Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая
Шрифт:
– Ты нужен учителю, Сейфуллах, – терпеливо произнес Регарди. – Не думай обо мне, думай о Балидете. И о том, кому ты должен отомстить. Война продолжается, а мы проигрываем. Я свою часть уже отвоевал, дальше – твой черед. Ты пойдешь с иманом и поможешь ему найти Видяшего. Тебя знают в Самрии, ты – наследник Балидета. Тебе его поднимать.
– Мы можем положить на этот проклятущий стол другого! – закричал Сейфуллах, повисая на руках имана. Учитель уже полностью освободился и сидел на краю площадки, крепко стискивая Аджухама поперек туловища. Вставать он еще не решался.
– Там, в башне, полно
Сейфуллах бредил и понимал это. Арлинг уже ничего не мог. Руки и ноги превратились в камень. Голова налилась свинцом, невидящие глаза закрывались. Единственное, что мешало ему, это жара, которая усиливалась по мере того, как солнце поднималось от горизонта, заливая комнату ярким светом.
Рядом раздались звуки борьбы. Кажется, иман отвесил Аджухаму пощечину. Зря он так. Неожиданно Арлингу стало жаль Сейфуллаха. Захотелось сказать ему что-то хорошее, простое, более искреннее, чем вычурные слова о спасении мира. Но в голове уже не было мыслей. Они превратились в камень, заставив его желать только одного – чтобы иман с Аджухамом поскорее ушли отсюда.
– Вам пора, – хрипло произнес он. – Если Бертран очнется, то догадается, что мы проникли сюда через окно. И тогда вам закроют последний выход. Иман не сможет справиться со всеми серкетами. К тому же я уже прирос и, кажется, понравился этому чертову камню. Сомневаюсь, что он променяет такого рослого и крепкого драгана на какого-то серкета. Все, Сейфуллах. Давай, говори, что нужно говорить, и уходи. Надеюсь, я был хорошим халруджи.
– Ты был отвратительным, самодовольным, наглым ублюдком, – произнес Аджухам, склоняясь над ним. Похоже, тумаки имана подействовали, потому что Сейфуллах говорил спокойно и дышал ровнее. Хорошо, если бы это было действительно так. Пусть злость Аджухама прольется после, когда они окажутся далеко от Пустоши серкетов. Тогда она будет уже проблемой имана, а не Арлинга.
– Я никогда не освобожу тебя от клятвы, – прошептал Сейфуллах. – Ты остаешься моим халруджи. И как халруджи, ты обязан спастись, чтобы найти меня и продолжить служить, как прежде. Ты найдешь меня, Арлинг, слышишь? Потому что ты нужен мне, проклятый драган, нужен!
– Перестань, – оборвал его иман, разматывая веревку, которую принес с собой Регарди. – Не стоит хоронить его заранее. Когда Бертран узнает, что он мой ученик, а об этом непременно расскажет Азатхан, то настоятель не сможет убить его, хотя бы из любопытства. А когда Лин признается, что я передал ему солукрай, то станет для Бертрана ценнее всех людей. Настоятель ни за что не отдаст его Подобному, и даже, возможно, попытается с ним подружиться. Поверь, Лин сможет сбежать из Пустоши. Но если так случится, что при побеге он будет убит, то станет проклятым халруджи, потому что умрет несвободным. Он столько сделал для тебя, Сейфуллах. Ты должен отпустить его.
Иман мог уговорить и глухого, бесчувственного чурбана. Сейфуллах был внимательным, чутким хитрецом, который слишком привязался к своему халруджи. И поэтому позволил себя обмануть.
– Отпускаю, – наконец произнес он, и Арлинг вздохнул с облегчением. Он боялся, что если бы Сейфуллах заупрямился, иман сделал бы с ним что-нибудь нехорошее.
– Отпускаю, – повторил Аджухам, – но не прощаюсь. Арлинг, я не прощаюсь с тобой.
– Все, пора уходить.
Учитель подтащил Сейфуллаха к веревке и стал обматывать его. Регарди внимательно слушал, как они возятся, стараясь запомнить каждый звук и жест. Он так и не нашел, что сказать им на прощание. У него всегда было плохо со словами.
Пока иман поднимался с Сейфуллахом на крышу, Аджухам постоянно шептал «не прощаюсь», и каждый раз у Арлинга нехорошо сжималось сердце. Наконец, в комнате наступила тишина. Он остался один.
Регарди ждал. Курагий по-прежнему крепко прижимал его к себе, но Арлинг уже привык к нему и почти не замечал плена. Труднее было справиться с солнцем. Кожа на лице и руках натянулась и начинала зудеть. Впрочем, ожоги были не так страшны, как слова, которые должен был сказать ему иман. Арлинг был уверен, что учитель вернется, чтобы проститься с ним, и надеялся, что он успеет сделать это раньше, чем в комнату проникнут серкеты.
Учитель успел.
– Сейфуллах внизу, ждет меня, – сказал он, присаживаясь рядом.
Регарди не сомневался, что с иманом Аджухам будет в безопасности. Возможно, в куда большей безопасности, чем с халруджи.
– Ты умрешь, Лин, – грустно сказал учитель и погладил его по голове.
– Я знаю.
– Когда Бертран узнает, что ты мой ученик, тебя станут пытать. Мне придется взять с тебя клятву молчания. Ни серкеты, ни Подобный не должны узнать тайны солукрая. Ты заберешь их с собой.
– Клянусь.
– Хорошо, – голос имана был ровным и плоским, словно такыр после ураганного ветра. – Теперь ты свободен. Ты больше не халруджи. Не бойся. Свобода от страха – больше, чем храбрость. Страх – детище слабых. Ведь важно не как ты умер, а как ты жил. А ты жил достойно, Лин.
– Я помню, учитель. Жизнь одних есть смерть других.
– И вообще жизнь есть смерть, – продолжил иман, низко склоняясь к нему, словно пытаясь запомнить каждую черту его лица. Арлинг и раньше без труда различал его дыхание, сейчас же оно обжигало его щеки горячим ветром-теббадом.
– Если хочешь, я могу убить тебя. И тогда все закончится раньше. Только попроси.
– Нет, – Арлинг и сам удивился, с какой поспешностью ответил учителю. – Пусть все идет так, как идет. Пусть позже. Я… еще не готов.
– Тогда прощай, васс`хан.
Иман на мгновение задержал руку на его груди – там, где бешено колотилось сердце – и исчез. Теперь уже навсегда.
Конец бывает разным, писал Махди, но есть общее, что объединяет всех. Какой бы страшной не была кончина, какие бы страдания не пришлось испытать перед смертью, у человека всегда был выбор. Выбор не следовать ничтожному в себе. Арлинг чувствовал, что после долгих блужданий, наконец, свернул в нужную сторону. Его дорога молчания оказалась короткой.