Садовник и плотник
Шрифт:
За годы, прошедшие с тех пор, как я писала тот абзац о собственной беременности и родах, эволюционные антропологи, такие как Сара Блаффер Хрди и Кристен Хоукс, указали на глубинный и всеобъемлющий характер заботы о детях в человеческой культуре – заботы, которая значительно выходит за пределы биологического материнства [49] .
Мы, люди, построили нашу заботу о детях на принципе “тройной опеки” (triple threat) – принципе, который отличает нас даже от ближайших родственников-приматов. Во-первых, мы по большей части моногамные, парные существа [50] . Мужчины и женщины любят друг друга так же, как и детей, которых они делают, и отцы заботятся о детях так же, как и матери. На практике эти парные связи могут сложиться и у женщины с женщиной или у мужчины с мужчиной. Во-вторых, у нас есть бабушки [51] .
49
Sarah Blafer Hrdy and Kristen Hawkes: Hawkes and Coxworth 2013; Hrdy 2009.
50
Chapais 2009.
51
Hawkes et al. 1998.
52
Hrdy 2009.
Все эти виды заботы связаны с нашим долгим периодом незрелости и повышенными потребностями человеческих детей. Возможно, принцип “тройной опеки” развился у нас отчасти как ответ на эти повышенные запросы, а может быть, расширение сети попечителей позволило нам дольше не взрослеть. Скорее всего, обе эти тенденции коэволюционировали, взаимодействуя и дополняя друг друга. Каждое расширение и усиление заботы о детях расширяло возможности обучения для нашего большого мозга, а это, в свою очередь, создавало больше ресурсов, позволявших еще более расширить заботу.
Итак, у человека масштаб и диапазон заботы о детях существенно расширились. А забота о детях становится частью заботы друг о друге. По самой своей сути совместная забота о детях приводит к тому, что узы заботы и любви начинают связывать тех, кто осуществляет эту заботу. Таким образом, это “кооперативное размножение” (cooperative breeding), как совершенно неромантически именуется наш коллективный вклад, возможно, способствовало эволюции других видов заботы – альтруизма и сотрудничества в целом.
Вероятно, эволюция подарила нам инстинкт, который велит ценить детей, и поставила перед нами задачу способствовать их благополучию. Но важно помнить, что нас есть и еще одна исключительно человеческая способность – мы умеем реформировать наши социальные установления и изобретать новые ради выполнения этой задачи. Возможно, изначальная мотивация заботы о детях порождена эволюцией, но мы используем ее множеством самых разных и совершенно новых способов.
В ходе истории мы изобрели такие инструменты заботы о детях, которые простираются далеко за пределы “тройной опеки”, – это и кормилицы, и ясли, и детские сады. Когда я занимаюсь лоббированием с целью улучшить законодательство о защите детей или когда борюсь за то, чтобы в моем университете были улучшены условия декретного отпуска, то, поверьте, никакого вдохновения и радости от этого не ощущаю. Ядовитая смесь негодования и фрустрации, которые я испытываю в эти моменты, нимало не напоминает глубочайшее удовлетворение, с которым баюкаешь спящего младенца, но, в конце концов, все эти чувства укоренены в одних и тех же глубинных ценностях.
Парный союз: все сложно
Первая и наиболее очевидная связь, которая помогает обеспечить заботу о детях, – это связь между мужчиной и женщиной, родителями ребенка. Конечно, эта связь столь же таинственна, сложна и запутанна, как и любой аспект человеческой природы. Тем не менее мы, возможно, захотим спросить, что эволюция может нам рассказать о романтической любви и ее отношении к любви родительской. Вот, например, простой вопрос, который, наверно, почти каждый из нас рано или поздно задавал себе, испытывая при этом эмоции в диапазоне от любопытства до мучительного беспокойства: откуда взялась моногамия, и продукт ли это природы или цивилизации? Что она такое: естественный человеческий импульс, который коренится в нашей биологии, или социальный конструкт, который регулируется лишь законом и обычаем?
Как вы, наверно, догадываетесь, эволюционный ответ таков: все сложно. Зависит от того, что вы понимаете под моногамией [53] . В рамки этого термина входит множество разных вариантов поведения животных, а если попытаться сопоставить их с институционализированными идеалами человеческой культуры, путаница еще и усилится.
И у меня есть для вас плохая новость (впрочем, плохая ли – зависит от ваших взглядов): не существует ни одного биологического вида, который был бы полностью сексуально моногамным, – не исключая даже лебедей. Новые исследования ДНК показывают, что практически все виды животных практикуют секс с несколькими (или многими) партнерами. А вот и хорошая новость (разумеется, тоже зависит от вашей точки зрения): по крайней мере у некоторых животных прослеживается отчетливая связь между спариванием и заботой о потомстве. Биологи называют ее парным союзом (pair-bonding). Такие союзы образуют многие виды птиц, но они характерны и для некоторых млекопитающих, хотя лишь для одного вида приматов – для гиббонов. И для людей.
53
Reichard and Boesch 2003.
Парный союз означает, что пара животных, которые совокупляются друг с другом, также ведут совместную жизнь и сообща заботятся о потомстве. В случае с птицами это означает, что самец и самка совместно делают вообще все – от строительства гнезда до создания общей песни и ее исполнения. Парный союз не обязательно продолжается всю жизнь, но длится дольше, чем один или два брачных сезона. У многих животных в парный союз иногда вступают не только разнополые, но и однополые партнеры – такова, например, знаменитая пара пингвинов-геев из зоопарка Центрального парка в Нью-Йорке.
В человеческой культуре больше внимания уделяется социальным, законодательным и институциональным различиям между моногамией и полигамией. Но с биологической точки зрения не так уж важно, сколько у вас партнеров, один или несколько. Важнее сама концепция партнерства – идея, что вы живете вместе хотя бы с кем-то из своих сексуальных партнеров и заботитесь о нем; что вы живете так достаточно долго и сообща заботитесь о ваших детях.
Наряду с продленным детством, парный союз – это одна из самых характерных эволюционных черт человека, которую мы делим лишь с очень немногим числом других млекопитающих. У прочих приматов социальная и сексуальная жизнь устроена чрезвычайно разнообразно, у них можно найти самый широкий разброс вариантов [54] . Многие мартышковые, например макаки, практикуют полный промискуитет: самцы и самки спариваются с любой доступной особью. Орангутанги в основном одиночки. Самец живет вместе с матерью до самого достижения зрелости, а затем находит свою собственную отдельную территорию, после чего отправляется на поиски столь же самостоятельной и одинокой самки, с которой и спаривается. Для шимпанзе характерен очень динамичный и гибкий набор сексуальных и социальных взаимоотношений. Самки то вливаются в различные группы, то вновь выходят из них и спариваются с широким ассортиментом самцов. Бонобо прославились тем, что в целом очень щедро используют секс для снятия напряжения, образования альянсов и просто для удовольствия – и все это не ради репродуктивных целей. В частности, у них широко распространен лесбийский секс. У горилл один самец живет с группой самок и их детенышей, но при этом самцы вносят в заботу о детенышах сравнительно небольшой вклад. Вместо этого они тратят энергию на то, чтобы контролировать самок и держать на расстоянии других самцов.
54
Dixson 1998. Больше о парных связях см.: Chapais 2009, указ. соч.
Из всех человекообразных обезьян некоторое подобие парных союзов образуют лишь гиббоны. Самки и самцы гиббонов не полностью сексуально моногамны, однако они координируют свои песни и совместно защищают общую территорию. Есть нечто весьма привлекательное в том, какую роль, судя по всему, играет совместное пение для многих видов, практикующих парные союзы: музыка прокладывает путь к любовным отношениям – и для гиббонов в той же мере, что и для Фреда Астера и Джинджер Роджерс.
У нас, людей, тоже есть широкий диапазон вариантов устройства сексуальной жизни. И, как и в случае со многими другими проектами рода человеческого, мы организуем ее, создавая идеалы, которых потом настойчиво пытаемся достичь. В разные эпохи и в разных странах эти идеалы варьировались от пожизненной сексуальной верности до полигамии и свободной любви. Универсально, похоже, лишь одно: каким бы ни был идеал, реальность всегда оказывается гораздо более беспорядочной.
Великий австрийский этолог и антрополог Иренеус Айбль-Айбесфельдт однажды рассказал мне о своем “первом контакте” с неким изолированным племенем. После долгого изучения образа жизни и обычаев туземцев он поинтересовался, нет ли у них вопросов к нему. “Есть! – ответили туземцы и спросили: – Случается ли у людей вашего племени, что женатый человек занимается сексом еще с кем-то другим?” У них самих, сетовали туземцы, такое происходит постоянно несмотря на то, что никому из участников адюльтера это в результате не приносит счастья. Так вот, если в племени Айбль-Айбесфельдта подобное тоже бывало – может, у него есть какой-нибудь полезный совет на такой случай?