Сафари
Шрифт:
Все вечера после тяжелой дневной работы я просиживал на веранде. Птицы-носороги летали над моим домом, издавая жалобные звуки, точно плачущие дети. Каждый вечер стая этих птиц шумно пролетала мимо меня, всегда в одно и то же время.
Вокруг в темных кустах рычали леопарды, и в ответ своим смертельным врагам испуганными лающими звуками отвечали антилопы. Антилоп в соседстве было так много, что я назвал, по предложению моих помощников, эту местность и дом «Понго», что означает антилопа. Это название впоследствии было принято почтой и официальными учреждениями. Среди тысячи таинственных голосов ночи порой раздавался громоподобный рев льва, заставляя приумолкнуть пиликание цикад и кваканье
В одну из первых ночей меня посетил высокий и редкий гость. Я проснулся от странного звука, похожего на скрежет чьих-то зубов. Так как у меня еще не было петель, дверь была лишь прислонена; зубовный скрежет в темноте слышался чуть ли не у самого моего уха. Мне стало решительно не по себе. С молниеносной быстротой перекинулся я на другой конец кровати и схватил ружье. Снаружи кто-то отскочил, царапая лапами. Но когда я вышел на веранду, уже никого не было видно. На земле я различал следы громадной гиены. Следы были так несоразмерно велики, что я испугался. При этом посещении бесследно исчез клубок оставшихся ремней зебры. На другое утро один белолицый и четырнадцать чернокожих людей ломали себе головы над этими невероятно большими следами, и только в полдень проезжавший мимо нас бур объяснил мне этот феномен: следы принадлежали не гиене, а огромному леопарду. Виновником пропажи, очевидно, был он же.
Иногда я просыпался ночью, потому что в пустые отверстия окон пробирались нахальные дикие кошки. Часто вдруг слышен был приближающийся грохот и гром, и почва начинала колебаться, словно при землетрясении: это было стадо зебр в несколько сот голов, мчавшееся каждую ночь мимо дома к реке Зоньо на водопой.
Однажды к нам явились пять довольно угрюмых людей племени вамеру. Им очевидно очень сильно хотелось найти пристанище, и так как они, несмотря на свою привычку к безделью, как помесь людей племени мазаи и ватшага, все же выразили желание заняться физическим трудом, я оставил их у себя. Я велел им пока выкорчевывать пни, рыть землю для сада и строить лестницы. Я рассчитывал со временем брать их с собой на охоту, занятие более всего подходящее для этих удалых ребят. Но одного из них через несколько дней забрал патруль из туземцев аскари; дело шло о двух маленьких убийствах; другого, Оль Нтаи, стройного красивого юношу, убил первый лев, попавший в мои силки. Зверь могучим ударом лапы переломил ему спинной хребет. Кровь истого мазаи не выдержала соблазна: он непременно захотел пронзить своим копьем шею льва, когда тот, уже смертельно раненный выстрелом в лопатку, еще раз приподнялся.
Я выкопал этому юноше могилу в долине перед моим домом, под высокими деревьями, и посадил на ней сладко благоухающие белые нарциссы, цветущие после дождей в степи; через некоторое время я посадил еще кругом розы, образовавшие вскоре непроницаемую цветущую заросль.
Розы, нарциссы, степные лилии и голубые лианы были посажены также кругом моего дома и скоро застлали все зеленой пеленой, в которой тут и там пестрели яркие цветы. Словно воплощенный наяву сказочный домик карликов, стоял на вершине холма мой дом, поглядывая вниз в долину. Днем ледяной шлем Кибо отражался в его окнах, а ночью лунный свет через высокие деревья падал серебряными пятнами на его объемистую крышу.
Через день после того, как все было готово: людская, кухня, птичник и наконец рабочая мастерская, которую я соединил с чуланом для припасов, — Ионатан, вопреки моему запрещению, велел сжечь вырубленные и засохшие кусты. Внезапно поднялся ветер, погнавший пламя на наши постройки. С громким криком мы все бросились с одеялами на крыши, стараясь затушить искры. Однако рабочая мастерская и чулан сгорели со всем содержимым; погибла в огне моя еще ни разу не использованная палатка, погибли все инструменты, все запасы муки и маиса, шкуры льва и двух леопардов и шкуры других зверей.
Когда я спросил совершенно убитого горем Ионатана, что теперь делать, он, воя, предложил работать на меня даром год, три года или столько лет, сколько я захочу. Через три дня, после того как я отправил лишних рабочих, Ионатан, бывший до сего времени десятником, в первый раз спустился для работы в еще не оконченный колодец. После обеда я ушел к Балданам, чтобы занять немного муки и маиса для людей. Когда я вернулся, оказалось, что Ионатан исчез.
В сущности на него нельзя было пенять: ведь он получил воспитание в одной из миссионерских школ!
Вверх
По правде говоря, следовало бы все автомобили в Африке послать к черту! Они идут совершенно в разрез с ее стилем. Однако я никогда не встречал, чтобы кто-либо из людей, бранящих автомобили, отказался сесть в них, если это сокращало на пятьдесят километров путь через адское пекло пустыни. Я тоже не удержался от искушения. Случилось так, что как раз у специалиста по починке автомобильных холодильников, незадолго до нашего подъема на Килиманджаро, неожиданно вышел бензин, немного не доезжая фермы Балдана. И Аллах повелел, чтобы старику Абелю пришло на ум одолжить этому проезжему бидон бензина, под условием починить сломанный когда-то мной и Томасом грузовик!
Итак, когда Томас и обе его сестры, мои спутники по поездке на Кибо, к моему великому изумлению вдруг приехали за мной во вновь воскресшей машине, я сел в нее без возражений. На гору ведут две прямые дороги. Одна из Нового Моши в Старое Моши, другая от реки Гимо на Марангу; оба начальных пункта отделены от нас пустынной, нестерпимо жаркой степной равниной.
Недалеко от Нового Моши в радиаторе машины стало что-то бурлить. Это дала течь одна из недавно запаянных трубок, по которой шла вода для охлаждения мотора. Отец и сын некоторое время осматривали и ощупывали трубку, затем долго ни слова не говоря курили, после чего старик, спокойно сплюнув, сказал:
— За эту работу я должен был бы уплатить лишь три четверти бидона бензина. Бушмэн!
Бушмэн, готтентотский мальчик, рожденный в Трансвале, был помощником и опорой старика Балдана. Когда леопард пожирал козу, или у старика сырел табак, когда пропадала курица, не хватало отвертки, воды во рву или дров на кухне, во всем был виноват Бушмэн, за все он должен был отвечать, получая незаслуженные пинки.
Бушмэн спрыгнул с повозки и благоразумно остановился подальше от старика. Он спросил: «Что прикажете?» Старик в ответ издал несколько звуков, определяемых языковедами как «африканские». Бушмэн помчался по дороге в облаке пыли, словно желтенькая собачонка. Никто ничего не спрашивал и не давал никаких объяснений. Мужская часть общества молча курила, женская грызла шоколадные конфеты с начинкой и тоже упорно молчала. Было тихо, и раскаленная степь дышала адским полуденным жаром.
Через час с лишним появилась вдали тучка пыли и быстро стала приближаться. Перед нами остановился автомобиль с насквозь пропитанным маслом черным монтером и с маленькой обезьяноподобной фигуркой Бушмэна. С неприступностью, свойственной каждому специалисту, безразлично какого бы цвета он ни был, негр принялся с паяльником и гаечным ключом работать над дырявой трубкой.
— Хорошо ли ты починил? — спросил его по окончании работы Балдан на скверном кизуагельском наречии, на котором говорят все буры.