Сахалин
Шрифт:
Ее жених, совсем еще юноша, убил своего товарища.
– Совершив это под влиянием мозгового увлечения!
– как довольно витиевато объясняет он.
Его приговорили на двадцать лет каторжных работ.
Их любовь была "детской любовью": они оба еще учились.
Но этот ребенок пожелал следовать за своим несчастным женихом. И решимость принести себя в жертву была так велика, что родителям молодой девушки пришлось уступить. Она выхлопотала себе разрешение следовать на том же пароходе, на котором
Это стоило большого труда. Это "не по правилам".
В Одессе молодой девушке объявили:
– Вы можете отправляться только со следующим пароходом. С этим - ни под каким видом.
Эта юная, со школьной скамьи девушка бросилась хлопотать, просить, умолять, - и добилась своего. Одесский градоначальник приказал взять ее на пароход.
Что это было за путешествие - можете судить.
И так-то тяжело ехать пассажиром на "каторжном" пароходе. Тяжко плыть под это неумолчное громыханье, лязг кандалов, которые доносятся из трюмов.
А слушать эту неумолчную, страшную песню, зная, что в этом хоре звенят и его кандалы. Ходить по палубе, зная, что там, под ногами, в трюме среди серых халатов и наполовину бритых голов, среди людей, потерявших человеческий облик, томится любимый человек.
– Она меня спасла!
– говорил мне Э.
– Без нее я бы погиб. Чтобы мне было полегче, меня перевели в лазарет. И вот в Сингапуре ко мне входит конвойный.
В Сингапуре пароход пришвартовывается прямо к пристани, спускаются сходни. Близость земли дразнит каторжан. Конвойный предложил Э.:
– Слушай, за мной есть преступление. Как только пароход придет во Владивосток, меня сдадут под суд, а военный суд не помилует. Мне остается одно - бежать. Хочешь бежать вместе? Один я здесь, в чужой земле, пропаду, я человек без языка. Ты человек с языком, знаешь по-ихнему, - вместе не пропадем. Сегодня ночью я буду стоять на часах у лазарета, - вместе и уйдем.
– Какая жажда свободы проснулась!
– говорит Э.
– Даже голова закружилась. Да как вспомнил, что здесь она, что она мне всю жизнь отдала. Что я собираюсь делать? И ответил конвойному: "Нет".
Побег, конечно, не удался бы. Английские власти живо поймали бы беглецов и доставили обратно. А тогда - вечная каторга, плети.
– Если бы не она, - погиб бы я.
Несчастный Э. прав. Она и в каторге здесь, на Сахалине, его спасла, - но какой ценой?
– Сакалин! Жизнь за жизнь ему отдать надо. Такой уже порядок!
– вспоминается поговорка каторжан.
По прибытии на Сахалин Э. поместили, как долгосрочного в кандальную тюрьму, а молодую девушку приютила семья доктора Л.
И началась "жизнь" с маленькими, грустными праздниками: получасовыми свиданиями по воскресеньям в тюрьме.
Ждали, пока Э. выпустят из кандальной. Но тут в дело вмешалась сахалинская администрация. Она поняла
– Значит, мы должны их немедленно перевенчать.
Молодой девушке было предписано:
– Или немедленно венчаться или уезжать.
Свадьба состоялась в Александровском соборе. Жениха с конвойными привели из кандального отделения.
Это была картина венчанья среди слез, - венчанья, на котором все плакали.
– До сих пор, как вспомню, сердце переворачивается!
– рассказывает мне жена доктора.
Из церкви "молодые" зашли в дом доктора Л., напились чаю, а через десять минут Э. снова отправили в "кандальную". Брачный пир был кончен.
Госпожа Э. осталась жить в семье доктора.
Свидания с мужем, как раньше с женихом, по-прежнему происходили по воскресеньям в тюрьме.
Чего-чего не вынесла эта маленькая страдалица "новобрачная".
Она ученица консерватории, отличная пианистка, которой сулили блестящее будущее, и она должна была ходить играть на вечеринках у господ служащих. Играть им танцы, аккомпанировать их пению, - все это, конечно, "из любезности".
– Ну, чего вы идете?
– говорят ей, бывало, в семье доктора Л.
– До того ли вам? Вы посмотрите. Извелись совсем, на себя непохожи...
– Нельзя, нельзя!
– отвечает она.
– Присылали звать. Могут на меня обидеться, - и на "нем" выместят!
Кто был на Сахалине, кто видел, как дрожат несчастные женщины за своих бесправных мужей, тот поймет, каким ужасом, вероятно, сжималось сердце бедняжки при одной этой мысли.
И она шла играть.
Господа служащие считали неудобным подавать руку "жене ссыльного каторжного", и она, приходя на вечеринку играть "из любезности", делала общий поклон и немедленно садилась за пианино, ожидая приказания.
– Играйте!
Особенно ее допекало всесильное лицо, - правитель канцелярии, и тогда уже душевнобольной, вскоре затем посаженный в сумасшедший дом.
– Послушайте, как вас!
– говорил он обыкновенно с юпитерским величием.
– Играйте то-то! Не так скоро! Играйте медленнее. Теперь играйте веселее! Что вы, черт знает, как играете!
Она Плакала и играла. Играла, низко наклонясь к клавишам, чтобы не заметили слез:
– Еще обидятся.
И все для "него".
Это длилось несколько месяцев. Как вдруг на Сахалин приезжает из Петербурга очень влиятельное лицо.
В честь приезжего в Александровске, в пожарном сарае, обычном месте спектаклей, был устроен господами служащими любительский спектакль и танцевальный вечер. На спектакле, в качестве музыкантши, была и госпожа Э.
Влиятельный гость, перед которым все преклонялись, вошел, оглянув собравшихся, заметил стоявшую у пианино госпожу Э., направился прямо к ней и сказал: