Садовник
Шрифт:
— Вот именно. — Отец в упор смотрел на меня. — Ответь мне на один вопрос. Как ты считаешь, о скольких поколениях печется теперешнее правительство — не только наше, но и любой другой страны, — когда принимает решения?
На мгновение я задумался о том, что волнует меня сейчас или будет волновать в ближайшем будущем. Цены на газ — вряд ли в скором времени они упадут. Глобальное потепление. С этим ситуация только ухудшится. По-моему, правительства едва ли думают даже об одном поколении, чего уж там говорить о семи.
— Ты когда-нибудь размышлял над тем, каким
Да, размышлял. И много. Но говорить это ему я не стал, а спросил:
— А при чем тут Лейла? И проект?
Соломон указал на что-то позади меня:
— Посмотри туда.
На стене висело большое фото плачущего, одетого в лохмотья ребенка. Слезы блестели на щеках и скатывались в открытый рот. Ручки и ножки тонкие, словно палочки, огромный вздувшийся живот, кожу облепили мухи. Я почти слышал его крик — если у него вообще были силы издать хоть какой-то звук.
— Боюсь, это часть твоего наследства.
— В каком смысле?
Прокашлявшись, Соломон кивнул на плакат:
— Этот ребенок — я.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Как? — Я посмотрел на него и снова на фото. — Где это?
— В Эфиопии. Моя родина, деревня Волло. Там был массовый голод.
Что тут скажешь? Мои предки — во всяком случае, половина — родом из Африки!.. Я не удержался и взглянул на свои смуглые руки — цвет смешения темной кожи отца и маминой бледной. Многое теперь становилось ясным.
— Вся семья умерла, — продолжил он. — Моя мать — твоя бабушка — отдавала мне всю еду, которую удавалось добыть, а сама умирала от голода. Можешь представить, каково было пятилетнему ребенку, когда на глазах один за другим умирали его родные?
От удивления у меня вытянулось лицо. Мальчик на фото выглядел года на два, не больше. Глаза заволокло туманом.
— Разумеется, моя жизнь вскоре изменилась к лучшему, — сказал Соломон. — Я был счастливчиком. Эту фотографию напечатали на первых страницах почти всех газет в Америке, и посыпались предложения о помощи. Один американский врач увез меня и еще нескольких детей в Штаты, и с того времени я не испытывал голода. Как раз наоборот. Я вырос в роскоши. — Он задумался. — Но никогда не забывал… — Соломон сосредоточился и вновь посмотрел на меня: — Мейсон, ты слышал когда-нибудь о четырех всадниках Апокалипсиса?
Я потер глаза.
— Конечно. Ну, то есть типа того. — И мотнул головой в сторону первой комнаты. — Роспись на стене.
Он кивнул:
— Четыре всадника. Обратил внимание на черного коня? Наездника с весами?
— Да.
— Третий всадник Апокалипсиса — голод. Голод, ведущий к концу света.
— Вы верите в библейские пророчества? Вы же ученый!
Соломон поднял брови:
— Я верю в то, что вижу сам. Я знаю голод, я испытал его на себе — тебе такое и не приснится… Разве что по телевизору видел, а?
Я кивнул.
— А войны?
Я снова кивнул.
— Пока что они не привели к концу света. Но настанет день…
Все это казалось мне слишком оторванным
— Наверняка к тому времени изобретут средство для борьбы с голодом! Вроде еды для космонавтов. А перебраться жить можно на Марс или еще куда.
Соломон развел руками:
— Оглядись! Арктические льды тают. С каждым днем увеличиваются выбросы углекислого газа, грядет глобальное потепление. Как ты думаешь, сколько еще продержится мир? Успеем мы сделать из Марса новую Землю? — Он опустил руки и покачал головой. — Решение нужно найти раньше. Гораздо раньше.
Несмотря на недобрые чувства к этому человеку, я понимал, откуда берет начало его желание создать автотрофный человеческий организм.
Впрочем, идея все равно казалась мне бредовой.
— Как люди — те, что живут сейчас, — смогут развить эти способности?
— Никак.
— Тогда зачем все это, если вы не поможете живущим сейчас?
— Именно такова эгоистическая позиция большинства мировых лидеров. «Как это повлияет на нас?», «Что делать нам?»… и так далее, и так далее, и так далее. Дело не в живущих здесь и сейчас. Никто не думает о будущем, о тех, кто будет жить позже. Как они смогут позаботиться о том, что достанется им от нас. — Соломон покачал головой. — А при таком раскладе мы не оставим им… тебе и твоему поколению… ничего.
— И каков же ваш план? — Мне не терпелось узнать самое важное. — Кого вы спасаете?
— «Спасаете» — интересное слово. Разве мы что-то спасаем? Возможно, мы сохраняем жизнь, чтобы после того, как мы угаснем, тут остались люди.
— Но… если планета обречена, может, нам просто смириться?
Соломон рассмеялся:
— Слишком фаталистично. Зачем покоряться природе, если в наших силах изменить ход событий? — Он постучал пальцами по столу. — Мейсон, что бы ты выбрал: прожить на земле некоторое количество лет, а затем умереть, словно тебя и не было, или жить вечно?
— Такого не бывает.
— Ответь на вопрос!
Интересно, какого ответа он ждет от меня? Разве не все мечтают жить вечно?
— Думаю, вечно, — сказал я.
Он улыбнулся:
— Вот именно.
— Но люди не могут жить вечно.
— Не могут. — Соломон указал рукой на полку с DVD. — Внизу, третий диск слева. Поставь его.
Я ожидал снова увидеть футбол, но на экране была саванна, два взрослых льва — самец и самка — с детенышами. Лев напал на одного из детенышей, раздавил зубами его череп. Некоторое время я увлеченно следил за жуткими кадрами, потом оторвал взгляд от монитора и остановил запись:
— Зачем он это сделал?
— Когда самец становится главой прайда, он убивает детенышей предыдущего лидера, чтобы самки воспитывали только его собственных отпрысков. И чтобы только его гены имели продолжение.
У меня глаза полезли на лоб.
— Нет, нет, нет. — Соломон поднял руку и помахал ею в воздухе. — Не волнуйся, ничего такого здесь не происходит. Я лишь пытаюсь показать, что каждый из нас хочет продолжиться в своих потомках.
— Так и будет в любом случае.
Он покачал головой: