Сага о первой ласточке
Шрифт:
Языки огня облизывали рёбра барашка, и заодно — два дела одним махом — передёргивали танцем теней изумлённые испитые рожи. Пышнозадые девицы застыли на коленях бородатых кавалеров, не решаясь поправить задранные до пупков юбки. Обросшие рыжим ворсом мосластые пальцы почему-то поспешно сменили упругие выпуклости шлюх на костяные рукоятки ножей.
Ты?!..
Я.
Питер вдруг отчётливо вспомнил, как пять лет назад (пять зим; не лет — зим) сальный толстяк, староста этой же дрянной деревушки, ползал перед ним на коленях, на словах передавая нижайший поклон и просьбу маркграфа: спаси, благородный валет, оборони от супостата!
Питер отослал тогда пузана: закон изначален и соблюдаться обязан неукоснительно — оплату же должно взимать приличествующими почестями и только потом уже звонкой монетой… И перед заутреней молодой своенравный маркграф коленями вытер пол у сапог Питера.
И валет не отказал. Помог. Выполнил свой долг.
А что было потом? Люди-волки, трусливые псы, это они привезли из студёной державы финнов и саамов колдуна по прозвищу Андвари! Голод — его блюдо, Истощение — его нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решётка, Одр Болезни — постель, Злая Кручина — полог его! Ибо день, когда днищем Нагльфара был осквернён песок Чечевичной бухты, стал Рагнарёком для убийц драконов…
Ты?!! — десятка два жбанов, расплескавшись, покатились по земляному полу.
Я, — Питер сладко зажмурился и потянулся: проснулся, наконец, — выспался; делишками пора заняться.
Ты?!! — радостно оскалился череп горного трупоеда. Прихвачен гвоздями к стене — чем-то на коровий похож, но рога длиннее, да и челюсти выпирают иначе, и коренные не для травы, и… — да кто ж в добром здравии и трезвом уме спутает черепа дракона и коровы?! Ведь ничего же общего!
Ты ли, валет? скажи, это ты?!..
Я, дружище, я… — Питер кивнул замёрзшему насмерть трупоеду, которого здесь почитают чуть ли не за Нидхёгга.
Я! — медленно расстегнуть подсумок, не спеша развязать ремешки…
ТЫ?!!!
Я!!!
– …и выпустить малыша.
…Андвари приняли с распростёртыми объятьями: как же — поклялся избавить королевство от всех драконов и сразу. Вот только есть маленькое условие… Да какие мелочи?! Брось, старик, — всё что угодно! Мочи нет терпеть кровопийц! Сотню девственниц ежегодно — для расплода! Сотню девок! вынь да положь! А хоть одна порченая окажется — лютовать, твари, начинают! А оброк бычками?! А пошлины на границах баронств?! А… Да чего там, ты сделай, дедушка, а мы не обидим…
Малыш кувыркнулся в воздухе — в перегарном смраде трактира — и, не успев расправить крылышки, шмякнулся об угол стола. Не удержался — бороздки от когтей — свалился на пол. Да прямо в лужу прокисшего пива…
…Андвари долго не упрашивали. Весть о том, что завтра передохнут все драконы, мгновенно облетела королевство — почтовые сороки не зря свою крупу клюют, балаболки неугомонные…
Сумерки перетёрлись в порошок в ступе костра, перемешались с дымом жертвенных голубей. Кишки отдельно — посвящённый во влажном переплетении увидит будущее. Белёсые дёсна давят сушёные шляпки мухоморов — камлание до судорог и запавших под веки зрачков…
И наутро выпал снег…
Малыш изгваздался от мягкого кожистого гребешка до чешуйчатого кончика хвоста. Взгляд Питера, подбадривающий дракона, был ласков и нежен — за всю свою меченную рубцами жизнь ни одна из женщин, разделивших с валетом ложе, не удостоилась подобной почести. Ни одна.
Питер преклонил колени — крылатая ящерка гордо вытянула шею: солнечная кровь напомнила о том, кто раб, а кто хозяин. Резко, клювом в раскрытую ладонь — выдранный кусочек плоти исчез в зубастой пасти. В глазах потемнело, но Питер нашёл силы выпрямиться: давай, малыш, покажи им всем!
Из-под ближайшей лавки выскочила крыса, жирная, прикормленная хозяевами для отпугивания чумных мышей. И дракон не растерялся: упругие мышцы швырнули тельце вперёд. Быстрый удар в горло — и крыса задёргалась в агонии.
Тишину искромсал протяжный женский вопль.
…пурга проталкивала ледяную пыль сквозь щели в ставнях. Птицы падали с веток. Старики умирали в постелях — от холода сводило суставы: не могли подняться и выпрямить затёкшие ноги. Не выжил ни один младенец — молоко в грудях кормилиц загустело и превратилось в мёрзлое крошево. Трижды ночь сменила день — но не было ни дня ни ночи: снег и ветер, ветер и снег. Рискнувшие покинуть стены домов ослепли: глаза их потрескались от мороза и отогретые у огня излились мутными ручейками, обнажая провалы под инистыми бровями.
На исходе четвёртых суток слегка поутихло. Закутанные в шкуры и холстины люди отодвигали засовы и с трудом откапывали занесённые сугробами двери. Именно в ту ночь в небе появилась Полярная Звезда — раньше ни один пастух, водивший стада в предгорные долины, ни один рыбак, насаживающий креветок на крючок, никогда не видел её блеска.
Никогда.
Раньше.
Злаки опали и почернели, плоды фруктовых деревьев осыпались, не успев созреть…
Плач: отцы и дети — земля не принимает вас! Заступы и мотыги тупятся и гнутся, и не будет вам покоя, как не будет крестов на могилах ваших… Трупы сжигали на кострах. Не один лес сгорел в те дни…
Когда в двух полётах стрелы от королевского замка нашли окоченевшего огнедышца, первую драконью жертву зимы, уже никто не верил колдуну. Серебряная цепь удерживала седокосого старца в самом глубоком, самом тёмном подвале темницы, и трижды девять по девять горнов раздули пламя, и палач успел погладить худые рёбра раскалённым прутом и вырвать желчную печень.
Но король справедлив — король прислал гонца с приказом: пытки незамедлительно прекратить. Ведь Андвари исполнил обет: драконы не устояли против зимы, кусок которой колдун щедро откромсал от Нифльхейма.
Андвари, истощённого и полумёртвого, привели к королю — король, шурша мантией, обнял старика и, не таясь, плакал от счастья: драконы же вымерли! — ну как не плакать от счастья?!
Люди тоже радовались — радовались, что живы. Пели и смеялись, издалека поглядывая на застывшие трупы ящеров. Когда заканчиваются слёзы, приходится петь и смеяться. Чтобы не сойти с ума от горя…
На тинге двое ратников поддерживали Андвари копьями. Королевская дружина пыталась угомонить озябшую толпу. Колдун долго молчал, собирая в пучок растрёпанные косы, но когда он заговорил, даже самые громкие сердца перестали биться: "Тс-с-с!" — Лето без конца — это неправильно, — сказал Андвари. — Я посетил множество стран, пересёк Срединное море, исколесил восемь сторон света, и где бы я ни был, везде есть четыре времени года: два тёплых и два холодных. Так заведено и там, где чтут Распятого и где жертвуют шестых сыновей капищам идолов… И в посевах зла всегда отыщется поляна сорной травы добра, как заря отсекает мглу, а зима гонит лето. И это Закон, это правильно. Вы кланялись мне, умоляя извести крылатых змиев, а ведь за всё надо платить! За каждый не случившийся огненный вздох, за не отданных в рабство дев, за не сожранных бычков, нагуливающих бока на радость хозяевам! — платить! Зима — ваша плата! Примите неизбежное!