Сад Лиоты
Шрифт:
«Скажи мне сейчас же, что случилось».
«Ничего, мама».
«Полагаю, ты снова хочешь бросить уроки музыки. Так вот, я не позволю тебе это сделать. Слышишь меня? В один прекрасный день ты поблагодаришь меня за все. Если же я предоставлю тебе право решать, ты от всего откажешься».
«Мама, мне просто нужно немного времени…»
«За инструментом у тебя будет его предостаточно. С таким успехом можешь дуться,
Энни закрыла глаза, желая спрятаться от голосов, которые преследовали ее.
— Энни, что привело тебя сюда? — Лиота увидела, что в душе девушки происходит ужасная внутренняя борьба. Что она может сделать, чтобы помочь своей внучке?
Энни разняла руки и, чтобы они не дрожали, обхватила чашку.
— Я почти не знаю тебя, бабушка Лиота.
Как хотелось Лиоте выплеснуть, наконец, свои чувства, сказать, что все могло быть по-другому. Но она не рискнула произнести дерзкие слова, которые легко истолковать превратно. Не будет она участвовать в осуждении кого бы то ни было, пусть даже и Эйлиноры, которая, конечно, была неправа. Слишком много лет Лиота сама была жертвой жалоб, обвинений и обид со стороны своей дочери.
— Мы можем исправить это, — очень деликатно проговорила Лиота.
Энни подняла голову и посмотрела на нее. Голубые глаза внучки были заплаканными и потускневшими. Она выглядела такой уязвимой, совсем как маленькая девочка, обиженная человеком, которого она любила. Лиоте было знакомо такое выражение лица. Разве не эти страдания видела она бесчисленное количество раз на лице Эйлиноры в детстве? Сердце так защемило, что она едва могла дышать, не то, что произнести слова утешения.
— Я скучала по тебе, бабушка.
Лиота судорожно вздохнула. Она не могла говорить. Не то чтобы ей было не подобрать слова, наоборот, их было слишком много. Слова любви, накопленные за долгие годы одиночества. Еще задолго до рождения Энни. С того самого дня, как она доверила воспитание Эйлиноры Элен Рейнхардт. Тогда Эйлинора плакала. О, как она плакала!
Как, впрочем, и Лиота, которая села в городской автобус и уехала на работу, чтобы делать то, что она должна была делать.
О, Господи, неужели Ты даешь мне еще один шанс?
Внутренняя борьба Лиоты, видимо, каким-то образом отразилась на ее лице, потому что Энни дотронулась до лежавшей на столе бабушкиной руки. Быстро. Нежно. Впервые. Старой женщине захотелось схватить эту молодую тонкую и сильную руку, прижать к себе и никогда не отпускать. Но вместо этого она сидела без слов, без движения, терзаемая страхом, что если она позволит себе сделать хоть малейшее движение, вся страшная, пугающая, смешанная с надеждой внутренняя боль поднимется со дна ее души и вырвется на волю. Какая же это боль! О, каким тяжким бременем может она стать для такой юной и уязвленной собственной болью души.
— Полагаю, в моих словах нет ничего особенного, правда? — с дрожью в голосе тихо проговорила Энни.
Как же, для Лиоты эти слова были самыми особенными из всех слов на свете.
— Я тоже по тебе скучала, — наконец проговорила она.
Ей показалось, что она
О, Господи, у нее же нет ни малейшего представления о том, кто я на самом деле. Ни малейшего представления о невидимых подводных течениях и водоворотах прошлого.
Бедная Эйлинора находилась в гуще тех событий и ничего не поняла.
Я не хотела объяснять. Как я могла пойти на такое, не разрушив ее иллюзий, связанных с семьей? О, Господи Иисусе, пусть мои сдержанные слова подействуют на нее, но пусть их действие не будет слишком сильным.
И, должно быть, так оно и получилось, потому что Энни подняла голову и внимательно посмотрела в глаза Лиоте. Потом ее взгляд потеплел и глаза засияли. Она закрыла их и склонилась как будто в тихой и безмолвной молитве.
Корбан не поверил своим ушам, когда его подопечная огласила весь список продуктов, которые ей необходимо купить. В продуктовом магазине, куда он в очередной раз проводил ее, она купила фунт сахара, соду, яйца, шоколадную стружку и пакет муки весом в пять фунтов. Все это ему придется тащить вместе с остальной набранной ею ерундой. На этот раз у нее, вероятно, был настоящий всплеск деловой активности. Вместо обычной четверти молока она купила целый галлон и еще пакет ароматизированных сливок «Французская ваниль». Купила не только небольшую коробочку чая «Констант-Коммент», но еще такую же фирмы «Оранж Спайс». Даже взяла две баночки разрекламированного растворимого кофе. Правда, при этом, она с трудом справилась с негодованием, когда узнала, сколько все это стоит. И указала-таки несчастной продавщице на возмутительно высокую цену.
— Три доллара и восемьдесят центов за одну крохотнуюбаночку? — вскрикнула она. — Это грабеж! Здесь написано — шесть унций. Из чего сделан кофе? Из золота?
Корбан не проронил ни слова. Говоря по правде, он был до глубины души тронут, полагая, что старушка наконец собралась угостить его чашечкой кофе со сливками в благодарность за все тяжкие труды. Даже решил было простить ей ту хорошую взбучку, которой она «угостила» его в первый день их знакомства. Ну, конечно, размечтался. Когда они добрались до дому, она предложила ему обычной воды из холодильника — выглядит, мол, он неважнецки. И более того, «заботливо» посоветовала, чтобы он смочил бумажное полотенце и поприкладывал его к своему лицу.
— Вы слегка раскраснелись.
Да, разумеется, он тащил в гору два пакета с продуктами весом в двадцать фунтов — от этого у кого угодно лицо станет красным.
Она упорно отказывалась от его машины.
И в довершение всего заявила, что дает ему дополнительное задание.
Прежде чем вы уйдете, снимите, пожалуйста, с чердака одну вещицу.
— С какого чердака?
— Это, знаете ли, некое пространство между кровлей и потолком, которое обычно оставляют при строительстве дома, так вот оно-то и называется чердаком. Домишко, безусловно, небольшой, могу вас заверить, но не такой уж пропащий, чтобы не иметь чердака.