Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону
Шрифт:
Увидев этот взгляд и чуть приоткрытый напряженный рот, Мустела покачала головой и усмехнулась:
– Вот уж Телок – как есть Телок! – и, подхватив под руку замершего с горестным взглядом воина, потянула того на выход. В самых дверях она обернулась, заботливо глянув в сторону постели, придирчиво присмотрелась к пареньку, но увидев, что он, опершись одним коленом о кровать, руками нетерпеливо сдирает с себя рубаху, успокоено вздохнула. Подтолкнув Барра вперед – он всегда выходил из покоев принцессы нехотя, Мустела закрыла за ними дверь.
Теперь-то точно их милая девочка, оправиться от болезни
Глава 3
Река, несущая свои воды вдоль городских стен, была поболее версты в ширину, но, даже на ее столь обширной глади, королевская бирема выглядела огромной. А обычные, в пятнадцать – двадцать саженей речные суда, стоящие на якоре рядом с ней, казались простыми рыбачьими лодками. При этом сей монстр украшали многочисленные резные золоченые детали и многоярусные растяжки с пестрыми флажками и развивающимися лентами. И даже свернутые пока паруса, были сшиты из ярких полос плотного шелка. А количество шатров и тентов расположившихся под ними, казалось невозможно было подсчитать – так много островерхих конусов, заканчивающихся родовыми флагами, режущим глаз разноцветьем торчало над палубой.
Так же с первого взгляда поражало то, что количество весел, только в одном ряду, так, навскидку, насчитывалось… около сотни!
Стоя на набережной, друзья долго таращились на это невероятное произведение корабельных дел мастеров, пока Ворон, первым придя в себя, не озвучил общую мысль:
– Да уж, его величество Ричард был прав, когда сказал тебе Вик, что мы сразу поймем на какое судно садиться.
– Я не хочу… – только и смог ответить тот.
Когда после похорон отца прошло четыре десятницы, и строгий траур был снят, светская жизнь во дворце стала понемногу входить в привычное русло. Тем более что приближалось время королевской свадьбы, назначенной еще самим покойным правителем, находящимся на тот момент уже на ложе смерти. Это, можно сказать, было его последней волей.
И, с чисто придворным лицемерием, знатный люд, скорбя лицом, а в тайне предвкушая скорые радости помолодевшего двора, начал эту волю усиленно выполнять. Так что, буквально со следующего дня после окончания строгого траура, стали устраиваться немноголюдные, но вполне светские мероприятия – утренние трапезы на природе и званые вечера в трапезных. Без танцев конечно, но с музыкой.
Постепенно эти сборища становились все многолюднее, наряды ярче, а музыка веселее. А в последние перед отплытием дни собрания придворных совсем перестали носить хоть какие-то признаки недавнего траура.
И, естественно, искренне скорбящий по отцу Виктор, был очень недоволен, когда ему, как Наследнику, Рич вменил в обязанности присутствие на некоторых из них. Поначалу, не имея должного воспитания, весь отдавшись тоске по безвременно ушедшим родителям, он не воспринял всерьез свой новый статус, но, после памятного разговора с Ройдженом, вынужден был принять и его, и соответственно прилагаемые обязанности. Почему? Частично все-таки подчиняясь приказу, частично из сочувствия к молодому королю, а еще из-за уязвленного обвинением в инфантилизме самолюбия.
В общем, после того разговора, отчаянно завидуя Рою, который имея сан, сам-то, просто-напросто, удалился в Обитель от всей этой придворной суеты, младший принц, скрепя зубами, вынужден был присутствовать на тех светских мероприятиях, на которые перегруженный делами Рич не успевал.
Но, как он начал понимать только сейчас – это еще были цветочки! Во дворце, выказав свое «благорасположение», через какие-нибудь полчаса–час с приема можно было уйти, сославшись на занятость, и скрыться в своих покоях или в тренировочных залах казармы, или, в конце – концов, вообще выехать с друзьями в город. Последний вариант особенно был хорош – прожив много зим в далеком замке, он, как член королевской Семьи, простому народу был неизвестен, так что в городе его никто не узнавал и не докучал своим вниманием.
А вот сможет ли он уединиться по своему желанию там, на палубе этой гигантской биремы? Вот тогда, кажется, и ягодки пойдут…
Худшие его опасения подтвердились уже в тот же день, ближе к вечеру.
Сначала все шло неплохо. Их на лодке, со всеми положенными принцу и его свите почестями, перевезли с берега на это устрашающего вида судно, которое как они поняли с облегчением, оказалось фактически пустым. Только немногочисленные слуги сновали между колышущимися драпировками шатров, обустраивая временные приюты своих хозяев.
Поднявшись на палубу, друзья огляделись – становилось ясно, что с этого ракурса гигант кораблестроения производит такое же подавляющее впечатление, как и издалека. Но если не брать во внимание непривычные размеры судна, то в принципе оно смотрелось весьма органично, ведь создатели его, не нарушая основных принципов построения биремы, создали корабль, просто втрое увеличив почти все размеры. Оставалось только надеяться, что они, создатели то есть, знали, что творили, и этот гигант не затонет после пары дней пути, а фарватер реки позволит ему добраться до цели.
На палубе, шириной порядка пятнадцати и длиной более семидесяти саженей, ближе к кормовой надстройке, возвышались три вызывающе богато украшенных шатра.
Впереди самый большой, весь в золотом шитье и лентах по синему атласу, был явно предназначен королю. Он располагался так, что по бокам от него было достаточно места для прохода к двум другим чуть меньшего размера палаткам, уже голубым с серебром – это, понятное дело, для принцев. А сзади, во всю ширину палубы, виднелось что-то скромно-серое, скорее всего, жилье для охраны и слуг.
Перед королевским жилищем раскинулось большое возвышение под тентом. По периметру его, как бы огораживая, размещались длинные столы. За ближайшим из них стояли три кресла с высокими спинками, а за дальним – дополнительные столы для менее знатных гостей.
Тай, хмуро поглядев на это сооружение, буркнул себе под нос:
– М-мда, в ближайшее время пожрать спокойно, видать не получится, – стоящий рядом Ворон, услышав это, только мрачно угукнул, соглашаясь.
Сразу за этой «трапезной» и, казалось, до самого носа высились в три ряда шатры – яркие, атласные, но без драгоценного шитья. Сколько их понаставили всего, с того места где стояли друзья, было, опять же, не сосчитать, только и видно, что убегающий вглубь меж ними проход простирается не на один десяток локтей.