Сага о Северных островах
Шрифт:
— Как же так? Такой молодой, такой красавец был. Куда ж он теперь без глаза-то? Как же? Мать, поди, с ума сойдет от горя.
Ньорд сурово выговаривал жене:
— Не реви, дура. Подумаешь, глаз. Не руку же потерял, меч удержит. А шрамы… Шрамы мужа не портят, а украшают.
Я подарил старухе бусы из ярких разноцветных бусин, а старику — отменный боевой топор. Когда-то Ньорд выручил меня, дав свое старое оружие, так почему б не порадовать его душу? Коли самому не сгодится, так, может, внуку
Потом отправился к Кормунду-кузнецу, что некогда выковал мой любимый топор, хоть у меня были сомнения. Кормунд — он ведь семирунным был тогда, потому легко ладил оружие для хускарлов. Справится ли он с топором под хельта? Может, лучше другого кузнеца поискать? А есть ли кузнецы для хельтов? И как добрый кузнец успеет сразу и руны получить, и мастерством овладеть, и за твариным сердцем сбегать?
За прошедшее время Кормунд не изменился ни капли. Такой же кряжистый, крепкий и основательный. Всё так же возился возле горна и, не оборачиваясь, крикнул:
— Ну, чего встали? Давайте сюда.
Когда же мы подошли, он сразу раздал поручения:
— Ты, рыжий, смети-ка мусор и золу. Ты, девичьи ресницы, принеси пару ведер угля. А ты, безбородый, раздуй огонь.
Мы переглянулись и взялись за работу. Рысь покрутил головой, плюнул, нарвал полыни для веника и вымел двор. Херлиф принес угля, благо, ведра-таки нашлись, а я высек огонь и медленно раздул огонь мехами. Кормунд же осмотрел одну криницу, затем вторую, третью, и каждую отбросил. Видать, не подходили чем-то.
— Топором доволен? — между делом буркнул кузнец.
— А то ж.
— Растешь уж очень споро, никакое оружие за тобой не поспеет. Ты как, этот переделать хочешь или новый сладить?
— Новый. Этот сыну хочу оставить. Сын у меня…
— Топор али секиру? Под топор и щит особый нужно ковать. Хельты с деревянными уж не ходят.
— Секиру хочу. Потяжелее. Чтоб всё разрубала и не щербилась.
— Топорище тоже железное делать надобно будет.
Кормунд подошел ко мне, взял старый топор, подкинул, поймал, осмотрел лезвие. Затем погладил рыжую бороду.
— Марка золота, если без узоров и украшений. И две, если с ними.
Марка! Золота! Та монета меньше одного эйрира весила, а в марке — восемь эйриров. Это что ж за секира-то такая драгоценная выходит?
— Серебром могу дать, — с трудом выговорил я.
— Добро, — кивнул кузнец.
Куда ж он такое богатство денет? Неужто всё в железо и твариные кости вложит?
— Половину сейчас давай, вторую — потом. Но скоро не жди. До осени буду искать и металл нужный, и уголь особый, и прочее, а уж зимой ковать начну. Весной приходи.
С тяжестью на сердце я отдал кошель с серебром. Как знал, побольше захватил, но всё равно пришлось еще два браслета с руки снять. Если б не Скирре, не видать мне хельтовой секиры. Спасибо добряку Скирре!
Обратно шел и думал, а стоит ли оно того? Может, лучше было бы погулять по базару, присмотреться к ценам, подобрать что-нибудь годное из того, что выложено? Да еще Простодушный подливал масла в огонь.
— Зачем? Полно же всякого оружия захватили. Неужто там ничего не подобрал себе? Или у тебя шесть пальцев на руках, что особый топор нужен?
И без него тошно! Столько серебра отдавать! Десять марок. Это ж двадцать коров, целое стадо! Ну, не дурень ли я? Потом вынул топор из поясной петли, покрутил в руках. Такого ухватистого у меня не было ни прежде, ни потом. Сколько разного оружия я передержал, но ни одно так не ложилось ни в руку, ни в душу. Двадцать коров. А зачем они мне? Я ж не пахарь и не лендерман, а хирдман! Добрый топор для меня важнее коров, красивых нарядов и браслетов. Не раз выручит, не раз спасет. Хотя кого-то может и в соблазн ввести, как это было в Бриттланде. Так что позолота и узоры на оружии только помехой будут.
Стоило только вернуться в город, как нас остановил незнакомый хельт. Он переводил взгляд с одного на другого и неуверенно спросил:
— Кай Эрлингссон. Кто из вас?
— Я, — тут же выступил вперед Простодушный.
Рысь, как дурак, раззявил рот. Хорошо, хоть смолчал.
— Пойдем. Поговорить с тобой хотят, — сказал хельт и поворотился к нам спиной.
— Кто хочет, пусть сам приходит. У меня тут дела.
О, как! А я б пошел. Любопытно же, кто ж со мной так поговорить хочет, что целого хельта посыльным отправил!
— Да не ерепенься ты. Зла никто не таит, наоборот, еще и серебра получишь.
— Я и так на нищету не жалуюсь. А по найму с хёвдингом толковать надобно, не со мной.
Хельт разозлился, придавил рунной силой и прошипел сквозь зубы:
— Тебя не трэль спрашивает. На конунгов двор идём.
Силу десятирунного хельта легко выдержал не только я, но даже семирунный Рысь. А вот Простодушный захрипел, схватился за грудь, закатил глаза и рухнул наземь, хотя у него рун-то побольше Леофсуна. Хельт перепугался, убрал силу.
— Эй, ты чего, парень? Чего он какой малахольный? Я ж легонько!
Я еле-еле держался, чтоб не расхохотаться, а вот Рысь сообразил, что к чему и давай орать:
— Да мы только после страшной битвы! Знаешь, как его изранили? Думали уж, не выживет. Ему ж грудь проломили прямо до хруста! Лекарка так и сказала: «Месяц теперь нельзя ни пить, ни с женщиной ложиться, ни меча поднимать, иначе пойдет ваш Херлиф прямиком к Фомриру!»
Хельт покивал-покивал, а потом говорит:
— Какой такой Херлиф? Я про Кая Безумца спрашивал!