Сага о цензоре
Шрифт:
Я по всем экзаменам, где проходили первоисточники, так сделал. Ни одной работы не знал, ни одного первоисточника в руках не держал. Была ещё теория государства и права, сплошные ленинские труды. И тут я аннотациями память нашпиговал и слово в слово шпарил… Прокатило… Снова высший балл поставили…
Институтские годы пролетели на одном чудесном дыхании. Да, имел место странный случай, по сей день объяснения не нахожу. Послали осенью на сельхозработы. Деревня, как сейчас помню, Кобзики, лететь туда на «кукурузнике». Вместе со всей группой у меня не получилось отправиться, прилетел через пару дней. Самолёт маленький, но задержался с вылетом, как большой. Прибыли в аэропорт назначения в одиннадцать вечера. Аэропорт такой, что главная задача технических служб – коров с лётного поля вовремя отогнать и на ночь здание аэровокзала – больше похожее на деревенскую
Поищу, думаю, в случае чего – спрошу. Шагаю по улице, ни одной живой души, ни студентов, ни местных жителей. Спят все, одни собаки лениво лают. Как искать своих? Не будешь в первые попавшиеся ворота ломиться с этим вопросом. Была надежда, вдруг в центре деревни есть бессонные административные учреждения: милиция или пожарная команда. Ничего похожего. Дождя нет, не холодно и я решил подождать рассвета. Рано деревенские улеглись, значит, рано проснутся, вот тогда-то всё и разузнаю. Иду в таком настроении и утыкаюсь в кладбище. У ворот часовня заброшенная. Чем не место для ночлега. Облака разошлись, луна хорошо светит. Купол у часовни ободранный, дверей нет. Расхотелось внутрь заходить. Гляжу – бревно у входа, сел. Молодой был, казалось, что там ночь пересидеть. Но не парк перед глазами… Кресты, оградки поодаль из темноты выступают… Жутковато… Встану, похожу рядом с часовней… В деревне кое-где окошки светятся… Там огоньки, здесь кресты… Вдруг слышу: чук-чук-чук… Из глубины кладбища топоток приближается… Я остолбенел… Стою на дороге, по которой, надо понимать, на кладбище с гробами заходят… Стою заморожено… И летит от крестов и могил мальчишка, в смысле – бежит… Не по воздуху… Топоток-то был. Бежит по прямой. Лица не вижу… Луна за облачко зашла… Мальчишка, лет семь, может… Пробежал рядом со мной, чуть не задел. Но пробежал так, будто вместо меня пустое место… Не взглянул, не повернул голову, не издал ни одного звука.
Я сел на бревно: что это было?.. Если ребенок, почему так поздно по кладбищу носится, почему абсолютно не отреагировал на взрослого человека? На дядьку незнакомого, торчащего на кладбище ночью. И одет мальчишка как-то не по-современному. Штанишки, так деревенские дети одевались на заре двадцатого века, рубашка… Что за пацан? Во всяком случае, в деревне я его не встречал потом. Месяц жили, специально присматривался, даже к школе ходил, пацанву мелкую разглядывал… Не встретил…
Пожалуй, ещё пару картинок из студенческой эпохи расскажу. После третьего курса поехал в Сибирь бабушку проведать. Двоюродный брат Вовка учился в пединституте, на истфаке, второй курс закончил, начал меня соблазнять в археологическую экспедицию:
– Что тут в городе торчать, поехали. Будешь рабочим, много не заработаешь, но места хорошие, первозданные, отдохнём на природе, компания отличная, девчонки, гитара…
Не врал Вовка – места глухие. Автобусы маршрутные не ходят. На машине нас привезли в лагерь, что стоял на берегу речки Тары. На самой границе вековой степи, что с юга, пройдя тысячи километров, у воды обрывала свой огромный пласт… Вовка романтик.
– Представляешь, – говорит, – эта степь помнит скифов, сарматов… Скифо-сарматское время здесь хорошо отметилось. Эпоха раннего железа… В этом, сегодня заброшенном краю, кипела жизнь, горели костры, гудела земля от несущейся конницы, звенели мечи, хоронили воинов.
Степь клином подходила к Таре. Вверх и вниз по течению километрах в трёх начинался лес, а на другой стороне Тары стеной стояла тайга.
На раскопки нас возили в степь на машине. Вблизи от лагеря стояли курганы, но ещё не обработанные… А вообще курганы виднелись до линии горизонта… Взберёшься на него, смотришь, вдали один, второй, третий… Курганным способом вождей хоронили. Но не в гордом одиночестве. В центре, в специальной камере для вип-персоны, вождь, вокруг на отдалении в ровике укладывали жён, рабов, лошадей. По принципу: всё своё беру с собой… Чтобы не пришлось ничего клянчить в ином мире.
Первое, что увидели, когда пришли на разрытые курганы (археологи уже работали там) – черепа с аккуратной круглой дыркой в затылке. Как из наганов стреляли. Преподаватели пояснили: от удара чекана. У топора с одной стороны лезвие, а с другой остриё – чекан. Так забивали и хоронили вместе с вождём.
Большинство курганов разграбленные. Ещё в древние времена. Не черные археологи копали, предприимчивые современники почивших не ждали, пока захоронения перейдут в разряд археологии, по свежим следам грабили. Ценности, конечно, с вождём размещали. Туда и лезли гробокопатели. Остальные захоронения не представляли интереса для их бизнеса… Зато мы в ровике, что кольцом шёл вокруг камеры вождя, копошились с утра до вечера. Глубина метра два, сидишь там и кисточкой, ножиком освобождаешь какой-нибудь черепок, от керамической посудины осколок. Утомительная работа. Солнце жарит, сухота вокруг… Ты всё время в наклон, а сверху на тебя крупинки земли сыплются, пыль летит, вылезаешь оттуда, как чёрт. От реки далеко. Вода в дефиците. В обед так и садились чумазыми лопать. После раскопок в лагерь привезут, мы с машины прыгаем и сразу в Тару… Ох, благодать… Вода прохладная… Пусть не слеза прозрачная, в Таре вода бурая, да наплевать после трудового дня…
Место, где стояли, жутковатое. Старшекурсники по вечерам нагоняли страх, рассказывая о гостях с курганов, что призраками ходят по темноте. Их вечный сон потревожен археологами, вот и маются бедолаги, места себе не находят. Убили, похоронили, но и костям покоя нет – раскопали на всеобщее обозрение… Старшекурсники вспомнят ещё чёрного альпиниста… И ещё один нюанс – в полукилометре от лагеря было заброшенное татарское кладбище… Никакого татарского поселения рядом или следов от него, а остатки могил с полумесяцем на разрушенных временем надгробиях были… Тоже не из приятных соседство… На другой стороне Тары каждую ночь, то ли зверь, то ли птица издавала ухающие звуки. Смех смехом, но после разговоров у костра на кладбищенскую тематику, ночью приспичит по-маленькому – по одному не отходили от палаток, обязательно будишь соседа в сопровождающие. И он не отмахивался на твою просьбу, сам поступал аналогичным образом.
Один Рыжий, Гришка Красин, не боялся. Он с Вовкой учился на одном курсе. Здоровенный детина. Нога сорок последнего размера, ручищи под стать. Кудлатая рыжая башка и наглый как танк. Охоч был до женского пола. Накануне весной Рыжий погорел. Был комсомольским вожаком факультета. Не на этой стезе прославился. Организовал что-то вроде бюро сексуальных услуг. Платных. В общаге была полубесхозная комнатка, транспаранты в ней хранились от демонстраций, другой хлам. Рыжий сделал из неё будуарчик. Дверь из коридора забил. И получилось тайное помещение интимных встреч. Попадали в неё из соседней комнаты. С некоторым риском. По карнизу. Здание старинное, карниз широченный, целый бульвар. Рыжий подобрал девиц, не со своего, надо отметить, факультета, даже со стороны привлекал работниц. Создал круг клиентов. Организаторские задатки в нём имелись… Бойко пошло дело… А рухнуло по банальной причине – финансовом конфликте. Рыжий стал резать тарифы, девушки завозмущались: «Мы страдаем, а он…» Рыжий смотрел иначе: «Получают удовольствие, мужиков им поставляю, деньги даю, всё организовал…» Для советского времени случай был из ряда вон, чуть не публичный дом в институте… Но у Рыжего дядя работал в горкоме партии большим начальником. Рыжий – только и всего – лишился должности секретаря комсомольской организации да получил выговорёшник, вопрос об исключении сутенёра из комсомола, а значит – из института, дядя погасил…
Среди студенток экспедиции Рыжий сексуальной отдушины не нашёл, повадился ходить в деревню. Километрах в четырёх вверх по Таре стояла деревушка. Путь к ней пролегал через лес, что не останавливало Рыжего. Каждый вечер сматывался к зазнобушкам, возвращался по темноте. Как правило, подшофе, деревенские бабоньки поили бражкой, самогонкой, с собой иногда давали. Рыжий угощал нас. Самогонка была вонючей, но градус имела убойный. Мы деревню не посещали и предупреждали Рыжего: дождёшься, деревенские парни тебе накостыляют – подловят и наломают бока. «Здоровья колхозникам не хватит!» – бахвалился Рыжий и демонстрировал кулак. Было на что посмотреть…
Погода стояла замечательная, после ужина мы засиживались у костра далеко за полночь. Гитара, разговоры… Сидим вот так же, вдруг со стороны Тары, из-под берега, истошный крик. Рёв даже. И вовсе не так, чтобы крикнул и замолчал. Бежит кто-то и орёт во весь голос.
– Вроде Рыжий, – Вовка предположил, – деревенские, похоже, гонят!
Мы похватали, кто лопату, кто топором вооружился, палкой… Вскочили навстречу крику… А из темноты вываливается в свет костра Рыжий. Всклокоченный, в одном сапоге: