Сага о Хродвальде
Шрифт:
— Пока живы все, но Кнут вряд ли дотянет до утра. ему вырвали челюсть. У остальных так, пара сломанных рук. И мне крупно повезло с моей, отделался оторванным мизинцем — Атли поморщился — Эти… Ходячие очень сильны. Если тебя один схватил за щит, то надо отпускать, в следующий раз. Ну и у остальных, как и у меня, пара царапин или синяков. А, хотя нет, одному косу в ногу воткнули.
— Грузимся, и домой. Если повезет, успеем вернуться сюда ещё не раз, до сезона холодов, — прохрипел молодой ярл, севшим от крика голосом. Потом посмотрел на скальда тяжёлым, немигающим взглядом, и по-волчьи усмехнулся, — Ну Атли Скальд, теперь-то тебе есть, о чём петь?!
Глава 3. Беседа у костра
Драккар Хродвальда уходил прочь от щедрых, но не гостеприимных южных берегов. Он так просел от груза, что теперь воду можно было зачерпнуть рукой, перегнувшись за борт. На палубе практически не было места от тюков и узлов, а ещё там пришлось разместить двадцать свежеприобретённых рабов. Связанные друг с другом попарно, они были ещё и привязаны к настилу палубы, чтобы не натворили бед. Бочонок с серебром теперь служил стулом для рулевого. Грести было трудно, и потому, как только они вышли из реки, Хродвальд приказал поднять парус.
Поставленный парус, течение и попутный ветер только добавили кораблю
Атли в полголоса предложил перерезать канаты, и сказать всем, что они оборвались. Хродвальд некоторое время думал, но потом вспомнил, что только Нарви и Клепп встали на его сторону, когда Атли хотел развернуть драккар обратно.
— Я своих не бросаю! — сурово сказал молодой ярл, так чтобы слышали те, кто рядом Наклонился к Атли, и добавил уже тише, так, чтобы слышал только скальд, — Если на море будет волнение, тогда посмотрим, а пока пусть плывут.
Драккар резал морскую воду, слегка покачиваясь от невысоких волн. Кленг зорко смотрел вперёд, ища случайную льдину. Рядом с ним, прогнав любопытных, Атли хмуро напевал себе под нос, наигрывая на лире. Он сочинял сагу. Иногда его взгляд останавливался на ком-то из команды, иногда на плывущих в отдалении Нарви и Клеппе, и никогда на Клёнге. Особенно пристально Атли всматривался в лицо молодого ярла. Судя по злобно сведённым бровям, сага не клеилась. Вытянутые как для поцелуя губы Атли, то и дело извергали затейливые проклятья, когда очередной человек просил включить его в сагу. Хродвальд примеривал на себя новую кличку, которую ему, несомненно, дадут после этого похода. Хродвальд Храбрый, хорошо звучит, но Храбрых и других Смелых было так много, что ими можно было заполнить пару драккаров. Даже если складывать, как мешки. Нет, надо что-то, что делало бы его узнаваемым. Хродвальд Счастливчик! Хорошая кличка, с такой кличкой он легко наберёт людей, а может и станет первым среди флотилии из двух-трёх, а то и пяти драккаров. Если, конечно, другие ярлы тоже будут молоды. Но ярлу хотелось, что-то что будет как Браггихольм. Прозвище, которое заставит сердца людей биться быстрее от восхищения. Такое, что не стыдно вставить в сагу! Хродвальд Убийца Дуэргаров! Конечно, один Убийца Дуэргаров в сагах уже есть — говорят, лет сто назад, в скалах на юге, они просто кишели, и даже нападали на людей. И тогда некий Свен отправился в горы, и перебил всех дуэргаров. Впрочем, как они теперь выяснили, не всех. Но не бойся, Свен. Теперь Хродвальд, так уж и быть, исправит твою ошибку. Тут мысли Хродвальда перенеслись к альттингу, общему собранию всех свободных людей, который бывает раз в четыре года, и как раз будет этой осенью. На альттинге будут чествовать самых отличившихся, и скальды будут соревноваться в красочности песен, прославляющих дела смелых и удачливых. Например, его, Хродвальда, дела. Молодой ярл даже прикрыл глаза, представляя себе это, и улыбнулся. Он иногда представлял такое в детстве. Теперь он вырос, и это были не детские мечты, а ожидание мужчины. Закономерный итог трудов.
К концу дня они достигли своей старой стоянки, и бросили якорь в уже известной бухте у упавшей скалы. Узкие проходы среди подводных скал уже были разведаны, но подходили все равно осторожно. Берег возвышался над ними гигантской скальной стеной, высотой в три перелёта стены. Издали эта стена казалось монолитной, но подходя ближе, становились видны следы, которые оставили на ней ветры и море. Упавшие сверху обломки образовывали небольшой каменистый пляж. Скальды говорили, что в Мидгарде, откуда пришли предки северян, таких скал не было, и все горы были пологие, как кучки песка. Хродвальд мог бы этому поверить. А еще скальды пели о небе Мидгарда, о том что солнце Мидгарда двигалось по небу! И никогда не остывало на ночь, а ночь наступала, когда солнце заходило за край земли! И плыло оно по небу не одно, а с какой-то «луной», которая была как солнце, да только светила ночью. Молодой ярл задумчиво посмотрел на неподвижно висящий в зените огненный шар, который уже начал остывать. Скоро он остынет, станет светиться холодным бледным светом, который едва разгоняет тьму, а потом снова начнёт разгораться, стремительно окрашиваясь сначала в огненно-красный, а потом раскаляясь до жёлто-оранжевого, даря тепло и свет. Представить себе, что такое светило может двигаться по небосводу, Хродвальд решительно не мог.
Хродвальд велел еще троим взять весла, и встать с ним на носу, проверяя безопасность пути — кое-где темная вода прятала огромные глыбы с острыми сколами. Драккар сильно просел, и вытащить его на пляж не представлялось возможным, да и была опасность повредить днище об острые каменные обломки. Но бывалая команда, не смущаясь трудностей, быстро и ловко принайтовила свой небольшой корабль к импровизированному пирсу. Вбили между камней прочные деревянные костыли, привязав драккар за нос и корму. Пленных и скот сгрузили на берег, чтобы у первых не было соблазна попытаться увести корабль или лодку в море, а у вторых — прыгнуть в море самим. Коровы истошно мычали, лошади и пленники кричали и плакали, но команда ярла смеялась и ликовала. Даже быстрые похороны умершего воина, того самого Кнута, которому оторвали челюсть в схватке с мертвецами, не смогли испортить северянам настроение. Поход удался!
Начало темнеть, неподвижно висящее в небе светило быстро тускнело, тени становились всё гуще Люди расселись у костров, надёжно привязав скот и пленников. Несмотря на кажущуюся безопасность, всё же выставили часовых — предосторожность, пренебрежение которой могло обернуться смертью — и зажарив захваченного с собой с берега барашка, вскрыли бочонок хмельного мёда. Бочонок по традиции брался с собой из дому, и как только люди севера завершали своё дело, и оказывались в безопасности — каждый отпивал из него. Начинал ярл. Хродвальд наполнил большую деревянную братину, глотнул сладко обволакивающий горло напиток и передал братину Атли. Тот пил долго, с чувством, изредка отрываясь, чтобы сладостно причмокнуть. Наконец он отдал братину и схватился за свою лиру. Лира была надёжна и добротна, как боевой топор, и украшения на ней изображали переплетающихся в причудливых узорах морских змеев. Один из рогов лиры увенчивала крохотная фигурка Брагги. Если говорить на чистоту — мастерства резчика на фигурку не хватило. Если судить по фигурке, то Брагги имел огромный улыбающийся рот на слишком большой голове и крохотное тельце. Хродвальд покачал головой от такого неуважения. В седой древности, когда его предки пришли в эти негостеприимные земли, спасаясь от голода и недостатка земли на родине, они поклонялись целому пантеону могучих богов. В своих странных делах боги не предупредили смертных о том что Биврёст, Радужный Мост что позволяет ходить между мирами, вот вот рухнет. Что-то страшное произошло в Мидгарде, Биврёст исчез, и боги покинули Мидгард. Свартальфахейм был связан с Валгаллой только через Мидгард, и оставшиеся тут предки нынешних людей были бы обречены, если бы не один бог, который согласился остаться с ними. Из всех богов только один Брагги, весельчак и балагур, не владел мечом. Только он не славился своим воинским искусством, и только у него хватило храбрости остаться с обречёнными. Если бы Хродвальд мог выбирать, то он конечно бы предпочёл, чтобы с ними осталась Фрея, или, ещё лучше Тор. Не говоря уже про Одина с его Валгаллой — кому не хочется жить вечно?! Но за самоотверженный поступок Брагги, по меньшей, мере стоило уважать. На севере по прежнему славили Одина и приносили жертвы одноглазому мудрецу, но все знали, что без валькирий и Биврёста путь в чертоги богов теперь закрыт. И души смертных навсегда обречены прозябать тут, в Свартальфахейме. Фигурки же Брагги были только у скальдов. И у них они были наверняка. Древняя история рассказывает, как Один превратился в огромного орла, выкрал мёд поэзии, и принёс его богам в клюве, часть проглотив по дороге. Кое-какие капли выпали из его клюва, и те счастливчики из числа людей, которым достались его частицы, обретают в себе талант, и могут самые холодные сердца бросать в обжигающий пламень гнева, всего несколькими словами Или петь песни так, что даже скалы начинают плакать от горя. Но тот мёд, что Один проглотил по дороге, вышел с другой стороны божественного орла. Те кому достались частицы этого мёда, тоже чувствуют в себе зуд сочинительства, и пытаются осчастливить мир своими творениями. Вот только получается у них то, во что, по сути, превращается всякий проглоченный мёд.
На севере звание скальда почётно, оно приносит место у любого огня, по правую руку хозяина, будь это именитый ярл или обычный свободный человек. Трудно скальду и умереть от голода — даже в самую суровую зиму найдутся люди, которые позаботятся о том, чтобы не умолк голос их предков, воплощённый в сагах. А за хорошую песню, спетую вовремя и при нужных людях, можно было сказочно разбогатеть. Но скальдов все же было мало. Очень мало. Не у каждого ярла жил скальд, и не на всяком тинге собиралось их больше трёх. Даже на всеобщем собрании всего севера, альттинге, скальдов с не хватило бы, чтобы собрать команду на один драккар. А было их мало потому, что к каждому, кто чувствовал в груди бурление божественного мёда и только начинал складывать первые строчки, или делал себе первую грубую лиру, или ещё каким образом начинал мучить окружающих, оправдываясь своей тягой к поэзии — к такому человеку всегда приходил Брагги. Бог являлся лично. Он не был так суров, как Один, могуч как Тор, или впечатляющ как Фрея. Но он был бог. И потому, подобная встреча запоминалась надолго. Но редко кто рассказывал об этой встрече. Многим Брагги честно говорил, если им достался не тот мёд. Другим — советовал и поощрял. Но эта первая встреча скальда с богом поэзии не была и вполовину так волнительна, как вторая. Пройдя долгий путь, обретя признание и известность, скальд мог ждать повторного визита бога застольных речей и шуток. Но в этот раз Брагги мог и не оказаться таким хорошим собеседником, каким он бывал обычно. С божественной язвительностью и мудростью бессмертного, Брагги мог растоптать в пыль труд всей жизни, высмеять то, что человеку казалось лучшим из созданного им, и вынести вердикт — ты недостоин своего дара. И это страшное проклятье. На севере, целесообразность была условием выживания, а самоотдача во имя всей семьи или всего клана естественным свойством каждого. И потому человек, одарённый для пользы всех людей, но не сумевший оправдать ожидания и сделать нужное для всех, становился проклятым богами. С этого дня никто не даст ему еду, разве что из жалости кинет на землю как собаке. Не пустит в свой дом. Не заговорит. У таких отверженных ещё остаётся призрачный шанс вернуть себе расположение Брагги, пройдя через лишения и бедность, но обретя глубину понимания и душевного сопереживания.
В первый раз являлся Брагги, в голосе соловья. Во второй рах, только через свои изображения, в живую же бог безвылазно сидел в Браггихольме — священном холме, насыпанном в незапамятные времена. Там, за высоким частоколом, стоял огромный пиршественный зал, и туда же приглашались достойнейшие во время альттинга. В остальное время, если у тебя были основания считать, что тебя должен вот-вот посетить бог, приходилось таскать с собой его изображение. Но не такое же уродливое как на лире Атли! Хродвальд снова неодобрительно покачал головой. Между тем, братина сделала полный круг, и Клёнг вылил в неё остатки мёда, что ещё оставался в бочонке. Северяне захмелели, смех и разговоры сливались в громкий гул. Атли перестал наигрывать простенькую мелодию, ударил по струнам и прочистил горло. Это послужило сигналом, все притихли и повернулись к скальду. На тех, кто шумел, шикали. Атли снова ударил по струнам, а потом начал ловко перебирать их, притоптывая в такт ногой. Хродвальд узнал мелодию и, перекрывая вступление, крикнул:
— Клёнг, тащи того пива, что мы взяли сегодня на берегу! Сейчас оно будет очень кстати! — со всех сторон послышались одобрительные крики. — Но только один бочонок!
Атли проиграл вступление ещё раз, и к тому моменту, как он затянул первую строчку своей знаменитой застольной песни, уже почти все сжимали в руках кубки с пивом, которое оказалось весьма неплохим.
— Ойле — начал Атли и рваный ритм лиры потонул в рёве присоединившихся к нему голосов — ойле ойлла! — тут Хродвальд заметил Клеппа, который, словно оправдывая своё прозвище, хмуро сидел в отдалении. Ярл протолкался к пиву, принял из рук Клёнга большой деревянный кубок, и отправился к Клеппу. В процессе ярл громко хохотал, хлопая по плечам команду, ловко притопывал, но очень тихо подпевал: