Сага о Рорке
Шрифт:
– Так ты… знаешь?
– Ступай, княже, – ведьма сделала отстраняющий жест обеими руками, словно выталкивала Рорка из круга богов. – Торопись. Жена твоя вот-вот разрешится от бремени.
III
В горнице пахло травами, кровью, еще чем-то животным и неприятным. Рорк вошел осторожно, хотя грудь его разрывалась от горя. Лицо Ефанды на аксамитовых подушках казалось безжизненно-белым. Спекшиеся покусанные губы были плотно сжаты, на окаменевшем лице застыла маска страдания.
– Слышишь ли ты меня? – зашептал Рорк, припав к изголовью
– Княже, – бабка-повитуха робко коснулась плеча князя и тут же отпрянула в испуге, так порывисто и резко обернулся к ней Рорк, – неужто не желаешь дитя увидеть?
– Нет, – Рорк отвернулся, взял руку Ефанды в свои ладони, часто-часто заморгал, пытаясь отогнать слезы. – Останусь здесь, с ней. Коли отойдет, то на моих руках.
– Жизнь ее в руках богов, – отозвался вездесущий Хельгер, возникнув за спиной Рорка. – Ты ей ничем не поможешь.
– Молчи! Не твоя это забота.
Хельгер лишь пожал плечами. Всю ночь он не отходил от Ефанды – долгие часы, с того самого момента, когда вдруг отошли воды и начались родовые схватки, за два месяца до срока. Что было тому причиной, тяжелое плавание по морю до Рогволодня, страх ли при встрече с новой страной, или же беспокойство за Рорка, который последние недели вдруг стал вести беседы с волхвами и ведуньями, Хельгер не знал. Ночь он провел с племянницей, пытаясь помочь – и не помог.
Рорк примчался под утро, когда девочка уже родилась. Князь был страшен: бледный, осунувшийся, с налитыми кровью глазами, с посиневшими губами, пьяный. Хельгер пытался загородить ему путь.
– Прочь! – прошептал Рорк.
– Не входи. С ней жонки-знахарки. Руда у нее не останавливается.
– Прочь, Хельгер!
– Заруби, тогда войдешь.
– Второй раз! – Рорк протянул скрюченные пальцы к глазам старого ярла. – Второй раз ты становишься на моем пути, Хельгер.
– Встану и в третий. Если понадобится.
– Один! – Рорк закрыл глаза, задышал тяжело, словно острая боль пронзила его. – Отойди, добром прошу.
– Не отойду. Где ты шляешься? С ворожеями гадаешь? Заглядываешь богам в кошелек? Распиваешь мед с холопьями? Посмотри на себя! Она звала тебя, когда рожала. Только тебя, никого больше. А тебя не было. Ты шастал по суесловным бабам, выслушивал их вздорные прорицания. Теперь, когда она лежит без чувств, ты захотел ее видеть. Поздно, Рорк. Ты опоздал.
– Хельгер, она умрет?
– Все возможно.
– А ребенок? Мальчик?
– Девочка. У тебя дочь.
– Проклятая Сигню! – Рорк устало опустился на лавку. – Сильная девочка?
– Будет жить, – улыбнулся Хельгер. – Пищала, как поросенок. У нее твои глаза. Золотые, как солнце.
– Мне надо, чтобы она жила.
– Я же сказал, пищала…
– Ефанда, Хельгер. До дочки мне нет дела.
– Жонки с ней, бабки-повитухи, – ответил Хельгер, задетый жестокими словами Рорка. – Кровь у нее плохо сворачивается, и сил она много потеряла.
– Если моя жена умрет, всех волхвов и знахарок повешу на их собственных кишках на кольях палисада.
– Подождем до утра. Сядь и выпей меда. Ты весь дрожишь. Что твоя ворожба?
– Плохие знамения, Хельгер. Я спешил, потому что предчувствовал беду, и я опоздал. Твоя
– Я велю затопить очаги.
– Зря. Дым повредит Ефанде и ребенку, – Рорк провел ладонями по лицу, вздохнул тяжко. – Пойдем, Хельгер, я все-таки хочу увидеть ее, пока она… пока еще есть надежда.
Хельгер стоял подле князя до того момента, когда страшная усталость, следствие всего пережитого, не сморила Рорка. Слуги бережно унесли своего господина в опочивальню.
– Не давайте ему меда, – предупредил Хельгер, – он еле дышит, как бы удар его не хватил. Пусть поспит. Никого к нему не пускайте.
– А ты? – спросил его Энгельбрект.
– Останусь с племянницей, – сказал Хельгер. – До заката она вряд ли доживет. Хочу принять ее последний вздох…
Женщина была молодая и приятная, с толстыми русыми косами, тяжелой грудью и крепким телом. Хельгер присмотрел эту бабу еще два дня назад, когда видел ее на рынке. Он знал, что Умила – так звали молодуху, – недавно стала вдовой, что муж ее был убит мятежниками Световида, что у нее два маленьких ребенка, и одного из них она кормит грудью.
Женщина была испугана. Воины Хельгера привели ее к ярлу, ничего ей не сказав, просто оторвали от стирки и чуть ли не под руки притащили к Хельгеру. Надо внушить этой крестьянке, что ничего плохого с ней не случится, а может быть, даже наоборот…
– Ты знаешь, зачем я тебя сюда взял? – спросил он.
– Нет, – даже в пяти шагах было видно, что женщина дрожит.
– Ты знаешь, кто я?
– Знаю. Ты воевода урманский, Хельгер Вещий.
– Верно, – старый ярл усмехнулся. – А тебе ведь Умилой кличут, так?
– Умилой. Зачем звал?
– Да ты не бойся, я тебя не обижу. Будешь умной, награду получишь. Дом у тебя уцелел?
– Какой там! – Баба махнула рукой. – Наш с покойным мужем моим Вышатой дом дотла сгорел. Я сейчас с малыми у золовки живу. А ты, чай, об этом знаешь, твои люди к ней в дом пришли.
– Знаю. Просто хотел убедиться, что ты правду всегда говоришь. Нравишься ты мне, Умила, и деток мне твоих жаль. Хочу помочь тебе.
– Помочь? – Женщина всхлипнула. – Если бы не война эта, Вышата мой жив был бы. Он, знаешь, какой был работящий? Лучшего аргуна [131] во всей земле нашей не было. Он наш дом за пятнадцать днев одним топором срубил. А твои воины его убили.
131
Аргун – плотник.
– Не мои воины его убили, а мятежники, волхвом Световидом взбаламученные. Знаешь ты это, Умила, но вину на нас перекладываешь. Чего хочешь, чтобы пожалели?
– Кабы вы, урманы, не пришли, так и муж был бы мой жив! – сказала женщина и снова всхлипнула.
Храбрая баба, подумал Хельгер. За такие речи положено язык отрезать. Или глупая, не понимает сама, что говорит и кому. Или же действительно у нее душа золотая, говорит в глаза правду, не думая, чем эта правда ей обернется. Старый Хельгер разбирался в людях, и словенка Умила понравилась ему сразу. Теперь он еще раз убедился, что не ошибся в выборе.