Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигры моря: Введение в викингологию
Шрифт:
Ярл Хакон был отпущен, но только после того, как дал клятву покинуть страну и никогда не поднимать меч против Олава.
После этого Олав отправился в Эстланд, где его мать, Аста дочь Гудбранда, была замужем за конунгом Сигурдом из Бенснеса, что возле фьорда Тюри. И здесь он угрозами добился того, что хёвдинги Уптшанда избрали его королем.
Эльвир думал, что если бы ярл Эрик не умер так скоропостижно в Англии, этого бы не произошло. Его сын Хакон не был прирожденным воином, и то же самое можно было сказать о ярле Свейне.
После встречи с Олавом Харальдссоном ярл Хакон отправился в Англию. Там он стал жить у
Эльвир вспомнил о предыдущем изгнании ярлов Ладе из страны. Это было в то время, когда королем Норвегии был Олав Трюгвассон, и вместе с ними из страны был изгнан сам Эльвир.
В те годы в Эгга осталась Тора. С помощью Гутторма она управляла усадьбой до тех пор, пока — после сражения при Сволдре — не вернулся Эльвир.
Но теперь Эльвир был старше, и ему приходилось думать не только о самом себе. Он взглянул на Сигрид и подрастающих детей. Сыновья его уже начали показывать, на что они способны. А дочь, маленькая Гудрун, со светлыми локонами и веселыми глазами, уже научилась в свои два года пользоваться пухлыми кулачками. Сигурд Турирссон, предсказавший, что у Сигрид будут только сыновья, был посрамлен.
Днем они получили известие о том, что какой-то торговый корабль подходит со стороны Стейнкьера. Эльвиру не терпелось узнать новости, и если бы погода была лучше, он сам спустился бы на пристань. В этом году рано выпал снег, сразу после дня зимы, но этот снег должен был растаять. Погода была неподходящей для плаванья под парусами.
Во дворе залаяла собака. Гутторм, тоже находившийся в зале, встал и вышел с двумя парнями во двор, посмотреть, кто пришел.
Остальные остались в зале, в том числе Рагнхильд с тремя сыновьями. Младший из них, Харальд, сидел возле печки с Грьетгардом — они были хорошими друзьями. Тора, как обычно, сидела на скамейке и пряла, веретено жужжало у нее в руках. В зале были также дружинники Эльвира и кое-кто из прислуги.
А возле ног Эльвира спал Фенрир; услышав чужие голоса во дворе, пес поднял одно ухо. Фенрир был теперь старым и медлительным, да и со зрением у него было неважно. Но Эльвир и Сигрид единодушно решили, что собака должна дожить свою жизнь в мире. Тора однажды намекнула на то, что от собаки мало проку, а ест она много. Но Эльвир, смеясь, ответил, что от собаки столько же проку, что и раньше, зато есть она стала меньше.
Вскоре вернулся Гутторм и сказал, что пришел один рыбак, а с ним двое исландцев с торгового корабля. Исландцы хотят провести зиму в Трондхейме, и ярл Свейн, получивший с них свою часть дани, обещал помочь им устроиться. И теперь они явились в Эгга с приветом от ярла, чтобы спросить, нельзя ли им остаться здесь.
— Надо взглянуть на них, — сказал Эльвир. — Хотя нельзя сказать, что ярл предоставил нам такой уж большой выбор!
Гутторм подошел к двери и крикнул, и один за другим на пороге показались запорошенные снегом чужеземцы.
Эльвир сел на свое почетное сидение, и те подошли к нему.
Один из исландцев был необычайно высок, белокур и широкоплеч. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не безобразный шрам, перерезающий лицо от виска до подбородка.
Этот человек заговорил первым.
— Ярл Свейн из Стейнкьера послал нас сюда, чтобы попросить жилье на зиму, — сказал он. — Мы купцы и привезли товары в Трондхейм. Но зима наступила слишком рано, и нам вовсе не хочется плыть в Исландию во время штормов. Меня зовут Гицур Хальфредссон, а моего друга зовут Сигват Тордссон.
Человек, стоявший рядом с Гицуром, был ниже его и моложе, крепкого сложения, с отливающими синевой черными волосами.
Сигрид обратила внимание на его ладони. Они были узкими, красивой формы, почти как у женщины, но казались настолько сильными, что могли бы согнуть меч.
— Вы можете остаться в Эгга, — сказал Эльвир.
Сигрид принялась давать распоряжения служанкам, чтобы те подготовили постель для приезжих, приготовили еду и нагрели воду для купания.
Она была недовольна тем, что ее оторвали от ткацкого станка. И только поручив детей Гюде дочери Халльдора, она почувствовала, что может спокойно работать. Она не любила, когда ее отвлекали во время работы, ведь она выдумывала все из головы, а идеи приходили во время работы.
Ковер, который она ткала, состояла из двух частей, которые затем должны были соединиться; восемь ее ковров рассказывали о том, как Один похищает мед поэзии у Гунлёд, дочери великана Суттунга. Сигрид работала уже над последней картиной; на ней была изображена Гунлёд, опечаленная тем, что Один нарушил клятву верности и изменил ей.
Сигрид использовала все свободное время на ткачество и сама подбирала растения, пригодные для получения красок. Она знала полезные свойства многих растений: елового мха, лишайников, вереска… Но больше всего ей нравился подмаренник северный — за теплые красно-коричневые тона, которые он давал. И когда приходил торговый корабль с юга, она не упускала случая, чтобы запастись голубой краской.
Пряжу она тоже красила сама, а потом раскладывала для просушки в тени. И дети во дворе держались подальше от ее пряжи, зная, что Сигрид не будет ласкова с тем, кто спутает или испачкает нитки.
Однажды вечером младший из исландцев подошел к ткацкому станку. Посмотрев на картину через плечо Сигрид, он принялся читать строфу из старинной песни:
Дал клятву Один на кольце [41] , но стоит ли верить его словам? Суттунгуон изменил, Гунлёдплакать заставил.41
Торжественная клятва, при которой рука лежит на специально предназначенном для этого кольце, хранящемся в языческом храме.
И он нараспев прочитал другую песнь; Сигрид остановилась и посмотрела на него, взгляды их встретились. Она никогда раньше не видела таких глаз, черных и мечтательных, горящих огнем. И она тут же повернулась обратно к ткацкому станку, и ее пальцы заработали быстрее обычного.
— А где все остальное? — спросил он. И она достала первую часть картины, развернула и показала ему.
Переводя взгляд с одной картины на другую, он искоса посматривал на нее.
— Более красивого тканья я никогда не видел, — сказал он. — Вам нравится, фру Сигрид, эта песнь, в которой говорится о меде Суттунга?