Сага о Щупсах
Шрифт:
— Сплошное расстройство, — сказал Эсмонд, когда спустился в кухню облаченным в костюм и новые ботинки, но его тетя-невеста не согласилась:
— После шести свадеб он будет такой уставший, что нашу не запомнит вообще. Все к лучшему.
— Не понимаю, с чего бы.
— Потому что он будет торопиться и не станет задавать лишних вопросов о нашем вероисповедании — англиканской ли мы церкви или атеисты. Такого вот. Ну, то есть, ты-то сам знаешь, крестили тебя или нет?
— Господи, да нет, конечно. Я бы все равно не запомнил. Сама-то помнишь, что с тобой
— Вечно ты прогуливаешься, — прокомментировала Белинда. — Почему, интересно?
— Потому что мне тут нравится. Обожаю природу и сельскую жизнь. Я много гулял с отцом по лесам в Кроэм-Хёрст — пока он не стал алкоголиком, не свихнулся и не попытался меня заколоть. Там была очень крутая каменистая тропа с холма Брейкнек, мне нравилось по ней скатываться. Отцу тоже нравилось, как я по ней скатывался. — Эсмонд замолчал, завороженный воспоминаниями о прошлом, которое было теперь так далеко, а потом добавил: — В общем, мне надо больше физической нагрузки. Я умру от скуки, если буду торчать весь день в доме.
— Ну и погуляй тогда. Я не желаю тебе смерти от скуки. Я бы сама с тобой прогулялась, но у меня масса дел по дому.
Эсмонд ушел, страшно обрадовавшись, что Белинда осталась дома. Он прошагал через луг к изгороди и сосновой роще, но, как только исчез из поля зрения невесты, поспешил к домику Джереми. Его друг и сообщник (так он теперь считал) сидел на крыльце и попивал чай, облаченный в парадный твид.
— Похоже, свадьба до девяти вечера не состоится, — сообщил Эсмонд. — Священник женит сегодня шесть пар. Извини.
— Да ничего страшного. Я как раз закончил убираться в часовне и даже плиту натер, — сказал Джереми. — На ней странная штука написана. Ни в жисть не угадаешь.
— Как звали этого скелета?
Джереми помотал головой:
— Мимо. Нет там ничьего имени. Пробуй еще разок.
Теперь Эсмонд помотал головой:
— Понятия не имею. Так что же?
— Сказать?
— Ну конечно. Не томи.
— Изволь. Там написано: «Тот, кто меня из могилы подымет, пусть его адское пламя не минет. Кто потревожит мой вечный сон, смерти спокойной будет лишен. Ад настигнет всех чужих. Руки прочь от земель моих». Лихие угрозы, верно?
— Очень странно. А почему мы вчера этой надписи не заметили, когда ты плиту подымал? — спросил Эсмонд.
— Потому что ее не чистили бог знает сколько веков. Я извел прорву политуры, покуда до надписи добрался.
— Ну дела, — сказал Эсмонд и немедленно выкинул это из головы.
В тот вечер Эсмонд ожидал церемонии в Щупс-холле при полном параде. Белинда представила свою свидетельницу — ветхую старушку, должно быть служанку или няню у Щупсов. Мёртл прислала из своей комнаты записку, что ей нездоровится и на церемонию она не явится, а больше никого из родни в дом не приглашали.
Они сели в гостиной и проболтали до приезда преподобного Хорстона — порядком уставшего, как и предсказывала Белинда, но управившегося вовремя, к девяти. Ему явно полегчало, когда
— В таком случае можем приступить к церемонии, — сказал он.
Все поднялись, прошли через двор вслед за парой в часовню, где Старый Сэмюэл зажег несметно свечей. Солнце садилось, но витражи часовни были так хороши, что даже усталый пастор впечатлился. Эсмонд представил Старого Сэмюэла как своего свидетеля, и преподобный Хорстон совершил таинство бракосочетания на диво споро и без всяких неудобных вопросов. Белинда оказалась права: священнику хотелось как можно скорее добраться до дома и лечь спать. Она дала ему несколько сотен фунтов — гораздо больше, чем он рассчитывал, — и пастор уехал восвояси премного довольный.
После его отбытия Старый Сэмюэл открыл бутылку отличного шампанского и выпил за молодоженов, а через час миссис и мистер Щупс расположились на громадной двуспальной кровати в дальнем углу дома, откуда шум их любовных игр не был бы слышен. Наконец, притомившись, они заснули.
Прошла целая неделя, прежде чем Эсмонд собрался с духом и решил, что, невзирая на отличное поведение жены, план надо привести в действие. Он репетировал свой разговор с Белиндой перед поросятами и страшно нервничал, но тут появился Джереми и позвал его к себе в домик.
— Я тебе не преподнес свадебный подарок, — сказал он Эсмонду, когда они пришли в хижину.
— Да ну что ты, не надо ничего, правда.
— Нет, надо, Джо. Ты мой первый настоящий друг с того дня, как я прибыл в Щупс-холл и превратился из Юного Джереми в Старого Сэмюэла. — Тут он погрустнел, но потом опять улыбнулся. — Видишь вон мешок, просмоленный, в углу? Это мой тебе подарок. Давай, открой, посмотри.
Эсмонд замялся:
— Я серьезно. Ты мне ничего не должен дарить. У меня все есть. Ну, то есть, все будет, если мой план сработает.
— Я настаиваю, Джо. Ты мой лучший друг. Мы с тобой руки друг другу пожали, не забыл?
— Конечно, я помню. Я всегда буду тебе другом.
— Ну вот тогда и прими подарок. Ради меня.
— Ну раз уж ты настаиваешь.
Эсмонд подошел к мешку и с трудом размотал медный провод, которым была перехвачена горловина. Мешок наконец открылся — и из него вывалилось и раскатилось по полу несколько монет. Эсмонд уставился на них в полном изумлении. Он никогда таких не видывал. Подобрал одну, рассмотрел. Золотой соверен. Никаких сомнений не осталось — да и мешок оказался чудовищно тяжелым.
— Тут же целое состояние. Где ты это нашел? — еле смог выговорить он.
— Состояние и есть. Я смекаю, несколько миллионов. А где нашел… Угадаешь?
Эсмонд попытался. Наконец покачал головой.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что под той плитой, которую ты полировал? — спросил он, плюхаясь на стул.
— Точно.
Эсмонд вытаращился на него:
— Она же тяжеленная. Ты бы один не поднял.
— Я приладил к трактору лебедку, намотал на барабан здоровущую цепь к нему и дернул за край плиты, покуда вы с миссис Щупс развлекались ночью после свадьбы.