Сады Луны

Эриксон Стивен

– Успокоим ее немного, – произнес он. Сержант невесело усмехнулся.

– Это уже было, Маллет. Ты даже слова говоришь те же, – холодная волна успокоила его мысли.

Лицо Маллета оставалось бесстрастным. Он опустил Руку.

– Когда будет время, я найду причину, Вискиджак.

– Хорошо, – ухмыльнулся сержант. – Когда будет время.

– Надеюсь, у Калама и Быстрого все в порядке, – сказал Маллет, поворачиваясь лицом к улице. – Ты отослал Горечь?

– Да. Мы заняты свои делом. Они знают, где нас искать, все трое, – тут

он поглядел на окно особняка. Человек с красными руками все еще стоял там, но теперь он глядел вдаль, на крыши. Его закрывало облако пыли, и Вискиджак сосредоточился на карте города, где большие здания, казармы и Зал Величия были обведены красными кругами.

– Маллет?

– Сержант?

– Я опять прикусил щеку.

Лекарь подошел ближе и опять поднял руку.

Крокус Маленькие Руки брел на юг по Траллитской миле. Появлялись первые признаки начинающегося праздника Гедерон. На улицах висели флажки, двери домов были украшены цветами и ветками, пучки сухих растений были воткнуты в стены домов на перекрестках.

Улицы заполняли толпы приезжих: пастухи из Гадроби, торговцы Рхиви, катлинские ткачи – все они двигались, вопили, суетились. Запах животных смешивался с запахами людей, узенькие улочки были так переполнены, что пройти по ним казалось невозможным, толпа все прибывала и выплескивалась на главные улицы.

В прежние годы Крокус частенько участвовал в праздновании, пробиваясь через полуночную толпу и наполняя свои карманы тем, что удавалось извлечь из карманов других. Страхи перед вторжением Малазанской империи с севера на время праздника поутихли. Дядюшка в таких случаях обычно говорил, что смена времен года дает еще один повод для проявления человечности. «Вся эта муравьиная суета, Крокус, – говаривал он, – бессильна перед Великими Кругами Жизни».

Пока он шел домой, ему пришли на ум эти слова Маммота. Он всегда считал дядюшку мудрым, хотя и странноватым, стариком. Однако с возрастом он все больше проникался его наблюдениями.

Празднование Весны и Возрождения – не повод забывать о реальной жизни. Подобная забывчивость не так уж безобидна: она отдаляла вероятное и делала его неизбежным. «Мы можем протанцевать на улицах весь год, – объяснил он себе, – тысячи Великих Кругов, но с той же неизбежностью, что и смена времен года, через наши ворота промарширует малазанская армия. Они прекратят танцы мечом, они цивилизованные и дисциплинированные, они не любят попусту растрачивать энергию, эти угрюмые близорукие люди».

Он подошел к дому, кивнул пожилой курильщице, сидевшей на ступенях, затем вошел. Прихожая была пуста, без всякого сомнения, привычная орава детей сейчас торчала на улицах, из-за дверей доносилось лишь негромкое бормотанье. Он поднялся по поющим ступеням на второй этаж.

Под дверью Маммота скребся, тщетно дергая задвижку, любимец ученого: крылатая обезьянка. Она не обращала никакого внимания на Крокуса, пока он не отпихнул ее от двери, тогда она взмыла и закружилась у него над головой.

– Опять не в духе, да? – сказал Крокус созданью, отмахиваясь от обезьянки, когда та подлетала слишком близко. Закончилось все тем, что она запуталась у него в волосах. Крошечные человеческие ручки обхватили его голову. – Ладно, Моби, – сказал он успокаивающе и открыл дверь.

Маммот заваривал травяной чай. Не оборачиваясь, он сказал:

– Чаю, Крокус? Что касается того монстра, что вцепился тебе в волосы, передай ему, что я сыт им по горло сегодня.

Моби возмущенно фыркнул и взлетел над письменным столом ученого, там он приземлился, хлопнувшись брюхом и сметя на пол бумаги. Он что-то зачирикал.

Вздохнув, Маммот развернулся, держа в руках чайный поднос. Его водянистые глаза в упор поглядели на Крокуса.

– Ты выглядишь утомленным, сынок. Крокус плюхнулся на один из двух имеющихся стульев, тот, что был менее ободран.

– Да. Устал. И настроение дурное.

– Мой чай сотворит свое обычное чудо, – сказал Маммот с улыбкой.

Крокус буркнул, не поднимая головы:

– Может быть. А может быть и нет.

Маммот подошел и опустил поднос на маленький столик между двумя стульями. Он уселся с легким вздохом.

– Как ты знаешь, у меня есть некоторые нравственные колебания, касающиеся избранной тобой профессии, Крокус, поскольку речь идет о правах любого рода, включая право на собственность. Даже привилегии подразумевают ответственность, как я всегда говорил, и привилегия иметь собственность требует, чтобы владелец проявлял ответственность и эту собственность защищал. И меня беспокоит риск, которому ты подвергаешься, – Маммот разлил чай по чашкам. – Мальчик, вор должен быть в одном, в своей внимательности. Рассеянность опасна.

Крокус поглядел на дядю.

– Что ты пишешь все эти годы? – внезапно спросил он, указывая на письменный стол.

Маммот удивился, он взял свою чашку и откинулся на спинку стула.

– Прекрасно! Врожденная тяга к образованию, да? Наконец-то! Как я и раньше говорил, Крокус, у тебя имеются вес необходимые данные. И пока я являюсь скромным служителем наук, одно мое слово откроет перед тобой множество дверей в городе. В самом деле, даже Городской Совет будет доступен тебе, если вдруг ты зайдешь так далеко. Дисциплина, мальчик, – то самое качество, что выработалось у тебя как у вора.

Глаза Крокуса хитро заблестели, когда он поглядел на Маммота.

– Сколько времени понадобится, – небрежно спросил он, – чтобы стать известным в тех кругах, о которых ты толкуешь?

– Ну, все, разумеется зависит от срока обучения.

– Да, конечно, – однако, перед мысленным взором Крокуса появилась спящая девушка. Маммот подул на чашку.

– При полноценных занятиях и юношеской жажде знаний, я бы предположил, что год, возможно, больше, возможно, меньше. А что, надо спешить?