Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Ловко, — сказал Хутиэли. — Могу себе представить, как станет беситься Берта.
— Но ведь это, с позволения сказать, завещание не имеет юридической силы, — пожал плечами Беркович.
— Почему же? Если эксперт докажет, что подписи сделал собственноручно Абрам Гиршман, то не имеет никакого значения — на бумаге это написано или на холсте. М-да… Я же говорил, что завещание должно находиться на видном месте!
— И вы, как всегда, оказались правы! — воскликнул Беркович.
— Послушай, Боря, —
Беркович перевел взгляд со сцены на жену и сказал кротко:
— Извини. Сейчас куплю.
Он встал и начал пробираться к выходу. Спектакль, на который они с Наташей давно хотели попасть, ему не нравился. Труппа, приехавшая из Москвы, ставила спектакль по книге Брэдбери “Вино из одуванчиков”, и, по мнению Берковича, ничего хуже придумать было невозможно. Романтический герой американского фантаста выглядел развязным пареньком — в Москве конца девяностых ему было место, а вовсе не в Америке тридцатых годов. А Наташе нравилось, да и другие зрители тепло принимали спектакль.
В антракте Наташа вспомнила, что перед началом они не успели купить программку, и теперь Борис кружил по фойе в поисках билетера, у которого сохранился хотя бы один экземпляр. Думал он, однако, не о программке и не о спектакле, а о том, что завтра придется начинать все расследование заново.
Манекенщица Илана Капульски была найдена вчера поздно вечером задушенной в своей квартире. Девушку обнаружила ее подруга Дана Брик. В квартире не было следов борьбы — Илану наверняка задушил кто-то из ее хороших знакомых, которому она позволила себя обнять. Эксперт Хан, выехавший на место преступления вместе с Берковичем, установил, что смерть наступила два-три часа назад.
— Кто, по-вашему, мог это сделать? — спрашивал Беркович заплаканную Дану Брик, и она отвечала одно и то же:
— Никто, кроме Офера. Только Офер, и никто другой.
Офер Мерон, по словам девушки, был подающим надежды актером, выступавшим третий год на подмостках “Габимы”. Как актер Мерон был довольно талантлив, но чрезвычайно не собран, он любил женщин больше, чем профессию, и даже на сцене, похоже, думал больше об очередном свидании, чем о роли, которую играл.
— Илана познакомилась с Офером три месяца назад, и у них начался жуткий роман. Илана не пропускала ни одного спектакля, в котором играл Офер, а Офер посещал все демонстрации одежды, в которых выступала Илана. Он стал собраннее, на это все его знакомые обратили внимание, и в театре тоже. Вы представляете, ему даже поручили одну из ролей в “Мамаше Кураж”! Офер просто стал другим человеком. А Илана…
— Она тоже любила Офера?
— Да, сначала, — вздохнула Дана. — А потом… У нас не было секретов друг от друга. Илана сказала недели три назад: “Он какой-то пресный. Много эмоций, много шума, а внутри холодный и пустой, понимаешь? Замуж я за него не пойду”.
— Офер предлагал вашей подруге выйти за него замуж?
— Вы представляете? Никто бы не подумал, что он способен на такое! Наверное, действительно влюбился по уши.
— Понятно, — кивнул Беркович. — Он сделал Илане предложение, она отказала…
— Именно так и было! Она отказала, и Офер сошел с ума.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Беркович.
— Да просто взбесился! Приходил к Илане каждый вечер, если не было спектакля, бился в истерике, умолял, говорил, что покончит с собой… Ну, вы понимаете, Офер — актер, страсти он умел изображать, даже если не испытывал их на самом деле. Илана была уверена, что уж с собой-то он наверняка не покончит. Когда она отказала ему в очередной раз, Офер ее ударил и сказал, что убьет ее, если она за него не выйдет, — закончила Дана трагическим шепотом. — И вот…
— Может, у вашей подруги были и другие поклонники, готовые на все? — недоверчиво спросил Беркович. — Обычно люди, грозящие убить кого-нибудь, никогда не приводят свои угрозы в исполнение.
— Не было у Иланы никого! — воскликнула Дана.
Отпустив девушку домой — время было уже очень позднее, давно миновала полночь, — Беркович отправился в театр, но здесь был только дежурный, от которого в этот поздний час было мало толку: единственное, что он знал — представление “Мамаши Кураж” прошло вечером как обычно, Мерон должен был играть, но играл ли на самом деле, дежурный сказать не мог.
Пришлось поднять с постели режиссера спектакля Одеда Регева. Тот долго не мог понять по телефону, чего хочет старший инспектор во втором часу ночи, а потом, наконец, вынырнул из болота сна и пробормотал, зевая в трубку:
— Играл, да… В одиннадцать закончили, и Мерон уехал с друзьями в ресторан “Опера”, они там часто сидят до закрытия.
— А когда начался спектакль? — спросил Беркович.
— В половине девятого, как обычно.
— Мерон был занят в первом акте?
— И в первом, и во втором.
— Вы твердо в этом уверены? — спросил Беркович и только после этого понял, что сморозил глупость.
— Послушайте, старший инспектор, — раздраженно произнес режиссер. — Я сегодня не пил, и хотя на дворе второй час ночи, еще вполне соображаю.
— Извините, — вздохнул Беркович. — Я просто хочу быть уверенным в том, что у Мерона есть алиби на время с половины девятого до одиннадцати.
— С восьми до половины двенадцатого, — поправил Регев. — Он ведь должен был прийти раньше, а после спектакля переодеться.
Илана Капульски была убита между восемью и десятью часами, и у Берковича не было оснований сомневаться в оценке времени, сделанной Ханом. Алиби у Мерона оказалось прочным, как сталь.
Беркович нашел, наконец, билетера, у которого сохранился экземпляр программки, и вернулся к Наташе, обозревавшей в бинокль боковые ложи. Взяв у мужа книжечку, Наташа углубилась в ее изучение, но минуту спустя сказала:
— Боря, с тобой сегодня неинтересно смотреть спектакль. Ты думаешь совершенно о другом. Неприятности на службе?