Саид. За гранью
Шрифт:
Он опускает взгляд на мою грудь, пялится беззастенчиво, так же как и в прошлую встречу, даже не пытаясь скрыть свои мысли, что чётко проступают на его самодовольном лице.
– Мне будет трудно с этим смириться, кукла Надя. С такими сиськами говорить о дружбе просто неприлично.
– Сделаем вид, что ты этого не говорил, а я - не слышала. В противном случае, ты должен будешь уйти, и наши встречи прекратятся.
Хаджиев улыбается. Широко, искренне, как мне кажется. По-мальчишески как-то. Подозреваю, он не часто так улыбается. Чтобы без сарказма,
– Кукла Надя, - тянет негромко, упирается руками по обе стороны от моей головы, что вынуждает податься назад.
– Открою тебе страшный секрет. Всё запретное манит меня. Я люблю нарушать запреты.
Эта близость меня уже серьёзно напрягает, и я вынуждена пойти на попятную.
– Проходи в комнату, пожалуйста.
Он отталкивается от стены, уверенным шагом идёт в гостиную, а я тихо выдыхаю. Надо собраться, что-то я совсем расклеилась. Да кто он вообще такой? Обычный мужик с тараканами, коих я наблюдаю каждый день.
«Соберись, Надя. Не показывай ему свой страх», - уговариваю себя по пути в комнату и жалею, что не открыла бутылку вина по пути домой.
ГЛАВА 7
– Ты говорил, что твой отец виноват в гибели мамы. Расскажешь мне об этом?
– ставлю перед ним чашку со свежесваренным кофе, себе наливаю ромашкового чаю. Раз уж не суждено сегодня выпить вина...
– Её убили из-за него. А он не смог защитить, - сейчас Саид не особо разговорчив. Что ж, я его понимаю, как никто другой. Иногда воспоминания бывают такими болезненными, будто переживаешь всё заново, раз за разом окунаясь в это пламя, пожирающее твою душу. Это не больно. Это жутко. Так что просыпаешься по ночам и не сразу понимаешь, где находишься. И кричишь в пустоту, но тебя никто не слышит.
– Это случилось при тебе?
Его злит этот вопрос. Кажется, что всё, касающееся его матери, причиняет ему нестерпимую боль. Такие люди, как Хаджиев, обычно скрывают раны, пряча их за гневом. Вот и сейчас он становится серьёзным, в глазах плещется раздражение.
– Да.
Плохо. Это очень плохо. Травмы детства остаются с нами на всю жизнь.
– Если ты не готов, мы можем пока не говорить об этом.
– Все нормально.
– Скажи, ты пытался простить отца? Как-то его оправдать или найти объяснение всему случившемуся? Может, он не был виноват, просто так сложились обстоятельства? Вряд ли он хотел гибели твоей мамы.
Саид фыркает.
– Он не смог её защитить, потому что в тот момент был со своей семьёй. Он оберегал их. Свою жену и сыновей. А мы с мамой жили сами по себе. Она была любовницей, а я был внебрачным ребёнком, не имеющим такой ценности, как его законнорождённые сыновья. После гибели матери он лишил меня её ещё раз, когда привёл в свой дом и заставил всех свидетелей того времени замолчать. Я был вынужден называть мамой ту, которая никогда не была ею. Которая не рожала меня и не воспитывала. Он лишил меня всего: матери, детства, семейных ценностей.
Я
– Саид, а почему ты не считаешь семьёй своих братьев? Они тоже перед тобой провинились?
Он поднимает на меня взгляд, и отчего-то становится не по себе. Зрачки его глаз потемнели, стали почти чёрными. Выражение лица нечитаемое, будто в камень превратился. По спине проходит озноб, и я крепче сжимаю в ладонях чашку. Кажется, если не буду сейчас за что-то держаться, свалюсь с кресла.
Кто он? Кто этот человек, сидящий передо мной? Ведь я совершенно ничего о нём не знаю. И подобное, надо заметить, происходит впервые за всю мою практику. Обычно я узнаю о пациенте если не всё, то хотя бы необходимую информацию ещё до первой встречи.
– Они меня предали. Я не прощаю предательства. Никому. Даже кровным родственникам.
– Предали? Как?
Смачиваю пересохшие губы языком и деревенею, когда замечаю, что он снова осматривает моё тело. Будто ощупывает своим цепким взглядом. Только если пару раз до этого он рассматривал меня с игривой ухмылочкой, то сейчас глядел как-то дико.
И тут впервые задумываюсь: а не погорячилась ли я принять дома незнакомого мужика?
– Ты уверена, что хочешь знать?
– Прости?.. - на время теряюсь.
– Ты спросила, как они меня предали. Уверена, что хочешь знать это?
– Разумеется. Ты можешь доверять мне, - дарю ему располагающую улыбку.
– Они посадили меня на цепь, - произносит он негромко, хрустит пальцами, сжимая их в кулак.
– Эээ... В каком смысле посадили на цепь?
Кривая усмешка, в глазах снова горят искорки веселья, только я уже не обманусь. То, что он сказал... Это же шутка, да?
– В прямом, кукла Надя. И держали меня несколько дней, как пса.
Сглатываю как-то слишком шумно, гортань дерёт от сухости. Делаю глоток чая.
Что это он сотворил, отчего его братья такое с ним сотворили? Кто эти люди?
– Твоя семья... Они непростые люди, да?
И Саид непростой. Об этом я должна была догадаться раньше.
– Верно, кукла, - ставит свою чашку на блюдце, долго смотрит мне в глаза.
– Ты испугалась?
Испугалась? Нет, я не испугалась. Я в панике. Потому что до ужаса боюсь бандитов. А передо мной сидит именно он. Причём один из самых влиятельных представителей.
– На самом деле неважно, чем ты занимаешься и как зарабатываешь деньги, меня это не касается. Но я бы хотела перенести наши встречи на более раннее время. В клинику, - это однозначно верное решение, потому что я больше не чувствую себя уютно в собственном доме. Я боюсь его.
– Я хочу пригласить тебя на ужин. Скажем, завтра. Как ты на это смотришь?
– полностью игнорирует мои слова и достаёт из кармана вибрирующий телефон.
Пару секунд растерянно хлопаю ресницами, собираюсь с мыслями.