Саджо и ее бобры

Куоннезина Вэши

Один раз он крикнул:

— Эй, куда вы так несетесь?

Но дети продолжали бежать. Вряд ли они слышали окрик. Ирландец ворчал про себя:

«Ах, бесенята эдакие! Насмерть загоняют старика! Ишь как жарят!»

Но он все-таки продолжал свой путь, не замедляя шага.

Несколько прохожих остановились и с недоумением смотрели на бегущих маленьких индейцев в их леском одеянии, очевидно преследуемых постовым. Они слышали и пронзительные крики бобренка, которому, по-видимому, совсем не нравилась тряска и вся эта гонка по городу.

Прохожие

повернули обратно и присоединились к странной процессии, во главе которой со всех ног мчалась маленькая девочка с черными косами.

А вслед за ними — далеко-далеко позади — показался еще один человек, высокий, меднокожий. Он продвигался легкой поступью, очень быстро. Этот человек выглядел таким суровым и мрачным, что люди невольно отступали в сторону, давая дорогу, и спрашивали друг друга:

— Кто он такой? Что это за человек?

Но он даже не взглянул на них.

* * *

У входа произошла некоторая задержка. Сад еще не был открыт для посетителей. Однако О’Рейли быстро сообразил, как выйти из трудного положения, и показал свой служебный билет. Его пропустили вместе с детьми. Но как только открылись ворота, в сад хлынула толпа.

Служитель, который впустил наших друзей, был не кто иной, как Элек-смотритель. Пэт обменялся с ним несколькими словами. Оказалось, что смотритель уже обо всем знал и получил распоряжение от мистера Нельса. Хозяин сада тоже пришел сюда и теперь стоял в толпе. Он кивнул головой, и Элек повел Саджо к клетке бобра.

Вдруг девочка побледнела: ей казалось, что она бежит по огромному пустому пространству, а вдали, далеко-далеко, темнеет безобразная решетка. А потом... потом она уже видела, что там, за этой решеткой, сидит маленький пушистый зверек — он ли это? Может ли это быть? Да, это он, Чикени!

Саджо уже больше не робела, она ни на кого не обращала внимания, забыла про шумную толпу и про все на свете. Она видела только маленькое пушистое тельце, теперь уже совсем близко. Подбежав к решетке, Саджо опустилась на колени, просунула руки между железными прутьями и закричала:

— Чикени! Чикени! Чи-ке-ни!!!

Бобренок, видно не веря своим глазам и ушам, сидел совершенно неподвижно и только смотрел на нее.

— Это я, Саджо! О Чикени! — со слезами в голосе воскликнула девочка.

Неужели он забыл ее?

Еще с минуту бобренок оставался неподвижным и, склонив набок свою круглую головку, казалось, весь обратился в слух. Саджо позвала опять:

— Чи-ке-ни-и-и-и!!!

Пролепетав что-то потешное, бобренок засеменил как только мог быстро на своих коротких ножках прямо к решетке.

Люди заволновались, в толпе раздались возгласы. Элек-

смотритель подошел к решетке и, открыв маленькую железную дверцу, сказал:

— Сюда, мисс... мамзель... э-э... сеньорита!

Он не знал, как надо величать индианочку.

Саджо вбежала в клетку. Опустившись на колени, она схватила Чикени, которого так давно не видела, и наклонилась к нему. Оба притихли. Пестрая шаль скрыла все. И ни вы, ни я — никто никогда не узнает, что произошло между ними в то чудесное, незабываемое утро.

Убеленный сединами хозяин сада вынул носовой платок и стал громко сморкаться. У Элека-смотрителя вдруг запершило в горле, и он закашлял:

— Хумф! Хурумф!

— Еще бы! — воскликнул Пэт выразительно, хотя смотритель ничего не сказал.

Но теперь должно было произойти самое замечательное — встреча Чилеви и Чикени. Они были совсем близко друг от друга, всего лишь на расстоянии десяти футов, но даже не подозревали об этом.

Что это была за радость!

Как сильно билось сердце у Саджо и Шепиэна, когда они внесли корзинку в клетку! Дети так волновались, что пришлось вдвоем открывать крышку — одному ни за что не открыть бы ее. Они вытащили Чилеви, посадили его напротив Чикени и затаив дыхание стали ждать, что будет.

В первый момент ни один из бобрят не пошевелился — они только смотрели друг на друга. Потом, видно, проблески правды забрезжили в их сумеречном сознании, и зверьки поползли навстречу друг другу, страшно вытаращив глаза, насторожив уши, прислушиваясь, принюхиваясь. Затем они пошли шагом, побежали мелкой рысцой — теперь они уже знали, что нашли друг друга,— помчались галопом и со всего размаха стукнулись лбами. Оглушенные ударом, они не двинулись с места, только встали на задние лапки, с пронзительным визгом вцепились друг в дружку и вот на глазах у всей публики начали бороться.

Бесконечные, безнадежные поиски, жуткие страхи, дни разочарования, горя и тоски, ужасные томительные ночи — все кончилось.

Маленькая Крошка и Большая Крошка были снова вместе.

Они весело носились внутри загородки, где еще так недавно в печальном одиночестве томился Чикени. Теперь это помещение уже не было темницей, оно вдруг превратилось в площадку для игр, и можно с уверенностью сказать, что это было наилучшим ее использованием.

Дети хлопали в ладоши, вскрикивали, смеялись и визжали от радости, в то время как борцы или плясуны — как хотите назовите их — ходили ходуном, кружились волчком, переживая счастливейшие минуты своей жизни.

Никогда еще бобрята не разыгрывали такого блестящего представления!

Зрители громко восторгались и смеялись, а хозяин сада усердно размахивал платком и, возможно, тоже что-то кричал в знак одобрения.

Пэт О’Рейли, один из главных виновников торжества, гордый сознанием, что только он один из всех зрителей знал всю историю с начала до конца, выступал в роли распорядителя: сдерживая толпу, он, словно диктор по радио, важно давал пояснения, пересыпая их шутками.

Добряк ирландец был в полном восторге. И когда бобрята закончили свою пляску, он сказал, что никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь, за исключением настоящих ирландцев, мог так прекрасно исполнять ирландскую джигу.