Сады диссидентов
Шрифт:
Алтман сделал бросок за штрафную линию, кажется, в самый угол: Ленни не было видно оттуда, где он стоял. Мальчик в перчатках побежал подбирать мяч. Обстановка – разбросанные всюду мячи, игроки, бегающие на короткую дистанцию, – казалась далеко не идеальной для того, чтобы давать оценку. Карл Хьюман стоял посреди этого хаоса, сморщив лоб от усердия и усилий, но оставался в точности таким же, никем не замеченным, как в ту ночь, когда Ленни обнаружил его в саду копошащимся на грядках, – в ночь гибели коммунизма. Похоже, он сделался чем-то вроде “воображаемого друга”: его видел один только Ленни.
Алтмана сменил другой отбивающий, Рой Макмиллан, старый шортстоп. Ага, вот, значит, как оно делается. Такой ветеран, как Макмиллан, – по сути, скаут в форме, – смотрел внимательно. Отбивающий просто не мог не смотреть на паренька, стоявшего в круге питчера, хотя весь остальной мир, похоже, чувствовал себя вправе игнорировать его.
– Он еще долго собирается играть? – лениво поинтересовался тренер после того, как Макмиллан отбил с подкруткой пятнадцать мячей, или около того.
– В смысле?
– Ладно, вам решать.
– А проба уже закончилась?
– Проба?
– Мы
– Меня попросили из конторы, чтобы я разрешил вашему сыну немножко потренироваться. В порядке одолжения Биллу Ши, насколько я понял.
Вот как рухнула, даже не начавшись, вся карьера Хьюмана в тот день на игровом поле под летающими самолетами. В тот его солнечный день. Паренек из Саннисайд-Гарденз поупражнялся в бейсболе с командой Изумительных. Жаль, Ленни не взял с собой фотоаппарат. Этот эпизод, так и не запечатленный в фотоснимках, растаял в тумане легенды. Если кто-нибудь расспрашивал дантиста, тот охотно рассказывал об этом, а если не спрашивали, то помалкивал. Он не лакировал воспоминаний: нет, я никогда не играл с Крейнпулом, нет, и с Чу Чу Колманом тоже нет, объяснял он терпеливо, и с Артом Шамским не играл. Шамского вообще не было тогда в команде. В его голосе не слышалось разочарования: он так и не перестал болеть за Национальную лигу. Нет, дантист был настоящим болельщиком, хотя после того знаменательного дня, посещая стадион Ши, он всякий раз платил за билет.
Он платил, а вот Ленни – ни разу. “Метс” не вытащили у него из кармана ни одного десятицентовика с крылатой Свободой на аверсе. Ленни Ангруш совершенно не нуждался в этой команде выдуманных Любимых Неудачников. Он знал слишком многих настоящих, невыдуманных, которые остро нуждались в любви.
Глава 2
Города в кризисе
Артистическое фойе. Молодой ассистент “Эн-би-си”, который встречает Мирьям Гоган у лифта студии 6А Рокфеллеровского центра, – явный наркоман в завязке, у него даже глаза вращаются от удовольствия, когда он понимает, что его раскусили. А еще у него ван-дейковская бородка и мягкие, красные губы, совсем как у подростка. Мирьям кажется, что не только она сразу же его раскусила, но и он – ее. Хоть она и постаралась обуздать свои буйные, до лопаток, кудри, собрав их высоко над шеей и соорудив аккуратное подобие замка, и выудила из глубин платяного шкафа канареечно-желтый брючный костюм (приберегаемый специально для публичного появления на гражданских форумах, в бюрократических учреждениях и на слушаниях органов надзора по поводу поручительства), а также надела скромные нефритовые сережки и не слишком массивное серебряное ожерелье, – правда, очень сомнительно, что этот консервативный наряд способен утаить от мира ее расширенные от травы зрачки, свидетельствующие о том, что в час дня она уже изрядно обторчана. Ассистент приглашает ее в “артистическое фойе” студии, где снимается передача, и напоминает ей, что, хотя сегодня вторник, запись фрагмента для четвергового выпуска игры “Кто, что или где” уже ведется – и сейчас как раз завершится. Речь шла о телевикторине, на которую Мирьям Гоган и пригласили как участницу пятничного состязания. Они снимают – продолжает объяснять ассистент, пока они с Мирьям минуют приемную, проходят через стеклянные двери и выходят в коридор, – они снимают эпизоды по кускам: два – в понедельник, а потом еще три – во вторник: так, чтобы Арт Джеймс, ведущий этой программы, приезжал на работу только два раза в неделю, при том что для зрителей телешоу растягивают на целую неделю. Кроме того, это позволяет сэкономить на оплате гостиницы для призеров игры, которые повторно появляются на экране на следующий день после того, как уже показали их победу, то есть с запозданием на целую неделю, – а потом, в понедельник, на шоу появляются три новых участника. Так что, если они поторопятся, то Мирьям успеет увидеть на мониторе финальный раунд четверга – “Потолок кубышки”, на жаргоне телешоу, – и понаблюдать за игрой победителя, с которым ей предстоит соревноваться, когда она сама войдет в студию. Другой новый игрок, будущий противник Мирьям, тоже уже ждет в фойе, но, по словам этого паренька, он не слишком-то опасен: просто бухгалтер, ничтожество. Если кого-то ей и стоит бояться, так это сегодняшнего возможного победителя – Питера Матусевича, рекламщика-хипстера, который начал игру в понедельник, то есть вчера, и побеждал “всю неделю”. Такой болтовней занимает Мирьям глупый бородатый мальчишка в костюме, ведя ее в обитые пенопластом и застеленные коврами помещения спрятанной в глубине студии. Очевидно, его задача – добиться, чтобы участники игры почувствовали себя уютно, настроились на одну легкую волну с его наркоманским трепом, тоже ощутили бы бездумную зачарованность всем окружающим. Вот здесь – уборные. Мирьям, наверное, чертовски много знает о текущих событиях, раз ее отобрали для участия в передаче? Жаль, из этого окна не видно Крайслер-билдинга. Не желает ли она кофе? Принятая здесь чудная подтасовка дней (понедельник заключает в себе еще и вторник, а вторник – все остальные дни недели), пожалуй, гармонирует со сбивчивой болтовней ассистента.
А если отвлечься от частностей, то сам факт, что здесь ее поджидал этот милый юноша, гармонично вписывается в общую картину Нью-Йорка, каким он стал для Мирьям в новом десятилетии. Как будто она сама вызвала его к жизни: просто курнула травы – и он возник из дыма. Когда-то именно так все и происходило: в поисках таких сущностей, таких встреч достаточно было лишь переместиться из скучных серых окрестностей, тянувшихся во все стороны, и устремиться в один маленький зачарованный пятачок из нескольких городских улиц. Макдугал-стрит, Мотт-стрит, Бликер-стрит, кирпичный погребок на Барроу-стрит, где лежали и пылились инструменты джазового трио. Крошечное хипстерское братство обрастало в те дни новыми членами с ощутимой скоростью. Любой новичок, появлявшийся на этом маленьком городском пятачке, отпускал себе бачки – по всем признакам пять минут назад, – ища одобрения у
Спустя десятилетие Гринич-Виллидж лишился этого обаяния – вернее, оно просто в одночасье перекинулось на весь остров. Еще бы – ведь хиппи заразили всю планету своим пестрым вирусом: обкуренные дети цветов кучковались и путешествовали автостопом уже повсюду. Но манхэттенская разновидность все-таки оказалась более сложной и необоримой. Ньюйоркцы – особый подвид человеческого рода, слишком поглощенный меркантильными устремлениями, чтобы отрываться от привычной жизни, – просто научились, со свойственной им жадностью к приобретениям, кайфовать, не отрубаясь. И любая старая передача – как, например, вот эта телевикторина на канале “Эн-би-си”, которая снимается в Рокфеллеровском центре, – пестрит теперь разряженными чудаковатыми типами вроде этого паренька. Такие ребята – отнюдь не бестолочи и не лодыри – выполняют задачи, которые ставит перед ними город, с проворством не меньшим, чем люди типа ушлых дельцов, которых они “вытеснили”.
Питер Матусевич, специалист по рекламе, пока что остающийся победителем недели, тоже, несомненно, относится к тайным членам все того же доброкачественного заговора. Мирьям, усевшись рядом с ассистентом и бухгалтером в уютном оазисе артистического фойе, изучает своего будущего противника на видеомониторе. У Матусевича, одетого в костюм цвета мяты с широкими лацканами, изящные вощеные усики – ровно такой длины, чтобы не быть смешными, – и довольно длинные волосы, аккуратно зачесанные на уши. Разделываясь с предыдущей парой соперников по игре “Кто, что или где”, он говорит вкрадчивым и одновременно приятным тоном, словно желает превратить крошечную расправу в нечто вроде обольщения. Как только с этой процедурой покончено, Матусевич собственной персоной входит в артистическую, и Мирьям переживает очередной приятный момент легкого взаимного узнавания, только на этот раз уже на более высоком уровне, чем недавно, при первом взгляде на ассистента, к которому она сразу прониклась симпатией на манер старшей сестры. Матусевич же был настоящим хитрым лисом. Пускай даже Мэдисон-авеню, по своей сути, – место сатанинское.
Нельзя сказать, что Мирьям заглядывается на мужчин, ну, а если и заглядывается, то скорее как старшая сестра, как бы глазами одиноких подружек из коммун на Гранд-стрит и Кармайн-стрит. Например, Стеллы Ким. Это с ней, со Стеллой, своей нынешней любимицей, Мирьям только что, перед тем как поехать на подземке в Рокфеллеровский центр, накурилась травы, и Стелла же вызвалась присмотреть за малышом, пока Мирьям будет участвовать в телеигре. Томми, любящий отец, в очередной раз сбежал от домашнего очага. Он снова связался с Вуди Гатри, своим одноплеменником, которому вечно не сиделось дома, и сегодня они поехали на поезде в верховья Гудзона, чтобы своим концертом морально поддержать шайку оборванцев из тех квакеров-протестантов, что требовали отмены смертной казни и пикетировали тюрьму в Оссининге. Участие Томми в подобных мероприятиях Мирьям любила называть его вкладом в коллективный сизифов труд. Хотя, пожалуй, такое определение вполне подходило и для всего последнего десятилетия жизни Томми, и для всей его карьеры, о которой Мирьям старается не думать, хотя сама стала для него совершенно незаменимой музой – великой рядовой женщиной, какая стоит за спиной каждого великого мужчины. Так вот, например, Стелле Ким очень по вкусу пришелся бы Питер Матусевич.
Скорее всего, и она бы ему понравилась – ведь Стелла Ким тоже была хитрюгой и умницей. Да, Стелла Ким была особенной девушкой и сильно этим отличалась от других подружек Мирьям по коммунам, где все курили траву. Потому что Мирьям, мать двухлетнего малыша, перешагнувшая роковой рубеж тридцатилетия, как правило, окружает себя живыми подобиями себя самой в более юном возрасте, только чаще всего эти “подобия” не слишком-то умны и в их головах, скрытыми под водопадами блестящих волос, мало что задерживается. И все-таки Мирьям окружает их заботой, играет при них роль старшей сестры и подруги. Эти лилии контркультуры, эти босоногие создания возносят хвалу Христу за противозачаточные таблетки, а Мирьям снабжает их хорошей травой и серьезными знаниями. Конечно, это относится к тем, кто выдерживает бремя своеобразной иронии ее шовинистически настроенного возлюбленного-хиппи. Во всяком случае, Томми Гоган – ирландец, он знаменит (или был знаменитым) – поставил на службу великим идеям свою славу и другие, более материальные средства. Это были достоинства, просто недостижимые для полчищ разных придурков с хвостиками, которые только и ждали от своих подружек, что те будут их обстирывать. Очень многие из этих девушек учились в Нью-Йоркском университете, а некоторые бросили учебу в колледжах Барда, Вассара или Стоуни-Брук и осели в Нью-Йорке. Будучи уже старшеклассницами, они исправно посещали церковь, состояли в фан-клубах группы “Манкиз”, робко приобщались в туалетах к амфетаминам, словом – были жертвами оглупляющего воздействия пригородов. Мирьям, обожавшая играть роль “привратника” большого города, открывавшего тайны самых отдаленных его уголков, – наверное, отлично справилась бы с ролью старшей сестры для них даже в свои семнадцать лет, когда сама только-только бросила Куинс-колледж.
Стелла Ким, уроженка Бронкса и выпускница Хантер-колледжа, дочь очередной матери-коммунистки, прошедшая ее непреклонную выучку, и сама по себе большая умница, – вот она-то по-настоящему способна показать Мирьям, какой та сама была лет восемь назад. Во всяком случае, так нравилось думать Мирьям. Они познакомились годом раньше, в штабе иппи, на собрании, где звучали призывы выразить солидарность с Сесаром Чавесом, – девушка подошла к ней стрельнуть сигарету, и Мирьям уловила вспышку энергии, исходившую от Стеллы.