Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8

Петрук Вера

Он мысленно прошелся по узким улицам вдоль деревянных домов с крутыми кровлями, ощупал солукраем немногочисленные башни – три сторожевых и ратушу, задержался на церкви Амирона, которую легко было услышать по колоколам, гремящим по поводу и без, обратил внимание на факелы в железных гнездах, установленных вдоль главной улицы, но вдруг понял, что источник запаха, который его волновал, находился не здесь. Он почуял его еще у ворот, но до последнего сомневался, что истолковал аромат правильно.

Горьковатый, с примесью ореховых и апельсиновых нот запах смолы курчанова дерева был настолько характерным

и сильным, что его мог почуять даже человек с нарушенным обонянием и хроническим насморком. Для Арлинга он и вовсе стал флагом, которым махали у него перед носом. Тем более этот запах был непривычен для северной страны, куда курчановая смола не завозилась. Ее было слишком сложно и дорого добывать, чтобы делать предметом широкой торговли, к тому же в северных регионах имелось много похожих смол.

«Я помещу эту капсулу со смолой в искусственный зуб, который сломаю, когда попаду в неприятности, – сказал Сейфуллах ему однажды. – Если будешь рядом, то сразу поймешь, где меня искать. Я буду плеваться ею, как верблюд».

С тех пор Сейфуллах много раз попадал в неприятности, но вот Арлинг не всегда оказывался рядом. Обычно поиски Аджухама были долгими, тревожными и мучительными, наполненными, какими угодно запахами только не курчановой смолой. Но сейчас этот аромат, показавшийся божественным на фоне навоза, гниющей соломы и зловонных луж, стал благодатной почвой для паники, накрывшей Регарди моментально. Теперь важным был только один вопрос: успеет ли он? А так как время в Согдарии всегда было не на его стороне, Регарди отбросил посох и кинулся бегом туда, откуда тянулся аромат. И судя по всему, дорога его вела к городской площади, к которой он присматривался давно, но куда думал заглянуть после доктора. Дом Гордея Рувана оказался неподалеку, о чем любезно сообщал его помощник, зазывающий пациентов.

– Вскрыть чирик – три монеты, вырвать зуб – пять, зашить рану – всего пятнадцать, – надрывался мальчишка. – Только сегодня продаем чудо-микстуру от желтой хвори за полцены!

Может, оно и к лучшему, что на доктора у него сегодня не окажется времени. Затолкав боль в руке к недовольному Нехебкаю, Регарди прижал культю к телу, остро чувствуя, каким неровным у него стал бег без одной конечности. Он оступался, косил в стороны и прилагал столько усилий, сколько требовалось бы для сложного сальто, но отнюдь не для бега. Попробовал применить солукрай, но встретил острое недовольство и сопротивление Нехебкая – древнее знание на помощь не приходило.

Крики раздавались повсюду – с разными интонациями и оттенками, но его интересовали только те, что доносились с площади. И чем ближе Арлинг подбегал к рынку, тем сильнее становилась тревога, потому что из всех звуков его чуткий слух уловил то, чего он опасался больше всего.

Над рядами с овощами, мясом и зеленью возвышался помост, где казнили и вешали людей. Рядом на ступенях стоял человек, который играл на трубе – очевидно, чтобы заглушить крики жертвы, которую нещадно секли розгами. Голос принадлежал не Сейфуллаху, но облегчения это не принесло. Регарди уже знал, что источник курчановой смолы находился на помосте. Солукрай вдруг проснулся и принес ему нужную информацию: Аджухам ожидал своей очереди с петлей на шее. Три уже мертвых тела болтались рядом, Сейфуллаха и еще одного, в котором Арлинг узнал Жуля, вероятно, должны были повесить после экзекуции несчастного розгами. На вопрос, куда делись пятеро учеников имана, на которых так понадеялся Арлинг, ответа не было.

Может, люди и бежали из Вольного в страхе перед арвакской армией, но оставшиеся вели себя как обычные скучающие горожане, которые собрались перед ратушей поглазеть на представление. Сознание отметило школьников с учителем в первых рядах, женщин с корзинами, полными ароматной свежей выпечки, монахов-паломников, бренчащих четками. Правда, внимание большинства отвлеклось от казни, когда пивной глашатай, пробегающий по улицам, торжественно провозгласил: «Пиво сварено в доме Бергена, свежее пиво!».

Четверо стражников, несших службу у места казни, жадно проводили взглядами пивного посыльного, но священник, руководивший казнями на помосте, остановился прямо у них над головами и заорал с новой силой:

– Покайтесь! Бог молчит, ибо зло в нас! Мир заканчивается, близится час огня! Нет больше Большекаменного шамана, его гнилая душа отправилась в ад, и заберет она каждого, кто дерзнет отринуть святого Амирона. Погрязли мы во зле страстей, во тьме блуждаем. Не оставь своих детей скорбящих, Боже, не отврати своих очей от наших страданий, сотвори справедливый суд над грешниками!

Человек, которого пороли, замолчал, устал дуть в трубу и тот, кто создавал какофонию, священник же, обрадовавшись тишине, закричал еще громче:

– В дни мятежных волнений, когда нас грабят и убивают враги, мы должны сплотиться, но перед этим тщательно отделить камни, попавшие в доброе зерно. Терпеть позор и оскорбления не для тех, чьими сердцами повелевает Амирон. Да свершится справедливый суд. Великий Боже, дай покой этим душам в страшный час.

Если священник не лгал, рядом с Сейфуллахом болтался тот самый Пайк, Большекаменный старик, ради встречи с которым Нехебкай договорился со Стормом, принеся ему в жертву сотни человеческих жизней, сгинувших в морской буре. Арлинг слышал, как развивались на ветру длинные полы то ли шубы, то ли кафтана, пахнущие старым мехом и благовониями. Бубенчики на одежде повешенного еще позвякивали.

«У тебя есть запасной план? – обратился Регарди к помалкивающему Нехебкаю. – Нашего шамана, кажется, повесили».

А так как Индиговый притворялся невидимкой, Арлинг отодвинул впереди стоящего учителя и, растолкав школяров, встал в первом ряду, игнорируя недовольное фырканье.

– Любезный доран, – обратился он к священнику, мгновенно вспомнив уважительное отношение, какое использовали для жрецов в Согдарии. Память, оказывается, помнила многое. – В чем обвиняются эти люди? И за что повесили вот этого?

Он кивнул на тело шамана. Ветер, гуляющий на площади, явно нарочно задел свободно болтающийся рукав рубашки Арлинга, обратив внимание каждого на недостающую часть его тела. Регарди почувствовал на себе взгляды стражников, которые, впрочем, быстро утратили к нему интерес. Еще один бродячий калека. Священник и вовсе его проигнорировал.

– В преддверии могилы вдохни в уста твоих рабов силы молиться за спасение душ, – продолжил он, не подозревая, какие усилия принимает Регарди, чтобы не пробудить в себе зверя.