Шрифт:
Бокс, в котором жила молодая Кьоко со своей маленькой дочуркой, напоминал похоронную урну, положенную набок. Маленький коридорчик с умывальником, дальше узкий проход в комнату, где едва помещались кровать, столик и две круглые табуреточки. Свет Кьоко выключала, только когда ложилась с дочуркой спать. В свободное от работы время она, лежа в постели, смотрела на стены и мечтала о том, как было бы хорошо научиться рисовать — появились бы на этой штукатурке деревья, цветы, кустарники. А на потолке, вон там, в углу, нарисовала бы солнце. И расступились бы стены, и отступил бы потолок, и она забыла бы, что обречена всю жизнь страдать
— Ты научишься рисовать, Мика-тян?
Дочурка поворачивает к ней не по-детски серьезное лицо и молча кивает головой.
— Тогда нарисуешь на стене сакуру.
— А что это такое?
— Очень красивое дерево, — мечтательно произносит Кьоко. — Весной оно цветет белыми-белыми цветами с розовым оттенком.
— А ты видела?
— Да, доченька. Я видела сакуру, когда она была еще такая маленькая, как ты.
Кьоко начинает вспоминать. Будто плывет она на лодке в туманную даль, и чем больше рассказывает она дочурке о прошлом, тем больше возникает картин из той жизни, которой лишились токийцы. Тают, становятся прозрачными завесы времени, и видит она широкую, усыпанную гравием дорогу в парке Мейди, арку из толстенных стволов, с которых содрана кора, пышные кроны деревьев, где щебечут птицы. Поблескивает в озере вода… Тяжелые золотистые рыбы.
— Рядом с тем озером есть полянка, и растет на ней сакура. — Кьоко нажала кнопку, и на стене засветился циферблат минуты, часы, день, месяц и год. — Ну вот сейчас она, наверно, начинает цвести.
Мика пододвигается к маме поближе, слушает, не сводя с нее черных блестящих глаз. Маленькое тельце ее даже вздрагивает от нервного напряжения, она, кажется, и не дышит, чтобы не пропустить ни одного маминого слова.
— Помню, из храма Мейди отец привел меня к озеру — там можно было отдохнуть на скамеечке, полюбоваться рыбой, она ведь подплывала к самому берегу. Отец закуривал сигарету, а я бежала к сакуре. Я очень ее любила. Такой нежный, очень нежный цвет. Что с тобой, Мика-тян?
Девочка расплакалась, вытирает кулачком слезы. Кьоко обнимает ее, гладит черный шелк волос.
— Успокойся. Что это ты?
— Хочу посмотреть на са-ку-ру, — всхлипывает Мика.
— Нельзя, доченька, никак нельзя. Уникум не разрешает выходить на поверхность. Воздух там отравлен, понимаешь? Вдохнешь — заболеешь.
— А кто он такой, этот Уникум-сан?
— Уникум? Это такой электронный мозг. Он очень строгий, в нем ничего человеческого нет. Да вот придет к нам Окуно-сан — подробно расскажет.
— Он с ним знаком?
— Да, хорошо знаком. Окуно-сан работал с Уникумом. А когда вышел приказ переселиться в подземелье, Уникум его и прогнал, потому что научился обходиться без людей.
Мика-тян умолкает, потом шепчет:
— А сакура живая или на картинке?
— Живая. Купается в солнечных лучах, а как зацветет будто смеется!
— Хочу посмотреть…
— Потерпи, доченька. Надо подождать.
Прозвучала негромкая мелодия вызова. Кьоко встала, привычным жестом коснулась волос, поправила на груди халат и включила коммуникационный аппарат. Как и предчувствовала, с овального экрана смотрело на нее лицо Окуно Тадаси.
Обычное лицо уже немолодого человека, но почему-то оно волнует Кьоко — возможно, задумчивым взглядом?.. В глубине души чувствует Кьоко, что визиты Окуно Тадаси объясняются
— Здравствуйте, Кьоко-сан, — спокойным голосом говорит с экрана Окуно Тадаси.
— Здравствуйте, Окуно-сан, — улыбается Кьоко.
— У вас все хорошо? Мика-тян здорова?
— Немного капризничает, что-то на нее находит.
— О, это плохо, сейчас я зайду, мы с ней поговорим. Разрешите, Кьоко-сан?
— Пожалуйста, заходите.
Окуно Тадаси и Мика — друзья. Он всегда берет ее на руки, рассказывает всякие интересные истории. Вот только никогда не смеется. Словно знает что-то такое таинственное, что-то сложное, чего другие люди не могут знать, не могут понять, и поэтому он не имеет возможности ни с кем поделиться. Однажды Кьоко заговорила об этом, выразив ему свое сочувствие. Окуно-сан возразил: «Наоборот, как раз наоборот. Меня гнетет неведение. Хотел бы я знать, почему так происходит, а вот не знаю».
Сегодня маленькая Мика не просила рассказать сказку, заинтересовал ее Уникум-сан. Почему он такой злой, что заставляет людей жить под землей?
Окуно посадил малышку на колени и, посматривая на Кьоко, начал свой рассказ.
Когда-то давно сделали в Токио электронно-вычислительную машину для управления железными дорогами, а потом и всем транспортом; постепенно машину эту все больше совершенствовали, подключили к ней и другие отрасли промышленности и хозяйства. Вырос целый электронный центр. Построили для него помещение в виде огромного — диаметром в тысячу метров — шара, наполовину зарытого в землю. К этому шару отовсюду тянутся кабели-нервы, он управляет всеми фабриками и заводами, проводит научные исследования. И потому, что такой системы нет нигде, кроме Токио, потому, что она уникальна, ее назвали Уникумом.
Хотя Мика почти ничего не понимала из того, что рассказал Окуно-сан, она сидела тихо и внимательно слушала. Рассказ, конечно, в основном предназначался ее маме, а может быть, инженер рассказывал вслух, чтобы и самому разобраться в ситуации.
— Это счастье, что Уникум своевременно заметил опасность и поселил нас в недрах земли, дав нам такую надежную защиту.
— Окуно-сан доволен этой защитой? — встрепенулась Кьоко, заглянув ему в глаза.
Тадаси растерялся и в первый момент не знал, что ответить. Неужели и она из тех, кто требует «неба и солнца»? Или провокация? Но ведь за такие мысли… Интересно, не включена ли магнитозапись?.. Хотя, собственно, из ее вопроса еще ничего не следует… Бросил взгляд на ее белое лицо — красавица! — и опасения, подозрительность сразу исчезли. Вздохнул и рассудительно сказал:
— Видите ли, Кьоко-сан, все зависит от взгляда на вещи… Уровень жесткой радиации в атмосфере смертелен для людей…
— Но ведь должен же быть и другой путь, иное решение проблемы! — Кьоко встала, выпрямилась.
«Это на нее что-то нашло, — подумал Окуно-сан. — А не на Мику…»
— Каков же другой путь? — спросил он.
— Ну хотя бы… Если уж существует такой уникальный мозг, так уж, наверно, он может найти способ, чтобы нейтрализовать радиацию? Загнать людей под землю — для этого не нужно напрягать свои электронные синапсы! — Она произнесла эти слова не только раздраженно, но и с иронией, с насмешкой.