Сад лжи. Книга вторая
Шрифт:
— Прямо не знаю…
— Ну, обдумай все. Пожалуйста…
Он взял ее подбородок в свои квадратные загрубевшие ладони, пахнущие типографской краской после работы с чертежами. Сильвия ощутила на своих скулах частички штукатурки, прилипшие к его пальцам, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее.
Его теплые губы крепко прильнули к ее губам.
„Боже, — подумала она в ужасе, — что это со мной? Я сошла с ума! Тридцать лет назад он уже целовал меня. Именно так, как сейчас. И вот все начинается снова? Не может быть! Мы всего лишь старые друзья, ничего больше. И никаких
Но то был голос рассудка — сердце Сильвии оказалось не в силах совладать со сладостным всепокоряющим чувством, нахлынувшим на нее. На душе сразу сделалось тепло. Так тепло, что ей показалось: она притягивает к себе лучи июньского солнца, проникающие через открытое окно. Так притягивало солнце увеличительное стекло, с помощью которого она в детстве выжигала свое имя на деревяшках.
Уже много-много лет она не испытывала ничего подобного!
„Господи, с чего это я взяла, что слишком стара для любви?" — удивилась она.
А Никос? Выходит, подумала Сильвия, он ждал все это время, пока, по его мнению, она не созреет для ответного чувства?
Она слегка отклонилась назад, чтобы прочитать ответ в глазах Никоса. Сомнений, однако, не было: его глаза ясно говорили: „Да!" Он действительно ждал все эти годы. Оба они теперь уже не те безрассудные глупцы, которые, презрев всякий стыд, с жадностью бросались в объятия друг другу. Как давно это было! Им потребовались долгие годы, чтобы научиться уважать и по-настоящему ценить друг друга. Ценить, как принято между двумя людьми, двумя добрыми друзьями.
И вот сейчас этим поцелуем он напомнил ей, что она по-прежнему женщина, а он — мужчина. Его глаза сказали ей красноречивее любых слов: „Я здесь, рядом, если я тебе нужен, если ты готова…"
„Еще нет, — ответили ему беззвучно ее глаза. — Но, может быть, скоро буду. Да, думаю, совсем скоро".
Неожиданно Сильвии стало зябко. Косые лучи солнца переместились с того места, где они стояли на коленях, к противоположной стене, так что они оказались теперь в тени.
Откуда-то из этой тени опять вынырнула огромная кошка и, замерев, остановилась в дверях, глядя на них оттуда горящими глазами: белая шерсть дыбом, хвост угрожающе подрагивает. Сильвия даже вскрикнула от испуга.
— Не бойся, — успокоил ее Никос. — Она просто голодна, вот и все. Ждет, не найдется ли у нас для нее еды.
— У нее такой вид, будто она нас собирается съесть!
Кошка, словно услышав слова Сильвии, тут же исчезла, растворившись в глубокой тени.
Никос поднялся и протянул Сильвии руку:
— Вставай, дорогая. Я отвезу тебя домой, где никакие дикие кошки тебя уже не съедят. Мы простимся с тобой до следующего понедельника, когда я вернусь из Бостона. Там у меня дела. Надеюсь, тогда мы поужинаем вместе?
— Да, конечно. Во всяком случае, — и Сильвия, подобрав с пола чертежи, свернула их в трубочку, — я смогу за это время разобраться с ними.
Никос широко улыбнулся, демонстрируя белизну зубов, ярко выделяющихся на смуглом лице. Сильвия почувствовала, как снова дрогнуло в груди ее сердце, ощутила в животе теплую тяжесть, словно там был ребенок.
Крепко
„Боже милостивый, куда я иду и что меня ждет?.."
19
Попивая свой кофе, Макс Гриффин смотрел на Темзу, блестящую в лучах утреннего солнца, подобно старинному черненному серебру. Обычно здесь, в Лондоне, дождь в это время года лил не переставая. Сейчас, сидя в „Савое", он наслаждался и английским завтраком, и этим великолепным видом. Только вот почему на душе у него было так мерзко? Будто он вчера вечером крепко выпил, а на самом деле он пропустил лишь рюмочку кларета.
Виновата тут Роза. Кто же еще? Вчера они полдня провели в самолете бок о бок. Потом Лондон. Ужинать решили пойти в „Челси". Ресторан забит, с трудом достали столик где-то в дальнем углу. Сидели так тесно, что нельзя было повернуться. Весь вечер Макс вдыхал аромат ее духов, чувствовал ее теплое дыхание, когда она смеялась, и видел яркий огонек в ее глазах.
Как хотелось ему взять ее руки в свои. Ведь она была так близко; ее бедро прижато к его; ее рука нечаянно касалась его лица, как только она начинала жестикулировать. И однако все было так же, как если бы они были дома, в офисе. Честно говоря, следовало бы оставить ее там и ехать одному. Чисто деловая поездка? Черт побери, кого он хочет обмануть.
Менять что-либо сейчас уже поздно. Надо стараться брать максимум из того, что есть. В Лондоне они будут всего три дня. Даже меньше, если чопорный британский адвокат согласится принять внесудебное разрешение спора, с которым Макс приехал в Лондон. Предложение клиента было, на взгляд Макса, невероятно щедрым, и он был уверен, что переговоры продлятся совсем недолго.
Макс перевел взгляд на зеленый газон, усеянный цветочными клумбами и прорезанный аккуратными дорожками, вымощенными каменными плитами. Виктория-парк. За ним можно было увидеть набережную, до отказа забитую движущимися машинами, — утренний час пик. По тротуарам энергичной походкой шли клерки и секретарши, и со стороны казалось, что они даже не особенно спешат — длинные зонты в чехлах двигались в такт их шагам, словно маятники часов, отмеряющих время.
Благослови, Господь, этих британцев, подумал Макс Гриффин. Солнце сияет. Небо ясное, как совесть новорожденного, а у всех без исключения зонты. Многие в шляпах, и еще на руке тщательно сложенные дождевики.
„Перестраховываются, — пронеслось в голове у Макса. — А разве все мы так не поступаем?"
Он постоянно видел перед своими глазами… дверь. Ту, что соединяет его люкс с соседним номером. Пастельно-голубые тона, отделка под бронзу и — ни замка, ни ключа. Только массивная медная задвижка, которую легко может открыть любой. Всю прошлую ночь Макс простоял перед этой задвижкой с потными руками и колотящимся сердцем, не решаясь постучать. Как хотелось ему заговорить с Розой — пусть даже через закрытую дверь. А еще больше — обнять ее и сказать, что он чувствовал все это время. Сказать, как он мучается, что умирает от страсти. Сказать, что давно ее любит.