Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Так пошли круги по мутному и бездонному морю человеческих домыслов. Мухтесибы* различных городов стали доносить о столкновениях между шиитами и хариджитами, тех и других с суннитами.
Спустя месяц слухи и волнения улеглись, однако весть о странном знамении продолжала тревожить сердца и умы не только эмиров Египта и Сирии, но даже вспоминалась непогожими вечерами мудрому халифу Багдада ан-Назиру, а также султану Рума и суровым Альмохадам Магриба*.
Между тем, только двум приближенным славного султана Юсуфа, было достоверно известно то, что он имел в виду, когда его взор привлекли
В тот час лихорадка принялась мучить султана с новой силой, и тогда он, указав дрожащей рукой на свою тень, тихо рек своему верному катибу*, Имаду ад-Дину аль-Исфахани, ехавшему по левую руку от своего господина:
– Имад! Вот сроки жизни нашей. Как сказано в Священном Коране: "Один лишь вскрик - И вот они погасли"...
– Малик, да снизойдет на тебя благословение Аллаха!
– в изумлении проговорил аль-Исфахани, один из немногих, самых верных его слуг, какие имели право называть своего повелителя "маликом".
– Ведь эти священные строки предупреждают о суровом возмездии только неверных!
– Всемогущий Аллах сотворил в с е х людей - и верных, и упорствующих в своем невежестве, - тихим голосом заметил султан, обращаясь куда-то в сторону.
– Тот, кто не равен нам по вере, равен нам в своем творении, разве не так, Имад?
Пока мудрый катиб размышлял, какой ответ полнее удовлетворит господина, султан, как будто катиб уже согласился с ним, добавил такие слова:
– Когда умирал Моисей, он чувствовал себя живой птицей, которую ощипывают, а она не может ни улететь, ни умереть, чтобы освободиться. Любопытно, чем перья неверных отличаются от наших?
Аль-Исфахани поежился от холода и снова замешкался с ответом. Султан же вновь обратился к катибу, вовсе не возмутившись его растерянностью:
– Тень напомнила мне о сегодняшнем сне. Мне привиделось, будто я встретился посредине моста, перекинутого через бездонную пропасть, с маликом Ричардом. Он первым поднял меч, а я - свой. Мы начали поединок. Но лишь только я нанес первый удар, как мой меч прошел сквозь моего врага, как сквозь пустую тень. Он и вправду оказался тенью под моими ногами. Моей собственной тенью. Внезапно мне открылось, что мост переброшен с одной чашки весов на другую. То были такие весы, на которых взвешивают монеты. Я остался на одной из чашек, а на другой не оказалось никого. Естественным образом я потянул свою чашку вниз и стал проваливаться в пропасть. Я понимал, что чашка должна остановиться, ведь весы держит в своей руке Всемогущий Аллах, но мне было очень страшно. Плечо весов не могло быть бесконечным, однако падение казалось таковым... Я проснулся раньше, чем остановилась чашка весов. К чему такой сон, Имад?
Тревога катиба только возросла, и страх уже разгуливал по его хребту, как ветер по всей Яффской дороге, от Иерусалима до самого моря.
– Малик, ты сам с отроческих лет снискал славу толкователя снов,- осторожно напомнил он султану.
– Я же учен только в каламе* и в вещах, доступных лишь простым смертным. Боюсь, только нанесу пыль в истинный смысл видения...
Султан бросил на катиба короткий взгляд, подобный мимолетному блеску сабли, и тот поспешил добавить:
– ...однако его смысл ясен даже
– перевесит... или уже перевесило всех его врагов, которые развеялись, как тени.
До поворота улицы между султаном и катибом висело молчание, подобное невидимому и неслышному рою пчел, а когда процессия повернула к дворцу, султан произнес так тихо, что его слова едва коснулись слуха аль-Исфахани:
– Малик Ричард упал с чашки весов. Это очень плохо... Теперь скажи мне об этом кафире*. Ты уверен, что он соотечественник малика Ричарда, а не из франков-южан*?
Аль-Исфахани обрадовался, что султан сменил тему и теперь верному катибу, остается говорить только то, что он знает наверняка и в таких словах, какими вполне сможет угодить господину.
– Никакого сомнения в том нет, малик,- ответил он с воодушевлением.
– У него норманнские черты. Немногословен. Ест неторопливо. Вид женщин не лишает его спокойствия и не приковывает намертво его взгляд. Этот кафир - не из южных франков. Он утверждал, что прибыл из Англии. Полагаю, что в это можно поверить.
– Ты говорил, что он был пленен пять лет назад, - вспомнил султан.
– Да, в тот самый день, когда Священный Город был волею Аллаха возвращен в пределы дар аль-Ислама, - отвечал катиб.
– В тот славный день многие знатные кафиры были отпущены без выкупа, - заметил султан.
– Он действительно отказался принять свободу как милость, без отдачи за себя выкупа, - сказал катиб.
– Он считал, что это оскорбит его достоинство... Однако денег у него не было, и он утверждал, что его вскоре выкупят родственники.
– От его руки пало много моих воинов?
– вопросил султан.
– Если смотреть правде в глаза, то - не меньше дюжины, малик, - вздохнул катиб.
Султан немного помолчал, неторопливо вздохнул и выдохнул большое облако пара.
– Пять лет - немалый срок, - заметил он.
– Довольно ли осталось у него сил? Мышцы должны были одрябнуть. Сможет ли он трудиться мечом, как некогда на стенах Аль-Кудса?
– О! На этот счет нет опасений, - поспешил катиб развеять сомнения султана.
– Этот кафир, в отличие от многих иных, отчаявшихся пленников, не пал духом и не ослаб плотью. Несмотря на свое благородное происхождение, он упросил использовать себя в качестве простого каменщика на строительстве стен Священного Города и иных работах. По этой причине он получал больше еды и имел достаточно времени напрягать свои мускулы. Он сам под стать малику Ричарду, и носит тяжелые оковы, будто шелковые подвязки.
Султан обратил взор на катиба, и тот с тревогой отметил про себя, что лихорадка все сильнее подтачивает плоть повелителя правоверных, что лицо его все явственней покрывается покойницкой бледностью, а глаза все глубже проседают в глазницы и глядят из них теперь, как из глубоких бойниц.
Внезапно между ними пролетело крохотное белое перышко. Султан и катиб невольно проводили его взглядами. За первым последовало еще одно, а за вторым - целая дюжина. На Священный Город стал падать снег, грустное и ненадежное богатство северных стран.