Сага о Хелоте из Лангедока
Шрифт:
Гном поднял голову. Его синие глазки были залиты самыми настоящими слезами, но в них уже мелькнул интерес.
– Это, конечно, верно, – протянул Лоэгайрэ, – дама Имлах из замка Аррой – великая чародейка... Но как доставить к ней Форайрэ? Ведомо ли тебе, дакини, сколько весит уважаемый тролль? Больше, чем мое дерево вместе с моим замком!
– Значит, не так уж много, – басом вставил Лохмор. – Для огнедышащего дракона это пара пустяков.
Лоэгайрэ воззрился на дракона: – И ты смог бы это совершить, о порождение пьяной фантазии Демиурга?
Лохмор подобрался, и белая шерсть на его загривке встала дыбом.
– Смог
– Говори! – потребовал Лоэгайрэ. Слезы на его глазах мгновенно высохли, и он приготовился к долгому, изнурительному торгу.
– Скажем, пара банок чего-нибудь вкусненького... – начал Лохмор.
– Гм. За такую услугу? Я не нахожу ее достаточно большой, чтобы расплачиваться за нее вареньем. Продукт дорогой. Во-первых, требует сахара. А свеклу, да будет тебе известно, возделывает только одно племя горных троллей. И дерут они за свой сахар бешеные деньги. Во-вторых, ягода. Ее ведь надо собрать, за каждой наклониться. И наконец, работа...
– Я мог бы доплатить, – деловито предложил Лохмор.
Лоэгайрэ смерил его критическим взглядом, пощупал мех на боках дракона, потрогал бугорки на месте еще не выросших крыльев.
– Чем доплачивать будешь? – спросил он.
По части гномьих нравов дракон оказался куда более осведомленным, чем мог предположить Хелот.
– Лестью, – сказал он, и глазки Лоэгайрэ мечтательно затуманились.
– Идет, – кивнул гном и засеменил к своему домику.
В ожидании лакомства Лохмор улегся, вытянув шеи и прикрыв глаза ресницами.
Тэм покосился на Хелота и с облегчением увидел, что хозяин всецело поглощен сделкой между гномом и драконом. Мальчику очень не хотелось объясняться с рыцарем по поводу неумело наложенного заклинания. Тем более, что Хелот не раз говорил ему: «не размахивай попусту рукой, в которой держишь меч». Правда, Хелот никогда его не бил, но зато умел бросить какое-нибудь одно, невероятно обидное слово, после чего Тэм надолго терял сон и покой, обдумывая, как бы разубедить Хелота и доказать ему, что он неправ.
Вскоре появился Лоэгайрэ с тремя микроскопическими баночками варенья. Сняв тряпочки, которыми были обмотаны их горлышки, Лоэгайрэ критически понюхал все три, потом принял величественную позу в ожидании лести. Каким-то хитрым образом гном задрал острый подбородок так, что складывалось впечатление, будто он смотрит на дракона сверху вниз, а не снизу вверх.
– Приступим, – провозгласил Лоэгайрэ.
– Скажи: «Лоэгайрэ – герой двух великих рек».
– "Лоэгайрэ – герой двух великих рек", – с готовностью отозвался дракон, словно заурядное пресмыкающееся.
– "Сын Солнца и Луны", – продолжал гном.
– "Сын Солнца и Луны", – признал дракон.
– "Могучий кентавр цивилизации".
Хелот издал сдавленный звук, который можно было принять за неуместный хохот, и зажал рот ладонями.
Дракон же на полном серьезе подтвердил:
– "Могучий кентавр цивилизации".
– Ну ладно, хватит, – снисходительно произнес Лоэгайрэ и поставил на землю три баночки.
Урча и роняя слюну, дракон припал к ним и опустошил в одно мгновение. Тэм сообразил, что все происходит на полном серьезе и что сейчас варенье исчезнет без следа. Испустив воинственный клич, мальчишка набросился на дракона и выхватил у него из-под носа одну из банок.
Карий глаз дракона жалобно заморгал, когда мальчик сунул в банку палец и облизал
– Хватит с тебя.
– Дай хоть стеночку облизать, – заныл Тэм Гили.
– Лоэгайрэ-э, – взвыл Лохмор.
Гном сердито отобрал у Тэма баночку:
– Хватит с вас. Идем, Лохмор, я помогу тебе погрузить почтеннейшего Форайрэ. По правде говоря, он так отощал, что ты без труда довезешь его до замка Аррой.
Далеко в глубине Серебряного Леса, в самых гибельных топях самого гибельного и гнилого болота, похмельные тролли выстроили маленький храм, именуемый Обителью Дорог Раскаяния. Туда и направлялся Хроальмунд Зеленый после пережитого ужаса и разочарования. Он хотел вознести молитвы десяти мудрым, что странствуют по дорогам раскаяния, а заодно и провести там ночь медитации: вдруг ему откроется свет мудрости, и он поймет, что происходит и что надлежит делать.
Храм был тайным – настолько тайным, что о его существовании знали только похмельные тролли, собратья Хроальмунда по творению. Все они привиделись Моргану в кошмарном сне после чудовищной дозы хмельных напитков, все были сотворены страдающим мозгом, были чувствительны и готовы в любую минуту впасть в самоуничижение и покаяние. Другие тролли и за троллей-то их не считали, а несотворенные тролли, вроде Иллуги, вообще не снисходили до разговоров с этими маленькими существами.
Хромая, Болотный Морок вошел в маленькое круглое здание, сооруженное на островке посреди огромного болота. Кругом булькала коричневая жижа, на поверхности которой то и дело вздувались радужные пузыри. Деревьев здесь не росло на много миль, и только Болотные Мороки могли проникнуть в храм по им одним известным потайным тропкам.
Храм представлял собой глинобитную хижину, где вдоль стен стояли глиняные статуи десяти мудрецов. Каждый из них держал свой посох. Лица мудрецов, плоские, с едва процарапанными чертами – узкие глаза, широкие ноздри, тонкогубые прямые рты, – слепо таращились на Хроальмунда со всех сторон. И вот как звали этих мудрых. На севере стоял владыка большой дороги раскаяния. В руке он держал дубовый посох, и имя ему было «Добрые Намерения», ибо этим он мостил дорогу в ад. На юге, глаза в глаза, смотрел его двойник, называемый «Игольное Ушко», – покровитель тех, кто кается в скопидомстве. Болотные Мороки имели много богословских баталий с гномами, пытаясь склонить последних в свою веру и заставить приносить подношения этому мудрецу. Гномы в ответ изгнали похмельных троллей из своих земель и строго-настрого запретили этим «зеленым, покрытым чешуей» появляться в пределах своих владений.
Восток был отдан кающимся в ложной мудрости и именовался «Не нам, о Морган, но имени твоему». На западе стояло божество, названное коротко: «Пьянь». Оно символизировало человека, отдающего слишком большую дань горячительным напиткам. У похмельных троллей Пьянь был главным мудрецом, ибо раскаяние, охватившее Моргана в то историческое утро, стало для их маленького народца поистине судьбоносным и вызвало их к жизни.
Кроме этих главных божеств, стояли здесь также «Не буду трогать женщин» с рябиновым посохом, «Не стану бить детей» с ивовым прутом, «Не отдавлю ноги ближнему своему», «Не съем лишних пирогов», «Не убью в себе добра и тяги к свету» и «Не оскверню родного болота недостойными Болотного Морока речами».