Салават-батыр
Шрифт:
— Осинский гарнизон на ультиматумы наши плюет. Мало того, намедни ишо гонца в Казань отрядили. Срочной помощи у губернатора да у Щербатова, вишь ли, требуют… И то ладно, хошь перехватили. А ну как другого упустим? Я так думаю, нельзя нам мешкать. Что скажете, братушки?
— Ваше величество, есть у меня одна задумка, — вызвался Белобородов.
— Говори, атаман.
Кивнув в сторону Салавата, который сидел на бревне, положив простреленную ногу на палку, Белобородов медленно начал:
— Мы с бригадиром
— Какой ход?
— Что, ежели мы крепость снаружи сеном, соломой да хворостом обложим, а потом запалим?..
— Здрастьте! — презрительно усмехнулся Пугачев. — Ты, поди, забыл, что осинцы со Скрипицыным нас близко к стенам не подпускают?!
— Никак нет, Ваше величество, не забыл. Мы можем это дело так ладно провернуть, что нашему войску убытка не будет.
— Ну-ну, — оживился тот. — И что дальше?
— Так вот, значит. Повозки с сеном мы поставим в тех местах, куда ядра не долетают. Потом потихоньку сзади подползем и как толканем телеги к стенам…
Пугачев не дал ему договорить.
— Ага, кажись, понял… Дельная мысля, ничего не скажешь, — одобрил он и тут же приступил к осуществлению этого плана.
К тому времени у гарнизона кончились все боеприпасы, и, когда повстанцы стали подкатывать возы с сеном и соломой, командование во главе со Скрипицыным решилось на капитуляцию. Однако все еще втайне надеясь на прибытие подкрепления и желая потянуть время, защитники пошли на хитрость, выпустив из крепости отставного гвардейца Треногина. Знавший подлинного императора в лицо, он должен был, по задумке осинцев, удостовериться в том, что Петр Третий явился к ним собственной персоной.
Пугачеву и самому было интересно услышать, что скажет старик. Он переоделся и встал в одну шеренгу с простыми казаками.
Выдержав долгий, испытующий взгляд бывшего гвардии сержанта, Пугачев с лукавой усмешкой спросил:
— Ну как, признал государя, служивый?
— Да бог его знает. Ты ведь прежде без бороды был… И одежа на тебе не та…
— А ты получше гляди, дедушка. Неужто не помнишь меня?
Тот еще раз внимательно посмотрел на Пугачева, после чего отвел глаза в сторону и, пожав плечами, неуверенно произнес:
— Вроде похож…
Услыхав его ответ, Емельян Пугачев обвел торжествующим взглядом столпившихся вокруг казаков и наказал старику передать осинцам, чтобы те не противились ему и сдались.
Треногин ушел, но через некоторое время снова предстал перед Пугачевым. Тот с напряжением ждал, что он скажет.
Старый гвардеец прокашлялся и громко, как бывало в строю, прокричал:
— Узнал! Как пить дать. Ты и есть государь наш Петр Федорович, надежа наша!
— А ворота кады откроете? — поинтересовался Пугачев.
— К завтрему обещались, царь-батюшка.
— То-то
На следующий день на стене крепости появился белый флаг, возвещая о том, что военный гарнизон готов к сдаче городка без боя.
— Ваше величество. А вдруг воевода хитрит? — усомнился Салават Юлаев и послал некольких своих ребят на разведку.
Убедившись в том, что ворота открыты, Емельян Пугачев в сопровождении бригадиров и полковников отправился принимать город.
Жители Осы вышли им навстречу с хлебом-солью, с иконами и смиренно преклонили перед батюшкой колени.
После этой церемонии осинский воевода поручик Пироговский и начальник гарнизона Скрипицын затеяли пир. Растроганный Пугачев пожаловал майора чином полковника.
— Прими мою благодарность, братушка, за то, что не дал кровушке пролиться и отвел от Осы беду, — сказал он и, изъявив желание выпить за его здоровье, мигом опрокинул чарку водки.
Его примеру последовали и остальные. Все, как один, нахваливали новоявленного полковника и благодарили его.
Набравшись, как следует, Пугачев и вовсе размяк.
— Дай срок, родимый. Мне бы токмо до престола добраться. Пошлю я эту потаскуху куда подальше, заместо ей сынка мово Павла Петровича посажу и тебя за твою службу верную в царские палаты зазову. И будешь ты у меня министр, — приговаривал он, обнимая трепещущего от страха Скрипицына.
Пирушка растянулась на всю ночь.
В отведенную для него комнату Пугачев удалился едва ли не на рассвете. Но ему не пришлось долго почивать.
— Ваше величество, я к вам по срочному делу, — прошептал ему на ухо явившийся вскоре подпоручик Минеев.
Стиснув зубы от невыносимой головной боли, морщась и постанывая, Пугачев кое-как повернулся и пошевелил губами.
— Опосля скажешь, когда просплюсь…
Подпоручик не посмел ему перечить.
— Слушаюсь, Ваше величество, — бодро проговорил он, отдавая честь, и попятился было к выходу, но в тот самый момент в пугачевскую опочивальню вошел, припадая на одну ногу, Салават Юлаев.
— Постой. Доложишь государю, зачем приходил! Не откладывай, не то поздно будет.
— Есть, Ваше высокоблагородие! — вытянулся в струнку Минеев.
Салават склонился над задремавшим было опять Пугачевым и попытался его растормошить. Тот очнулся, нехотя поднялся и, запустив руку за пазуху, поскреб под мышкой.
— Ну чего тебе? — громко зевая, спросил он.
— Подпоручик доложит, батюшка.
Пугачев вдруг враз протрезвел, встряхнулся и, вскинув голову, уставился на застывшего у порога Минеева.
— Что стряслось, говори немедля!
— Ваше величество, майору Скрипицыну верить нельзя. Он перед вами стелется, а сам недоброе замышляет. Они давеча с капитаном Смирновым в Казань письмецо отписали.