Сага о Форсайтах
Шрифт:
У Ирэн все основания быть счастливой, а говорят, что она требует отдельную комнату. Он-то знает, чем все это кончается. Если бы еще Сомс пил!
Джемс посмотрел на свою невестку. Взгляд его, никем не замеченный, был холоден и недоверчив. В нем смешались укор и страх и чувство личной обиды. Почему это он должен волноваться? Очень возможно, что все это глупости; женщины такой странный народ! Так преувеличивают, что не знаешь, когда им верить, когда нет, и, кроме того, ему никогда ничего не рассказывают, приходится самому до всего докапываться. И Джемс снова украдкой взглянул на Ирэн, а с
"Сомс любит ее, я знаю, - подумал Джемс.
– Взять хотя бы то, что он постоянно делает ей подарки".
И чудовищная нелепость ее отношения к мужу поразила Джемса с удвоенной силой. Как это грустно! Такая милая женщина! Он, Джемс, сам мог бы привязаться к ней, если б только она позволила. За последнее время она подружилась с Джун: это нехорошо, это очень нехорошо. У нее появляются собственные мнения. Он не может понять, зачем это ей понадобилось? У нее прекрасный дом, она ни в чем не встречает отказа. Джемс пришел к убеждению, что кто-то должен позаботиться о выборе друзей для Ирэн. Иначе дело может принять опасный оборот.
Джун с ее склонностью опекать несчастных действительно вырвала у Ирэн признание и в ответ на него провозгласила необходимость пойти на что угодно и, если понадобится, требовать развода. Но, слушая ее доводы, Ирэн задумчиво молчала, словно ей была страшна самая мысль о предстоящей хладнокровной, расчетливой борьбе. Он ни за что не отпустит ее, сказала она Джун.
– Ну и что же из этого?
– воскликнула Джун.
– Пусть делает все что угодно, вы только не сдавайтесь!
– И она не постеснялась рассказать кое-что у Тимоти; услышав об этом, Джемс почувствовал совершенно естественное негодование и ужас.
Что если Ирэн - даже страшно подумать!
– действительно решит уйти от Сомса? Мысль эта была так невыносима, что Джемс сразу же отбросил ее; она вызывала в воображении смутные картины, в ушах у него уже стояло бормотание форсайтских языков. Джемса охватывал ужас перед тем, что гласность так близко коснется его жизни, жизни его сына! Счастье, что у нее нет собственных средств - какие-то нищенские пятьдесят фунтов в год. И он с пренебрежением вспомнил покойного Эрона, который ничего не оставил ей. Насупившись над бокалом вина, скрестив под столом свои длинные ноги. Джемс даже забыл встать, когда дамы покидали столовую. Придется поговорить с Сомсом, придется предостеречь его; после всего, что случилось, так продолжаться не может. И он с раздражением заметил, что Джун не прикоснулась к вину.
"Все зло в этой девчонке, - размышлял он.
– Ирэн сама никогда бы до этого не додумалась". Джемс был человек с богатым воображением.
Его размышления прервал голос Суизина.
– Я заплатил за нее четыреста фунтов, - говорил он.
– Это настоящее произведение искусства.
– Четыреста фунтов! Уйма денег!
– отозвался Николае.
Вещь, о которой шла речь, - замысловатая скульптурная группа итальянского мрамора, поставленная на высокий постамент (тоже из мрамора), - распространяла в комнате атмосферу утонченной культуры. Затейливой работы нижние фигурки обнаженных женщин в количестве шести штук указывали на центральную, тоже обнаженную и тоже женскую, фигуру, которая в свою очередь указывала на себя; все в целом создавало у зрителя весьма приятную уверенность в исключительной ценности этой неизвестной особы. Тетя Джули, весь вечер сидевшая напротив нее, прилагала большие усилия, чтобы не смотреть в том направлении.
Заговорил старый Джолион; он и начал весь спор.
– Четыреста фунтов! Ты заплатил за это четыреста фунтов?
Тут Суизин во второй раз за вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки воротничка впиваются ему в шею.
– Четыре сотни фунтов английскими деньгами, ни фартингом меньше. И не раскаиваюсь. Это не наша работа, это современная итальянская скульптура!
Сомс улыбнулся уголками губ и взглянул на Боснии. Архитектор усмехался, плавая в облаках папиросного дыма. Вот теперь действительно в нем есть что-то пиратское.
– Сложная работа!
– поторопился сказать Джемс, на которого размеры группы произвели большое впечатление.
– Хорошо пошла бы у Джонсона.
– Этот итальяшка, который ее сделал, - продолжал Суизин, - запросил с меня пятьсот фунтов - я дал четыреста. А вещь стоит все восемьсот. У бедняги был такой вид, будто он умирает с голоду!
– А!
– откликнулся вдруг Николае.
– Все эти артисты такие жалкие, просто не понимаю, как они живут. Например, этот Флажолетти, которого Фэнни и девочки постоянно приглашают поиграть; дай бог, чтобы он зарабатывал сотню в год!
Джемс покачал головой.
– Да-а!
– сказал он.
– Я понятия не имею, на что они живут!
Старый Джолион встал и, не вынимая сигары изо рта, подошел к группе, чтобы как следует рассмотреть ее.
– Двухсот бы не дал!
– заявил он наконец.
Сомс посмотрел на отца и Николаев, испуганно переглянувшихся, и на сидевшего рядом с Суизиной Боснии, все еще окутанного дымом.
"Интересно бы узнать его мнение", - подумал Сомс, прекрасно знавший, что группа эта безнадежно vieux jeu [4], безнадежно устарела, по крайней мере на целое поколение. У Джобсона такие вещи уже давно не идут.
Наконец раздался ответ Суизина:
– Ты ничего не смыслишь в скульптуре. Твое дело картины - и только!
Старый Джолион вернулся на место, попыхивая сигарой Он, конечно, не станет затевать спор с этим тупоголовым Суизином, упрямым как осел, не умеющим отличить статую от соломенной шляпы.
– Гипс!
– вот все, что он сказал.
Долгое время Суизин просто не мог открыть рот; он стукнул кулаком по столу.
– Гипс! Поищи-ка у себя в доме хоть что-нибудь подобное этой вещи!
И в его словах снова послышалась клокочущая ярость первобытных поколений.
Спас положение Джемс.
– Ну, а вы что скажете, мистер Босини? Вы архитектор, вам ведь полагается знать толк во всяких статуях и тому подобных вещах!
Взоры всех обратились на архитектора; все ждали ответа Боснии, настороженно и недоверчиво поглядывая на него.
И Сомс, в первый раз вмешавшись в разговор, спросил:
– В самом деле, Босини, что вы скажете?
Босини спокойно ответил: