в сторожке три дня и три ночи. И если за это время ничего с нами не случится, мы спустимся к вам. Скажите также Федрии, что нам необходима пища. Пусть принесет.
— И вино пусть не забудет, — сказал Колот. — Эй, Федрия, вина нам принеси побольше…
— Как Леонтия, как мой сын и моя дочь? — спросил, обращаясь к встречавшим, Метродор.
— Все ли живы и здоровы? — спросил Эпикур.
— Все живы, — ответил Идоменей. — И все здоровы пока, кроме брата твоего. Он совсем плох.
— Запасы наши в кладовых быстро тают, — сообщила прибежавшая Федрия. — Что будем делать? А в городе, говорят, все лавки заперты…
— Никому в город не ходить, — сказал Эпикур. — Пищу экономить. Всем давать поровну. Сыр и мед только женщинам и детям…
— Мой дом сожгли, — пожаловалась Маммария. — Я смотрела с холма, как он горел. Скифы сказали, что все мои слуги разбежались, после того как умер от чумы один из них…
— Пойдемте, — сказал Метродору и Колоту Эпикур. — Я устал, друзья. Одежду и пищу пусть принесут не в сторожку, а оставят шагах в пятнадцати от нее. Мы сами все перенесем. Ты поняла, Федрия?
— Я все поняла, Эпикур, — ответила ключница.
Они пошли по тропе, которая пролегала вдоль ограды, — это была едва приметная тропа, протоптанная детьми, — раздвигая посохами кусты крапивы и дикой мяты, разросшейся между вязами. Так было ближе до сторожки и безопаснее для обитателей сада: теперь по этой тропе никто не ходил, детей вместе с женщинами поселили в домах, запретив им оттуда выходить.
Они разделись шагах в тридцати от сторожки и закопали одежду. Затем обмылись у бассейна, в который огородник Ликон привозил воду из пруда для полива капусты. Пока они мылись, Федрия принесла к сторожке новую одежду, хлебные лепешки, моченые оливки, сыр и амфору вина. Она принесла также жаровню с горящими углями и два светильника, наполненных маслом. Пока Колот и Метродор переносили все это в сторожку, появилась Маммария. С одеялами и сундучком со свитками чистого папируса, чернильницей и книдскими камышинками для письма.
— Положи все это на землю и уходи, — сказал Маммарии Метродор, остановившись в нескольких шагах от нее.
Маммария не послушалась и продолжала идти.
— Не ради себя, ради других! — поднял руки Метродор, останавливая ее этим жестом.
— Я останусь с вами, — ответила Маммария, — я так решила. Должна же быть с вами хоть одна женщина!
— Для чего, Маммария? — спросил Метродор, беря из ее рук одеяла.
— А чтоб вам было не так страшно. Мужчины пугаются всяких пустяков, я это знаю. Чуть какой-нибудь прыщ вскочит — уже умирать собираются, уже завещание пишут. И тут, Метродор, нужна женщина, чтобы мужчина не расхныкался…