Сага о Бриттланде
Шрифт:
Лучше пока не спать.
Я подкинул еще одно полешко, раздул погасшие угли и снова принялся бродить по дому кругами. Взял последнее полено, будто это топор, и начал дубасить стены, представляя на их месте то Ульвида, то Живодера, то Полузубого. Когда деревяшка раздробилась на щепки, я подобрал самую длинную тонкую и зажег на ее конце огонек, осветивший землянку.
Время тянулось медленно. Когда заканчивалась одна лучина, я поджигал следующую и глядел на ровный недвижный огонь. Еда закончилась, ведро в углу воняло, и в доме снова стало
Наконец я услышал, как за дверью послышалась возня, а потом увидел блеклый свет.
– Выходи, – сказал Полузубый и отошел в сторону.
Свежий холодный воздух показался сладким и дурманящим после нескольких дней в землянке.
– Ну и воняешь же ты!
Полузубый выглядел очень довольным, разве что не улыбался в половину зубов.
– В следующий раз выберу столб, – буркнул я. Накопленную дремоту как рукой сняло.
– Мы тебе подружку привели. Идем познакомлю.
И бритт пошел в центр деревни, к столбу. Я поплелся за ним. Всё лучше, чем оставаться одному.
Столб на этот раз был занят не мной. Как и в тот раз, его обступили бритты, вот только не плевались и грязь не кидали. Бабы что-то бурно обсуждали, но без злобы, мужчины смотрели с любопытством. Сзади на меня наскочил Живодер, потыкал пальцем в спину, сказал что-то о шрамах и Домну, я не глядя двинул локтем под дых и полез расталкивать толпу. Раз уж там моя подружка, так, может, нордку приволокли?
Спиной к столбу, привязанная за локти и щиколотки, стояла девушка, от красоты которой я оцепенел. Высокая, на полголовы выше меня, крепкая, пышущая силой и здоровьем, с гривой ячменных волос, заплетенных так, чтобы они не падали на лицо. Плечи в развороте не уступали моим, твердая грудь вздымалась так, что чуть не рвала мокрую рубаху. Бешеный взгляд серых глаз. Через все лицо проходила синяя широкая полоса, скрывающая черты.
– Шининмаре иссендунессен! – выкрикнула она, плюнув в ближайшего бритта.
Я не понял ни слова, но готов был поклясться бородой Фомрира, что это какое-то ругательство.
– Аллах! Крейтур! Ассхоль! Нил! Скомнэм!
Все ее слова я повторял про себя, чтобы запомнить. Хоть смогу отличить, когда она ругается, а когда нет.
– Нравится? – спросил Полозубый. – Гляди, это малах. Повезло, что наткнулись на нее.
– Так вы за ней ходили?
– Не совсем за ней, за любым малахом. Но баба лучше, они болтать любят.
– А зачем? Тут целая деревня баб, - спросил я, не отводя глаз от девицы.
– Нам незачем, жрец попросил. Видишь ли, хочет он пойти к малахам и рассказать им о своем боге, но малахи не любят чужаков, убивают каждого, что входит в их леса. Так он вбил в голову, что если он заговорит с ними на их языке, его не утыкают стрелами. Дурак. Но за живого малаха он обещал хорошую цену.
Я обернулся к Полузубому.
– Так это для жреца? Только ради языка?
– Он так сказал. Но если он и как-то иначе попользуется ей, я возражать не буду. А ты?
Ничего не ответив, я вновь посмотрел на девушку. Она ничуть не уступала Дагне Сильной, хоть и была всего на четвертой руне. Ее нрав и фигура дышали неукротимостью. Она как дикая кобыла с развевающейся гривой, как драккар, вздымающийся на волны во время бури, как гибкий меч, врезающийся в нежную плоть.
Один бритт протянул руку, ухватил ее за грудь и сжал. Малаха изогнулась, лязгнула зубами, но обидчика не достала. Тогда я не выдержал и дернул его за верхний край плаща так, что фибула сломалась, и ее острый край воткнулся ему в шею.
Проклятая бездна! Это был самый сильный в деревне хускарл, девятая руна, и самый уродливый, с ожогом, отчего казалось будто ему содрали кожу и небрежно залепили раны багряной глиной.
– Нордур, – процедил он уцелевшим уголком рта. – Кибидэ!
– Он назвал тебя грязной псиной, – подсказал сзади Полузубый.
– Псиной или псом?
– В нашем языке нет разницы.
– Тогда пусть живет, – сказал я, прикидывая, как быстро меня сейчас закопают.
Полузубый перевел наш разговор уроду, и тот расхохотался, положил лапищу мне на голову и потрепал за волосы, будто я какой-то щенок.
– Кажется, ты понравился Углежогу, а тебе понравилась девка. Значит, ты за ней и будешь смотреть. Как знал, что она тебе придется по нраву. Такие мелкие любят баб покрупнее.
А малаха перестала изрыгать проклятья и теперь смотрела на меня. Поймав мой взгляд, она презрительно выплюнула:
– Тушке.
– Что это значит? – спросил я у Полузубого.
– Кто знает? Был у нас старик, который понимал их клятый язык, но его убили три года назад. Теперь никого не осталось. Разбирайся сам.
Полузубый прокричал несколько слов, и бритты начали расходиться, кроме разве детей. За эти дни мелюзга попривыкла ко мне. Они пробовали обзывать меня, раз уж я не силен в бриттском, но как раз бранные слова я знал неплохо, навешал им тумаков, и от меня отстали. Девка-малах им пока не наскучила, потому дети решили повеселиться над ней, особенно пока та в путах.
– Так ты что, оставишь ее возле столба? – крикнул я вдогонку Полузубому.
– На одну ночь, а там посмотрим, – махнул тот в ответ.
Живодер тоже ушел. Кажется, он подыскал себе женщину здесь, что немудрено: мужчин не хватало на всех. А еще он перестал меня замечать. После Одноглазого к нему пошли и другие бритты за красивыми рисунками на теле, и шестирунный норд стал ему не нужен.
Впрочем, я никогда и не считал его другом или соратником. Навязчивый случайный попутчик, вот и всё.
В этом селении я чувствовал себя настоящим изгоем. Я не знал бриттского, они не знали нордского, тут не было ни одного ульвера, а я давно не был в одиночестве. Последний раз — в Растранде после неудачного принесения жертвы, рыбацкой деревне, где жили одни старики. А потом я попал в хирд к Альрику Беззащитному и больше не оставался один, рядом всегда находились мои собратья.