Сага о Форсайтах, том 1
Шрифт:
И они направились в столовую.
За большим обеденным столом, под которым когда-то вытягивалось столько великолепно обутых ног и который теперь был насколько возможно сдвинут. Джемс сел и" одном конце, Эмили на другом, а Вал посредине между ними; и на него вдруг дохнуло одиночеством, в котором жили старики, его дед и бабушка, теперь, когда все их четверо детей разлетелись из гнезда. «Надеюсь, что я отправлюсь на тот свет прежде, чем стану таким стариком, как дедушка, — подумал он. — Бедный старикан, и какой худой, прямо как жердь». И, понизив голос, в то время как дедушка обсуждал с Уормсоном, сколько сахару нужно положить в суп, он сказал Эмили:
— Дома что-то ужасное, бабушка. Я думаю, вам уже известно все.
— Да, мой милый.
— Дядя Сомс был у нас, когда я уходил. А мне кажется, неужели нельзя чего-нибудь придумать, чтобы избежать развода? Почему он так настаивает на атом?
— Шш, голубчик, — зашикала Эмили, — мы скрываем ато от дедушки.
С другого конца стола раздался голос Джемса:
— Что такое? О чем вы там разговариваете?
— О колледже Вала, — ответила Эмили. — Там ведь учился молодой Паризер, ты помнишь. Джемс, он потом чуть не сорвал банк в Монте-Карло.
Джемс пробормотал, что он не знает, что Вал должен следить за собой, а то попадет в дурную компанию. И он посмотрел на внука с суровостью, в которой недоверчиво сквозила нежность.
— Я боюсь одного, — сказал Вал, глядя в тарелку, — что мне там придется туго.
Он инстинктом угадывал слабую струнку старика — его постоянное опасение, что внуки не вполне обеспечены.
— Ты будешь получать достаточно, — сказал Джемс и расплескал суп из ложки, — но ты должен держаться в пределах этой суммы.
— Ну, конечно, — тихо сказал Вал, — если она будет достаточная. А сколько это будет, дедушка?
— Триста пятьдесят фунтов; это очень много. У меня никогда не было таких денег в твоем возрасте.
Вал вздохнул. Он надеялся на четыреста, боялся, как бы не оказалось только триста.
— Я не знаю, какой пенсион назначен твоему кузену, — сказал Джемс, он ведь тоже там. Его отец богатый человек.
— А вы разве нет? — дерзко спросил Вэл.
— Я? — забормотал Джемс, опешив. — У меня так много расходов. Твой отец... — и он замолчал.
— Какой шикарный дом у дяди Джолиона! Я был там с дядей Сомсом — замечательные конюшни.
— Ах, — Джемс глубоко вздохнул, — этот дом! Я знал, чем это кончится!.. — И он мрачно задумался, глядя в тарелку.
Трагедия его сына, которая произвела такой раскол в семье Форсайтов, до сих пор бередила его, внезапно одолевая сомнениями и предчувствиями. Валу, которому не терпелось поговорить о Робин-Хилле, потому что РобинХилл — это была Холли, повернувшись к Эмили, сказал:
— Это тот дом, который был выстроен для дяди Сом са? — и на ее утвердительный кивок: — Мне бы очень хотелось, чтобы вы мне рассказали о нем, бабушка. Что случилось с тетей Ирэн? Она жива? У дяди Сомса сегодня такой вид, будто он чем-то расстроен.
Эмили приложила палец к губам, но слово «Ирэн» долетело до слуха Джемса.
— Что такое? — сказал он, переставая есть и не донеся до рта вилку с кусочком баранины. — Кто ее видел? Я знал, что эта история еще не кончилась.
— Да полно. Джемс, — сказала Эмили, — ешь, пожалуйста, никто никого не видел.
Джемс положил вилку.
— Ты опять за свое, — сказал он. — Верно, я умру прежде, чем ты мне что-нибудь расскажешь. Сомс собирается разводиться?
— Глупости! — ответила Эмили с неподражаемым апломбом. — Сомс слишком умен для этого.
Джемс, захватив рукой свои длинные седые бакенбарды и оттянув кожу на шее, пощупал себе горло.
— Она... она всегда была... — сказал он, и на этой загадочной фразе разговор оборвался, так как вошел Уормсон.
Но позже, после того как жаркое сменилось фруктами, сыром и десертом, Вэл, получив чек на двадцать фунтов и поцелуй от деда, не похожий ни на какой другой поцелуй в мире (губы старика прильнули к нему с какой-то робкой стремительностью, словно уступив слабости), попытался в холле вернуться к прерванному разговору.
— Расскажите про дядю Сомса, бабушка. Почему он так настаивает, чтобы мама развелась?
— Дядя Сомс, — сказала Эмили, и голос ее звучал преувеличенно твердо, — он юрист, мой мальчик. И ему, конечно, лучше знать.
— Вот как? — пробормотал Вэл. — А что случилось с тетей Ирэн? Я помню, она была такая красивая.
— Она... гм... — сказала Эмили, — вела себя очень дурно. Мы никогда не говорим об этом.
— Ну, и я не хочу, чтобы все в Оксфорде знали о наших семейных делах; это просто ужасно. Разве нельзя какнибудь воздействовать на папу так, чтобы все прошло без огласки?
Эмили вздохнула. Ей, благодаря ее светским наклонностям, не чужда была атмосфера развода: многие из тех, чьи ноги вытягивались под ее обеденным столом, приобрели своими процессами некоторого рода известность. Однако когда дело касалось ее собственной семьи, ей нравилось это не больше, чем другим. Но она была на редкость практичной и мужественной женщиной и никогда не гонялась за призраком в ущерб действительности.
— Твоей маме будет лучше, если она совсем освободится, Вэл. До свидания, мой дорогой мальчик, и не носи, пожалуйста, ярких жилетов в Оксфорде, они теперь совсем не в моде. Вот тебе от меня маленький подарок.
С пятифунтовой бумажкой в руке и с теплым чувством в сердце — Вэл любил свою бабушку — он вышел на Парк-Лейн. Ветер разогнал туман, осенние листья шуршали под ногами, сияли звезды. С такой уймой денег в кармане он внезапно почувствовал желание «кутнуть»; но не прошел и сорока шагов по направлению к Пикадилли, как перед ним встало застенчивое лицо Холли, ее глаза с шаловливым бесенком, прячущимся в их задумчивой глубине, — и он снова почувствовал, как рука его сладко заныла от прикосновения ее теплой, затянутой в перчатку руки. «А ну их! — подумал он. — Пойду-ка я домой».