Сад лжи. Книга вторая
Шрифт:
„Я не знаю тебя, — мысленно обратилась Роза к матери, — но я хочу узнать. Я хочу попытаться".
— Пойдем в дом, — нежно произнесла она.
41
Роза сидела, тупо уставившись в окно. Похоже, подумалось ей, она сидит так уже довольно долго: на улице стало совсем темно, а снег все сыплет — желтые полукружья уличных фонарей высвечивают хороводы беснующихся снежинок. Тротуары казались заваленными белым покровом, прочерченным ближе к середине бороздкой темных следов. Выпавший снег скрывал от глаз всю грязь и мусор, превращая городской ландшафт в своего рода чистый холст, на котором
„А я? Изменится ли и моя жизнь? Может быть, станет лучше?" — напряженно размышляла Роза.
От долгого сидения затекло все тело. Должно быть, прошло уже несколько часов. Последнее, что Роза помнила, уход от Сильвии. Все остальное терялось в какой-то туманной дымке.
В голове проносились картины пребывания в большом доме на Риверсайд-драйв: вот она лежит на диване, укрытая мягким мохеровым пледом, и отогревается; в камине потрескивает огонь, и на стенах гостиной играют блики; они с Сильвией попивают портвейн и говорят… говорят без конца. Она рассказывает матери всю свою жизнь — все, что может вспомнить. Как год за годом Нонни унижала и третировала ее. Рассказывая Сильвии о той давней поре, Роза сама удивлялась: до чего же много, оказывается, сохранилось ненависти в ее душе! Не меньше удивляло ее и то, как сильно она любила Марию и, что особенно удивительно, даже Клер. И, конечно же, она поведала Сильвии все о своих отношениях с Брайаном — любви и ненависти, длящихся уже много лет, и о чувстве, заставлявшем ее яростно ненавидеть Рэйчел.
Сильвия хотела знать все — ее вопросы были безжалостными, в них чувствовалась изголодавшаяся по правде душа этой женщины. Отвечая на них, Роза как бы выговаривала свои тайны, становясь все более открытой и раскованной. Ее рассказам, казалось, не будет конца, но тут начал сдавать голос. Тогда она в изнеможении откинулась на подушки, слишком усталая, чтобы продолжать.
В комнате повисла тишина: Роза не слышала ничего, кроме потрескивания огня в камине и шороха бившихся об окна снежинок. На какой-то миг, дивный миг волшебства, Роза попыталась себе представить: а какой бы могла быть ее жизнь, если бы она росла в этом доме? Мысленным взором она видела себя совсем маленькой девочкой — такой маленькой, что не стыдно было взобраться на колени Сильвии (о, эти теплые материнские колени) и уткнуться головой в мягкую грудь…
Потом Сильвия сама наклонилась к ней и, взяв за руку, произнесла:
— Я должна кое-что рассказать тебе, дорогая.
Серьезность тона, каким были произнесены эти слова, заставила Розу внутренне сжаться: что бы это ни было, сейчас ей не хотелось узнавать то, что могло нарушить вновь обретенный покой.
— Я не ожидаю, что ты поймешь, — продолжала Сильвия, — но рассчитываю, по крайней мере, что ты постараешься это сделать. — Сильвия умолкла, но на сей раз тишина, казалось, таила в себе угрозу.
„Что ты собираешься мне рассказать? Чего ты от меня хочешь?" — с тревогой думала Роза.
— Речь идет о Рэйчел, — наконец прервала молчание Сильвия, упорно избегая взгляда Розы и стараясь смотреть только на огонь в камине.
В груди Розы вспыхнуло пламя обиды. Черт возьми, в конце-то концов это же ее день! У Рэйчел мать была всю жизнь, не говоря уже обо всех радостях обеспеченного существования. Зачем, спрашивается, понадобилось сейчас Сильвии губить этот ее единственный день и снова выводить на сцену Рэйчел, у которой таких дней было не сосчитать?
— Так что там такое с Рэйчел? — спросила Роза, услышав в своем голосе
— О, Роза! Неужели ты не видишь! Ведь узнай она сейчас о том, что я не ее родная мать, это убило бы ее! — Сильвия глубоко вздохнула и на мгновение, как от боли, закрыла глаза. — Но как, как могу я просить тебя солгать — ради меня! У меня нет на это права, я знаю это. По моей вине ты и так уже принесла такие ужасные жертвы. Но, пожалуйста, умоляю, прежде чем ты что-то сделаешь или скажешь, подумай хорошенько, взвесь все „за" и „против". Чтобы… не наказать Рэйчел за вину, в которой она не повинна. За мою вину, из-за которой пострадала ты…
— Хорошо. Значит, мы ничего ей не скажем, твоей Рэйчел. Она будет продолжать жить в выдуманном мире. Ну а я? Где тут моеместо? — почти выкрикнула Роза, чувствуя, что ее опять обманули. У нее такое ощущение, какое бывает у ребенка, только что получившего подарок: он начинает разворачивать красивую упаковку, и в этот момент у него вырывают его.
Сильвия сжала руку дочери:
— О, Роза! Ни Бог, ни кто другой не сможет вернуть тебе то, что я в свое время недодала. Поверь мне, и уж меньше всего это сможет сделать Рэйчел. Поэтому лучше, если… ты и я… мы все начнем сначала. С этого самого момента. С этой минуты, этого дня. Как друзья. И все то, что мы чувствуем, что знаем, оно ведь не изменится из-за того, что мы не будем кричать об этом на каждом шагу?
„Ложь, ложь и еще раз ложь!" — захотелось огрызнуться Розе.
Но что-то помешало ей. Что это было? Она не смогла бы ответить. И не сказала ни да, ни нет. Только, что подумает. Устало обняла Сильвию и ушла, унося с собой память о хрупком теле, которое ощутила под мягким свитером, да слабом сладком запахе цветочных духов.
„Увижу ли я снова эту женщину? — пронеслось у нее в голове. — Или, может, все происшедшее было всего лишь сном?"
Но сейчас… сидя перед темным окном и перебирая в памяти картины их встречи, Роза не могла не видеть, что Сильвия была права. В чем, в сущности, виновата Рэйчел? И разве она уже и так не достаточно наказана? Чего стоит один этот суд! Зачем же причинять ей новые страдания?
Правда, где-то глубоко внутри, в тайниках Розиного сердца, пряталась обиженная маленькая девочка, которая ни за что не хотела простить Рэйчел, а, наоборот, стремилась сделать так, чтобы той стало больно. Эта девочка мечтала только об одном: как бы наказать Рэйчел за все хорошее, что та видела в жизни. За всю ту любовь, которая должна была бы достаться ей, Розе. И это навсегда. Что бы ни случилось дальше, но какая-то часть Розиной души ни за что не согласится принять и признать Рэйчел.
Это не значило, конечно, что Роза отвергла то, что предложила ей Сильвия, — дружбу. Возможно, когда-нибудь она перерастет в настоящую близость, даже любовь. Разве можно было надеяться на это, если открыть Рэйчел правду и ранить ее в самое сердце? Нет, Роза понимала: в таком случае ей никогда не добиться подлинной любви Сильвии.
Их взаимоотношения не должны начинаться с этого, твердо решила Роза.
…Порыв ветра заставил задребезжать оконное стекло. Роза поглядела в окно и увидела одинокого пешехода, торопливо пробиравшегося по заснеженному тротуару. Сгорбленные плечи, поднятый воротник пальто. Человек там, внизу, казался таким одиноким, отрезанным от всего остального мира. Снег падал на его голову и спину, скоро его всего засыплет. А она сама? Разве, подумала Роза, она не так же одинока и заброшена, как этот одинокий пешеход?