Сад лжи. Книга вторая
Шрифт:
Конечно, она сразу же подумала о Дэвиде, но не решилась упоминать его имя. Кроме того, он, насколько помнилось, советовал повременить с родами. К тому же его вообще не было в тот момент, когда ребенок родился. Так что какие свидетельские показания мог он дать?
— Нет, — ответила она после небольшой заминки. — Я таких людей не знаю.
Роза тут же пометила что-то в блокноте.
— Хорошо, мы потом к этому еще вернемся, — заметила она. — Может быть, нам вообще удастся избежать суда. „Пруденшл" по-прежнему хотела бы уладить дело
Всю свою сознательную жизнь Рэйчел неизменно сама решала все возникавшие проблемы. А сейчас, похоже, ей придется сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как за ее интересы сражается кто-то другой.
И этот „другой" — единственный (если не считать, конечно, Дэвида), у кого есть все основания ее ненавидеть!
Однако Рэйчел чувствовала, что вполне может положиться на Розу.
„Она будет сражаться за меня, потому что тем самым будет вести битву за Брайана", — уверяла себя Рэйчел.
Весь вопрос в том, дойдет ли между ними двумя дело до прямого соперничества? И если дойдет, то кого из них предпочтет Брайан? То есть, иными словами, кто из них победит?
Рэйчел вспомнилось, как однажды, в далеком детстве, отец взял ее покататься в подземке. Узнай тогда об этом мама, с ней наверняка случился бы обморок. Но у папы был другой подход: он полагал, что ребенок должен иметь представление и о не слишком приятных сторонах жизни. В тот душный летний полдень (она помнила, как сейчас, что это было в пятницу) отец сказал ей, когда они спускались с ним в метро: „Знаешь, если когда-нибудь этим миром будут управлять кроткие и смиренные, так это только потому, что гордые сами уступят им место".
Они оказались зажатыми в толпе, бурлящей перед входными турникетами; потом, как только отец опустил жетон, их буквально вынесло на запруженную людьми бетонную платформу. С ужасом глядела маленькая Рэйчел в открывшееся перед ней черное горло тоннеля, а в лицо била струя теплого зловонного воздуха, подгоняемая приближающимся поездом. Папа на секунду отвернулся, изучая висевшую на стене схему. Воспользовавшись этим, она подошла совсем близко к рельсам и сверху посмотрела на них — впервые в жизни. Поезд уже скользил, притормаживая вдоль платформы, издавая пронзительные сигналы. Из-под колес посверкивали голубоватые искры. На краткий миг в ее мозгу возникла мысль: „А ведь я могу спрыгнуть. Прямо сейчас. Спрыгнуть на рельсы. Это было бы грандиозно!"
То же желание было у Рэйчел и сейчас. Словно она стояла у края опасности, пугающей и в то же время странно манящей:
„Зато я узнаю правду… любит ли он ее по-прежнему. Даже если эта правда убьет меня", — говорила она себе.
— Почему бы нам тогда не встретиться в понедельник за ленчем? — предложила Роза. — К этому времени я уже побеседую с их адвокатом.
Она поднялась.
Рэйчел поставила чашку
— Согласна. Это было бы прекрасно.
— Тогда в „Одеоне" в половине первого?
— Договорились.
Она была уже у дверей, где ее поджидала секретарша, чтобы проводить до выхода, когда услышала обращенные к ней слова:
— Да, и передайте, пожалуйста, привет Брайану.
Рэйчел на мгновение замешкалась, чувствуя, как к горлу подступает ком, и уже хотела обернуться, но передумала: она просто не могла заставить себя глядеть в лицо Розе, чтобы та не увидела, как боится она потерять мужчину, которого обе они любили.
Казалось, больничный лифт добирается до шестого этажа целую вечность.
Рэйчел еще раз нажала на кнопку, понимая, правда, что быстрее он от этого двигаться не будет. В „Св. Варфоломее" лифты, как и все остальное, были доисторическими. Можно было слышать, как поскрипывают тросы, с каким мучительным напряжением движется подъемник. Она взглянула на табло, где высвечивались этажи, — лифт как назло останавливался на каждом. Четвертый… пятый… Слава Богу, следующий наконец ее. Но тут, совершенно неожиданно, кабина пошла вниз.
Рэйчел ничего не могла понять.
„Черт побери! — ругнулась она про себя. — Пропади этот лифт пропадом. Все против меня, даже он…"
— Дерьмо! — вслух произнесла она, не сдержавшись.
Проходившая мимо высокая, худенькая, как тростинка, сестра невольно обернулась. Рэйчел узнала ее: Джейн Сакман. Они не были близко знакомы, но Джейн ей нравилась — у девушки всегда была наготове ласковая улыбка. Однако на сей раз слово „Привет" замерло у Рэйчел в горле, когда она увидела, как Джейн, поспешно отведя взгляд, шмыгнула мимо.
„Да что такое происходит в самом деле? Весь день люди только и делают, что отворачиваются от меня! Или это я сама стала тут параноиком?" — подумала она в испуге.
Впрочем, в этом не было ничего особенно удивительного. Каждый заход в реанимацию на шестом этаже, где лежала Альма, недвижная, как труп, опутанная проводами, подключенная к респиратору, доканывал ее. Вот и сейчас после очередного визита ноги у нее были совсем ватные, кисти рук болтались как неживые. От бесконечного кофепития во рту стояла горечь.
Наконец двери кабины с шипением открылись — и Рэйчел влетела внутрь. Слава Богу день закончился и она едет домой. Где ждет Брайан. Они посидят вдвоем, выпьют шерри, съедят по куску своего любимого ржаного хлеба. На вечер намечено посещение новой галереи на Спринг-стрит. Потом им предстоит ужин с литературным агентом Брайана и его женой. Все это она предвкушала с нетерпением: события этого вечера были окутаны в ее воображении легкой дымкой, словно оазис в пустыне. Ведь это будет вечер с людьми, которые ей дороги и которым дорога она. Какое это блаженство — не думать ни о чем другом, кроме приятного. Ни об Альме. Ни о Розе. Ни о…