Сакен Сейфуллин
Шрифт:
— Нет, тамыр, такой горе — мы не оставит беде. Сакен большой, будет жить и учиться у тебя.
— Я знаю, вы, казахи, народ сострадательный. Но, тамыр, не нужно мешать Сакену. Пусть Сакенчик учится свободно, не зная забот и горя. Нам, старикам, умирать, а им жить.
Однако Сейфулла стоял на своем.
— Твой жинка был хороший человек. Она ушел. Мой сын отсюда никуда не пойдет. Нет, тамыр. Живите вместе, что ты кушаит — он тоже, что ты работаит — он тоже.
И, решив, что дело улажено, Сейфулла молча вышел из дома, да с тем и уехал в свой родной аул.
Прошла зима. А в начале лета Лаврентий Сергеевич отправился куда-то на
Сакен переехал на квартиру знакомого почтовоза Тунгышбая. И напрасно!
Жена Тунгышбая заставляла Сакена работать день и ночь. Посылала за водой, заставляла даже стирать пеленки для новорожденного. Все было бы полбеды, но она без конца бранила Сакена, унижала, а иногда даже кидалась на него с кулаками. Во время еды смотрела Сатану в рот так, что даже чай застревал у него в горле. Сакен похудел, стал мрачным. Когда выдавались свободные минуты, уходил из дому и бежал в кузницу, где работал знакомый кузнец Ибрай. Здесь все было необычным. И грохот молотов, и жара раскаленного металла, и бесконечная песнь Ибрая. Он сам придумывал новые слова к старым мотивам. Когда он пел, его подручные Асан, Усен, Арын затихали. Жадно слушал кузнеца и Сакен. Однажды Ибрай обратился к Сакену:
— Поди сюда. Видимо, тебе нелегко живется. Знаю, жена Тунгышбая — дрянь. Отец не приезжал еще? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я вчера встретил Закирбека, сына Копбая. Ты его знаешь, он работает на конюшне заводоуправления. А что, если ты будешь жить у него? Когда приедет твой отец, я объясню ему, что к чему. Тебе лучше будет у Закирбека, и он, и его жена не злые люди. Твой отец — охотник, он доставит продукты и деньги. Сегодня вечером, в конце рабочего дня, приходи сюда, я тебя отведу к Закирбеку.
По-новому зажил Сакен. Утром — в школе, после обеда — в кузнице Ибрая. Школа и кузница несли новые знания. Теория и практика. Грамматика и жизнь. Впоследствии Сакен писал, что «от биения сердца кузнеца, от стремительного движения машины, от грохота двигателей шахты, от сурового лика шахтеров, которые ежеминутно выбрасывают камни из глубины земли, от их землянок, прижатых к холмам», получал он наглядные уроки жизни.
А ведь это было время, когда вспыхнула первая русская революция 1905–1907 годов. Отзвуки ее боев докатились и до казахских степей, до Спасского медеплавильного завода.
На глазах у Сакена прошла и известная забастовка горняков на Успенском руднике.
Ранним утром 9 декабря 1905 года жизнь в рабочем поселке замерла. Не слышно привычного рева заводского гудка. Не видно и рабочих, которые обычно в это время брели к шахтам и заводу. Тишина.
На улице мороз. И обычно в такие дни Сакен сидел дома, как и остальные поселковые ребята. Но сегодня чуть свет за ним забежали Альжан Жумажанов — сын рабочего с медеплавильного завода, и Ахмедия Аханов, отец которого работал там же.
— Сакен, пойдем посмотрим!..
— Что посмотрим? — удивился раннему визиту друзей Сакен.
— Разве ты не знаешь — сегодня никто на работу не вышел. Собрание на заводе будет.
Можно ли пропустить такое событие! И пусть себе лютует мороз — они не уйдут, пока все не выяснят.
Суровы лица рабочих, особенно сегодня. Все молчат, ждут чего-то. Из заводоуправления вышли Топорнин, Али Байчагиров и кузнец Ибрай, Низовитин, Невзоров, Мартылаго. Через несколько минут здоровяк Топорнин уже держал речь:
— Товарищи, не хотят вести переговоры с нами эти холуи французского капитала. Говорят: не будем ничего платить. Да еще пугают штрафом — кто не выйдет на работу, тому пишется акауыз. [3]
Толпа загудела, закричала.
— Не все хором. Кто желает выступить? Вышел русский рабочий и сказал:
— Как условились, так и будет. Пусть сокращают рабочее время и увеличивают оплату. Пусть уничтожат штрафы. Если не выполнят этого требования, никто из нас на работу не выйдет. Так и передайте этим хапугам, домашним крысам!
3
Акауыз — «пустой рот» — так назывался штраф.
Его поддержали:
— Правильно, надо этих кровопийц проучить! Слово взял Али Байчагиров:
— Родные и близкие, братья. Вот здесь сегодня мы, и русские и казахи, объединились. Как же нам не объединяться, если мы вместе работаем, вместе страдаем, терпим издевательства. Кто из нас может сказать, что живет как человек. Плохо, очень плохо оплачивается наш изнурительный труд, полуголодное существование нас самих и членов семей наших дальше нетерпимо. Вы слышали, что они, эти холуи, отказываются прибавить оплату. Что же нам остается делать? Продолжать забастовку. Мы, казахи из соседних аулов, при помощи родичей можем продержаться еще несколько дней. Можно походить по аулам, попросить продовольствия. Наверное, так и придется сделать. Но нам еще надо подумать о положений наших русских друзей. Они-то живут впроголодь, запаса у них нет. И не у кого взять. Я думаю, мы, казахи, поделимся с ними. Будем держаться вместе. Наш Русско-киргизский союз [4] должен доказать, что он жизнеспособен. Будем же стойкими! — Эту речь Али Байчагиров прои»' нес дважды — на русском и казахском языках.
4
В царской России в официальных документах казахов именовали киргизами.
Затем слова попросил кузнец Ибрай.
— Казах — аул пойдет, махан принесет. Русский даст. Наш союз будет жить.
Ибрая поддержали. Топорнин заключил выступления:
— Товарищи, нам необходима сплоченность и сплоченность. Только организованная борьба достигает цели. Они сегодня нам отказали, но мы не пойдем на уступки. Будем продолжать нашу забастовку. Они вынуждены будут сами прийти к нам. Вот здесь Али Байчагиров хорошо сказал, что казахи помогут русским братьям. Это и есть конкретный, деловой союз. Давайте сплоченно будем держаться. Кто согласен, пусть поднимет руку.
Поднялся лес рук, изможденных от работы, но крепких и сильных.
Прошло два дня. Администраторы по одиночке приглашали рабочих, уговаривали выйти на работу, угрожали увольнением. Но получили отпор.
Забастовка приносила хозяевам колоссальный ущерб. В конце концов администрация согласилась с требованиями Русско-киргизского союза. Но, конечно, с оговорками. Так была достигнута первая в бескрайной казахской степи победа рабочих.
Май 1907 года. Наступила цветущая весна в Сары-Арке. Забыты тяготы зимы. Особенно молодежь рада ввесне. После рабочего дня, перед закатом солнца, молодые люди поднимаются на холм, потом спускаются в ложбины. Здесь у них веселье. Главное — алтыбакан. Из семи жердей сколачивают качели, на качели садятся двое — юноша и девушка. Они всегда объект звонкого и язвительного смеха. А им следует уметь петь. И отшучиваться. Плохо приходится тому, кто не нашел себе достойного партнера, — получай все сполна. И так до полуночи.