Саладин. Победитель крестоносцев
Шрифт:
Когда Балиан прибыл в Иерусалим, городское население встретило его с радостью, дало по этому случаю праздник и просило его именем Бога взять на себя его защиту и управление. Он отвечал, что не может, ибо дал клятву Саладину, что останется только одну ночь. Патриарх ему отвечал: «Государь, я разрешаю вас от греха и клятвы, данной вами Саладину; знайте, что больше греха сдержать ее, чем нарушить; будет великий стыд и вам, и вашим наследникам, если оставите Иерусалим в настоящем его положении, и никогда на земле не будет вам никакой чести». Тогда Балиан обещал остаться. Жители города дали ему вассальную присягу (homage) и признали его своим государем. В Иерусалиме оставалась еще королева, жена короля Гвидо, но спасшихся после битвы было всего два рыцаря. Тогда Балиан Ибелин возвел в рыцари 50 сыновей горожан; и знайте, что город был так переполнен женщинами и детьми, убежавшими туда при известии о плене короля и поражении христиан, что по размещении их по домам, сколько то было возможно, другие должны были оставаться на улицах. Тогда патриарх и Балиан открыли памятник Гроба, покрытый серебром, и обратили все это в монету, для раздачи рыцарям и пехоте. И каждый день рыцари и простые воины ходили по стране около города и закупали съестные припасы,
Впрочем, остановимся говорить об Иерусалиме и обратимся к Саладину, который стоял подле Тира. Саладин полагал, что пока находятся в Тире те рыцари, ему не удастся ничего сделать. Потому он пошел дальше и осадил город Сайетт (Saida, Sidon), отстоящий на шесть миль от Тира. При этом он взял город Габул, а потом замок Батрий. Из этого-то замка происходила та дама, которую граф Триполи не соглашался выдать за Герара Рошефор, который с досады вступил в Тампль: отсюда произошла та вражда, которая погубила страну. Когда граф Триполи узнал, что Саладин вступил в его землю, он пустился морем вместе с князем Антиохии и со всеми рыцарями и удалился в Триполи; но он недолго жил по своем прибытии туда и, как говорят, умер от печали, оставив свои владения сыну, князю Антиохии, который с того времени сделался графом. Когда Райнольд Сидонский и начальник Тира увидели, что все рыцари удалились и что у них осталось мало людей и мало пищи, они пригласили к себе Саладина и обещали сдать ему Тир. Саладин, услышав о том, пришел в великую радость; он избрал одного рыцаря и отправил с ним свое знамя, чтобы водрузить его на башне; но начальник отвечал, что он не смеет сделать того, опасаясь жителей города, но как только явится Саладин, он водрузит его знамя и удержит. Рыцарь возвратился и донес о том Саладину. Тогда Саладин поспешно отправился к Тиру; но Бог еще до его прибытия послал городу помощь, не желая его погубить; Господу было угодно удержать Тир за христианами, чтобы у них оставалось хоть немного земли».
Тир спасло прибытие Конрада Монферратского, сына маркграфа Монферратского, находившегося в плену у Саладина. Он прибыл в Тир еще до прихода Саладина, отказался сдать ему город и возглавил его оборону.
Бернард Казначей свидетельствовал: «Когда Саладин увидел, что ничего нельзя сделать с Тиром, он удалился, осадил Цезарею и взял ее; оттуда пошел к Яффе и взял ее; потом подошел к Аскалону и осадил его; но город оказался хорошо укрепленным, и Саладин не мог его взять так легко, как он прежде думал. Тогда он пошел в Дамаск, чтобы привести в лагерь иерусалимского короля. После прибытия его Саладин сказал жителям Аскалона, что если они желают сдать ему город, то он даст свободу им и королю. Король переговаривался со своими людьми, находившимися в городе, и объявил им, что он не желает сдачи Аскалона для себя, ибо это было бы жаль сделать для одного человека: но он просил их именем Бога, если они не будут в состоянии держаться и сдадутся, то пусть это устроят так, чтобы и он получил свободу. Тогда граждане собрались, совещались и объявили, что они не видят ниоткуда себе помощи, а потому лучше сдать город для спасения жизни и имущества, нежели умереть от голода или быть взятыми силой. Они и сдали город Саладину на следующих условиях: им и их имуществу обеспечивается независимость, и Саладин обязуется доставить их безопасно на землю христиан. Король был освобожден вместе с другими девятью, которых он выберет в темнице; но король должен был остаться в заключении до конца марта, а Аскалон сдался в конце августа предшествовавшего года.
Овладев Аскалоном, Саладин отправил короля в Наплузу (Naples) и предложил королеве, его жене, отправиться туда же, потому что он не желал бы видеть ее в Иерусалиме во время осады. Когда королева узнала о том, она отправилась к королю в Наплузу и оставалась там до тех пор, пока Саладин не овладел Иерусалимом. В день взятия Аскалона к Саладину явились посланные из Иерусалима, которых он пригласил для переговоров о сдаче города, если то будет возможно. Это происходило в пятницу, и солнце около девятого часа так изменилось, что казалось — наступила ночь. Тогда Саладин сказал гражданам Иерусалима, что они сами видят, что вся Сирия, кроме Тира и Иерусалима, завоевана, а потому, сдав ему город добровольно, они поступят благоразумно. Я забыл вам сказать, что в день взятия Аскалона Саладину сдались и все его окрестные замки. Граждане Иерусалима отвечали ему, что, если то угодно Богу, они никогда не сдадут города. «А я вам говорю, — возразил Саладин, — что вы это сделаете. Я очень верю, что Иерусалим — Божий дом; такова наша вера. Я неохотно приступаю к осаде Божьего дома и не возьму его приступом, если возможно сделать то же по договору и согласию. Я вам дам 30 тысяч византинов (besans), если вы обещаете сдать Иерусалим. Вы можете идти на пять миль в сторону, куда пожелаете, и можете пахать землю в 5 милях от города; я вам доставлю столько съестных припасов, сколько их нигде нет по такой дешевой цене. Предлагаю вам перемирие до Пятидесятницы; и когда это время наступит, защищайтесь, если получите откуда-нибудь помощь; но если никто не придет к вам, сдайте город, и я прикажу отвести вас в целости на христианскую землю со всем имуществом». Но они отвечали, что, если угодно Богу, они никогда не сдадут города, где Господь претерпел смерть и пролил за нас свою кровь. Когда Саладин увидел, что они не уступают ему города миролюбиво по договору, он поклялся, что возьмет его не иначе, как силой.
Пока Саладин стоял перед Аскалоном, Балиан Ибелин просил его именем Бога дать охранную грамоту его жене и детям для препровождения их в Триполи; сам же он не может выполнить условий, предписанных Саладином при отъезде его в Иерусалим, ибо за ним так строго наблюдают, что нет возможности уйти. Саладин владел тогда всем королевством, за исключением Иерусалима, Тира и Керака. Керак никогда не был им осаждаем, но после завоевания страны, спустя два года, голод принудил его жителей к сдаче. Прежде, чем решиться на то, они продали сарацинам своих жен и детей для покупки съестных припасов, и в замке не было ни одного животного, ничего другого, чем они могли бы питаться. Саладин был очень обрадован, когда они сдались, он выкупил жен и детей, проданных ими, и возвратил им все; сверх того дал им большую награду и приказал отвести их в христианскую землю. Он поступил так потому, что они столь хорошо и честно защищали замок, пока могли, не имея владетеля. В среду вечером Саладин отправился из Аскалона для осады Иерусалима; на следующий день он обложил город от женской больницы прокаженных (maladerie, то есть malum Lazari, болезнь Лазаря) до мужской и ворот Св. Стефана. Но до начала осадных действий он предложил жителям сдать город на условиях, высказанных им под Аскалоном; если же они не согласятся, то пусть знают его клятву в случае приступа овладеть городом не иначе, как силой. Жители Иерусалима отвечали, что он может делать что хочет, но они не уступят города. Тогда Саладин приказал изготовиться к приступу. Жители также вооружились и вступили в битву с сарацинами, но сражение недолго продолжалось, ибо утреннее солнце било прямо им в глаза, и они отступили в ожидании вечера, когда возобновился приступ до самой ночи. Так Саладин действовал 8 дней, и сарацины не могли загнать христиан в город, ибо они целый день оставались за городом, даже два-три раза гнали сарацин до самих палаток. С этой же стороны сарацины не могли поставить ни камнеметательных машин, ни других осадных орудий. Тогда сарацины начали нападать на христиан следующим образом: они не беспокоили их до девятого часа дня, а после того солнце становилось за спиной сарацин и в лицо христианам, также и пыль; тогда только турки шли на приступ, имея в руках лопатки, которыми они подбрасывали на воздух песок и пыль, летевшие в глаза и лицо христианам. Когда сарацины убедились, что они ничего не могут сделать с этой стороны, они переменили место осады и обошли город с другой стороны, от ворот Св. Стефана до ворот Иосафата и аббатства Масличной горы, откуда они могли видеть все, что делается в городе, за исключением узких переулков.
Эта перемена произошла в пятницу. Когда осада повелась с этой стороны, христиане были до того стеснены, что не могли делать вылазок, ибо на всем этом пространстве у них не было ни ворот, ни закрытых ходов (posternes), которыми можно было бы выйти в поле, за исключением хода Магдалины, которым сообщались между двух стен. В день перемены плана осады Саладин устроил камнеметательную машину, которая в тот же день пустила семь раз камни в городскую стену; ночью прибавили орудий, так что на следующий день уже было до 12 машин, укрепленных балками. Утром Саладин, вооружив своих рыцарей, повел их тремя отрядами на приступ; они держали перед собой щиты. Стрелки шли позади и пускали стрелы градом, так что в городе не нашлось человека, который осмелился бы показаться на стенах. Турки дошли до рвов и, спустив туда копачей (mineurs), приставили лестницы к стенам. В два дня они подкопали стены на 15 локтей (toises). Подкопав и подперев стену бревнами, они подожгли ее, и подкопанная часть стены обрушилась в ров. Христиане не могли вести контрмины (мiner encontre), ибо опасались камней и стрел, которых они бы не выдержали. Тогда христиане собрались для совещания, как поступить; они явились к патриарху и к Ибелину и говорили им, что они предпочитают идти ночью для нападения на лагерь и умереть в честном в бою, нежели быть взятыми в городе и постыдно умерщвленными. Они видели, что нет возможности выдерживать дольше, что дальнейшая защита не послужит ни к чему и лучше уже умереть там, где Христос претерпевал за нас смерть, нежели сдать город. Граждане, рыцари и простые воины согласились с этим решением, но патриарх предложил противное: «Господа, я вполне одобрил бы это, ежели бы не было ничего другого; но если мы погубим себя и вместе с собой других, которых могли мы бы спасти, то в таком случае тот план нехорош: на каждого человека в городе приходится до 50 женщин и детей; если же мы падем, то сарацины захватят их и не убьют, а обратят в веру Магомета, и они будут потеряны для Бога; если же, с Божьей помощью, кто-нибудь из нас мог бы ходатайствовать перед сарацинами так, чтобы мы могли выйти и скрыться в христианской земле, то такой исход дела казался бы мне лучшим, нежели подверженная случайностям битва».
Все согласились с этим советом и просили Балиана Ибелина идти к Саладину и спросить, каковы его условия. Он пошел и начал переговоры, но, пока они говорили о сдаче города, турки сделали приступ, притащили лестницы и поставили их к стене. От десяти до двенадцати знамен уже развевались на стене, и неприятель даже успел войти проломом в город. Саладин, увидев своих людей и знамена на стенах, сказал Балиану: «К чему вам предлагать и рассуждать о сдаче города, когда мои люди готовы и без того войти туда? Теперь поздно: город уже мой».
Но едва он выговорил это, как наш Господь вдохновил такой отвагой христиан, находившихся на стене, что они оттеснили и сбросили турок со стен на землю, даже загнали их за ров. Саладин, видя то, смешался и опечалился; а Балиану приказал возвратиться и прийти завтра, когда он охотно выслушает все, что бы он ни пожелал. Скажу вам еще, что ночью из метательной машины камень ударился с такой силой о палисад окопов, что этот палисад обрушился с великим шумом; стража в лагере и городе начала кричать от страха: «Измена, измена!» В городе думали, что сарацины ворвались, а в лагере полагали, что христиане уже в лагере.
Иерусалимские дамы (les dames) взяли чаны и, поставив их на площади перед Лобным местом, наполнили холодной водой; погрузив туда своих дочерей, они отрезали им косы и бросили прочь. Священники, монахи и монахини ходили босоногими процессией по городским стенам и носили перед собой Святой Крест, который имели сирийцы. Священники несли на головах corpus Domini (тело Христово); но Господь наш Иисус Христос не хотел внять им, сколько они ни молились; ибо грязная и вонючая роскошь и распутство не допускали молитвы подняться к Богу. Наш Господь не хотел более терпеть их и до того вымел город от жителей, что в нем после не осталось ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, кроме двух пожилых людей, которые также не долго жили после того».
Балиан встретился с Саладином, настаивая на свободном пропуске всех жителей, а Саладин требовал со всех выкуп, по 20 ливров с мужчины, 10 — с женщины и 5 — с детей. Балиан, возвратившись в город, объявил волю султана, и было решено для выкупа бедных взять английские сокровища в Госпитале.
По словам Бернарда Казначея, «Балиан отправился в третий раз к Саладину, и тот спросил его, зачем он пришел. «Государь, — сказал Балиан, — я пришел к вам за тем же, о чем и прежде просил». Саладин ему отвечал, что он остается при прежних условиях, а если они не приняли их, то и он ничего не переменит, ибо город и без того в его руках. «Государь, — сказал Балиан, — именем Бога, возьмите с бедных более умеренный выкуп, и если я буду в состоянии, то сделаю, что вам заплатят все, ибо из 100 не найдется двух, которые могли бы заплатить».