Сафари на гиен
Шрифт:
– Но кто навел вас на больницу?
– Никто, – с гордостью ответила Надежда, – про больницу я сама догадалась.
– Насколько я понял, вы очень много знаете про это дело.
– Так уж вышло! – развела Надежда руками. – И я вас хочу спросить: почему розы? И почему именно в день рождения?
– И все? – рассмеялся Арсений Петрович. – Вас не интересует, почему вообще я это делал?
– Почему вообще убивали… – начала было Надежда, но осеклась, увидев как он помрачнел.
– Я бы просил вас не употреблять это вульгарное слово, – угрюмо пробормотал он.
– Простите, – извинилась Надежда, – но все же розы эти… как-то это необычно, – она решила тщательно выбирать слова, раз он такой обидчивый.
Главное – это втянуть его
– Отчего же необычно? Ведь я дарил розы дамам на день рождения… Какая женщина не любит цветы?
– Так-то оно так, – с сомнением проговорила Надежда.
– Не сомневайтесь, Надежда Николаевна, я лучше вас знаю человеческую природу, ведь я – врач. И еще хирург, стало быть, могу наблюдать людей не только снаружи, но и изнутри, так сказать.
– Да уж, но все же ваша терапия несколько странна. От чего же вы вылечили тех четырех женщин?
– Хм, это долгая история… но, раз вы просите, я расскажу. Вы не стесняйтесь, располагайтесь поудобнее, пальто снимите.
Надежда сняла пальто и повесила его на спинку стула, решив, что в случае чего бежать без тяжелого зимнего пальто будет сподручнее. Она села на стул, а доктор Трегубович принялся расхаживать по комнате, как профессор, читающий лекцию студентам-первокурсникам.
– Обратите внимание, раз уж вы проявили большой интерес к этому делу, то знаете, насколько лучше стала жизнь всех окружающих после… дня рождения моих подопечных?
– Что же, – Надежда несколько растерялась, – что же… вы предвидели такие последствия? Вы знали, что от их смерти окружающие только выиграют?
Арсений Петрович снова поморщился.
– Зачем вы опять употребляете это слово – «смерть»? Я его не люблю. Я, знаете, за долгие годы работы сталкивался со смертью. Так что в данном случае мне кажется более разумным называть это «последним днем рождения». Что касается вашего вопроса – да. Безусловно, я предвидел такие последствия. Я знал, что всем станет лучше. Я же говорю вам, я – врач. И не только врач, я еще серьезный ученый. В свое время я разработал одну очень важную и интересную теорию, теорию всей своей жизни. Много лет я шлифовал ее, собирал факты, накапливал, так сказать, опытный материал. Теперь, когда я оставил хирургическую практику и перешел работать сюда, в архив, у меня появилось много свободного времени и возможность закончить дело всей жизни. Начался самый главный этап моей научной работы – экспериментальный.
– И вы решили ставить эксперименты на живых людях? – ужаснулась Надежда.
– Не перебивайте, прошу вас, – строго одернул ее доктор, – вы мешаете мне сосредоточиться. Судя по вашей речи и внешнему виду, вы, Надежда Николаевна, женщина образованная и сможете меня понять.
– Вы удивительно наблюдательны! – льстиво воскликнула Надежда.
– Итак, я выбрал пять подопытных… но позвольте я изложу вам вкратце свою теорию. Время у нас есть.
«Придется выслушивать бредовые теории маньяка… Но так он скорее потеряет бдительность. И выбора у меня нет».
– Я вас внимательно слушаю.
– Знаете ли, Надежда Николаевна, что у гиен в их стае… или своре, честно говоря, не знаю точно, как называется их сообщество, так вот у них главными являются не самцы. Вожаки у них старые матерые самки. Они ведут свою стаю на охоту, они получают лучшие куски при дележе добычи… или самые аппетитные куски падали, гиены ведь едят и падаль. Представьте этих здоровых, омерзительных, старых гиен… Так вот, давно еще, начав присматриваться к людям, к человеческим сообществам, я заметил, что реальная, настоящая власть принадлежит в нашем обществе матерым немолодым теткам… Ох уж эти немолодые крашеные тетки! – голос Арсения Петровича зазвенел взволнованно. Надежде показалось, что глаза его от возбуждения загорелись нездоровым огнем,
«Маньяк, настоящий маньяк, – в панике подумала Надежда, – не выйти мне отсюда живой!»
А Арсений Петрович продолжал свой горячечный монолог:
– Немолодые крашеные тетки! Удивительная, жизнеспособная порода, выведенная естественным отбором позднего социализма! Сильные, ловкие, пронырливые хищники прилавков, флибустьеры ларьков, аборигены поликлиник – хотя все они на самом деле налиты здоровьем, уж вы мне поверьте, я-то специалист, – но иметь и лелеять две-три «культурные» болезни считается у них профессиональной доблестью. Они всегда знают, где дешевле сахар и свежая сметана и за кем замужем паспортистка из РЖУ… Они, эти немолодые тетки, сильны не столько своим количеством, сколько какой-то гиеньей солидарностью. И они так хорошо осознают свою силу! Других людей они просто не замечают, просто сметают их со своего пути… Сколько раз бывало, встанешь в каком-нибудь учреждении в очередь за такой теткой, а тут еще одна такая же подойдет и спрашивает у той, что стоит передо мной:
– Я извиняюсь, дама, вы крайняя будете? – и та ей отвечает утвердительно, а меня как будто и нет.
И самое удивительное, что она так и умудряется встать за той, первой, как будто меня действительно не существует!
«Все ясно, – сообразила Надежда, – у него просто комплекс маленького мужчины. Тоже мне, Наполеон нашелся!»
– А как-то я ехал в электричке… – продолжал Арсений Петрович, брызгая слюной.
– Ближе к делу, – холодно перебила его Надежда, которой все это начинало уже надоедать, – вы хотели изложить теорию, так излагайте, не разменивайтесь на мелочи.
– Да, я немного отвлекся. Простите, – опомнился Арсений Петрович. – Итак, я пришел к выводу, что такие женщины очень мешают жить всем остальным людям. Шли годы, я заметил, как мои гиены начали видоизменяться. Во-первых, они помолодели. Теперь возраст их исчислял я примерно от пятидесяти до пятидесяти пяти.
– Чем вы это объясняете? – заинтересовалась Надежда.
– Общество изменилось. Исчез социализм, какие-то вещи упростились, например, больше не нужно рыскать по магазинам и ларькам в поисках дефицита, а ведь это мои гиены в свое время умели делать лучше всего. Итак, они помолодели, стали не такими однотипными, теперь с первого взгляда их не узнать. Но главное осталось: их сущность. Не важно, где и кем гиена работает, а она теперь обязательно работает, дома сидеть она не может, потому что за редким исключением у нее нет мужа, который бы ее содержал, – редкий мужчина выдержит жизнь с гиеной, думаю, это вам доказывать не надо.
«Точно, – подумала Надежда, – из тех четверых муж был только у Сталины, да и тот не выдержал, сбежал куда подальше».
– Так вот, главное для гиены теперь – это власть, власть над людьми. Она обожает подчинять себе людей, унижать их, чтобы все перед ней трепетали, чтобы боялись, а сделать ей ничего не могли, то есть у нее полная безнаказанность! Поэтому гиена старается выбирать такие места работы, чтобы над ней самой не было непосредственного начальства. Наиболее подходит ей быть директором школы или небольшого магазина. Казалось бы, какая уж карьера – директор простой школы! В масштабе всей страны это ничто! Но у себя в школе она, гиена-директор, – царь и бог. Учителя у нее по струнке ходят, чуть что не так – уволит с такой характеристикой, что никуда не возьмут. А еще лучше не уволит, а будет держать и мучить, так ей больше нравится. Причем именно она предпочитает работать в школе простой, потому что если гимназия какая-нибудь для избранных, то там родители школу содержат и сам директор у них по струнке ходит. А если школа известная, математическая, например, то там учителя – люди умные, толковые, себя уважают, их тоже ценят и всюду возьмут. Поэтому нашей гиене в такой школе делать нечего, потому что, как я уже говорил, нет у нее ни ума, ни способностей, а есть только неуемная жажда власти.