Салка Валка

Лакснесс Халлдор

Салка Валка сшила для Арнальдура две сорочки из ситца в полоску. Она всегда все делала тщательно и шила хорошо. Она одолжила машинку у соседки, зажгла лампу и работала до полуночи, любовно выстрачивая каждый шов.

Он приехал в ясный сентябрьский день. В местечке сильно пахло последним сеном. Она встретила его в дверях, преисполненная любви, с блестящими глазами, обвила руками его шею, ей трудно было поверить, что она видит его, что он наконец приехал. Она смеялась от счастья, а глаза се были полны слез.

И только когда они пришли в себя после первых поцелуев и она стала пристально всматриваться в него, в

ней шевельнулось сомнение — он ли это. Таким она никогда его прежде не видела. У него был красивый загар, глаза счастливые, движения непринужденные; казалось, раньше он был заколдован, а теперь сбросил с себя колдовские чары. Его каштановые волосы блестели, одет он был, как заграничный турист: отлично сшитый костюм, коричневые кожаные краги, зашнурованные до колен, голубая сорочка, кепка с большим козырьком. Во рту он держал трубку. Невольно она вспомнила Аунгантира Богесена. Сорочки, которые она сшила для него, в сравнении с его новой были грубы и уродливы.

— О, какой ты нарядный, — сказала она. — Тебя прямо не узнать.

Он поцеловал ее, рассмеялся и поднялся с места.

— Что же ты мне ничего не расскажешь о своей поездке? — спросила Салка несколько неуверенно.

— Да, собственно, рассказывать-то нечего. О таких поездках забываешь, как только они кончаются. Мы провели месяц в горах. Я сопровождал двоих мужчин из Калифорнии и женщину. Один из них — судья; другой — владелец большой фруктовой плантации, считает себя натуралистом. Его дочь — поэтесса, она разведена с мужем, работает редактором одного из самых больших американских журналов, издаваемых обществом защиты животных. Между прочим, она коммунистка.

— Какая удача для тебя!

— Да, было занятно поговорить с ней. Образованный буржуа в капиталистическом мире живет многосторонней интеллектуальной жизнью. Коммунисты часто бывают слишком строги в своих суждениях, считая всех зажиточных людей преступниками. Правда, довольно трудно сыскать даже среди весьма образованных буржуа достаточно просвещенных в социальных вопросах, способных понимать основы коммунистической морали, не говоря уже о том, чтобы разделять их. Они обещали оказать мне хороший прием, если я приеду к ним на запад. В общем, они пригласили меня в гости.

Салка Валка поднялась с места и подошла к окну.

— Очень жаль, что тебе пришлось расстаться с новыми друзьями, раз они такие культурные, — сказала она, повернувшись к нему спиной. — Должно быть, нужно иметь немалое образование, чтобы проникнуться учением о социализме и одновременно проявлять интерес к охране животных. Я тебе по-настоящему сочувствую, ты был вынужден покинуть их и вновь оказаться среди нас — мы ведь больше похожи на животных. Будь я на твоем месте, я, не задумываясь, последовала бы за ними.

— И это было бы весьма недурно, — сказал он с легкостью.

— Что же это я? Ведь я обещала Свейну Паулссону разбросать сено. Не успеешь оглянуться, как хлынет дождь.

В дверях он обнял ее за плечи.

— Почему ты такая холодная, чужая? Выходит, в твоем присутствии нельзя упомянуть имя другой женщины, даже если она живет в другом полушарии. Ты сразу же начинаешь ревновать.

— Да, да, это не в первый раз ты говоришь о такой женщине. Теперь, надеюсь, ты нашел ее. Что же, желаю тебе счастья.

Вечером они пытались делать вид, что все по-старому, что они по-прежнему представляют единое

целое. Но это была только попытка обмануть самих себя. Он был уже не тот. Он играл роль влюбленного, стараясь всячески уверить свою подругу в необоснованности ее ревности; ее же роль сводилась к упрекам, слезам, причитаниям; все кончено, все пропало. В конце концов она поддавалась уверениям и в блаженном забытьи бросалась в его объятия. Но это был спектакль. В душе она чувствовала, что он уже не тот. Он был словно мертвец, явившийся к человеку во сне, как, например, ее мать, которая вот уже много лет снится ей по ночам нарядная, цветущая, а настоящий облик Сигурлины Йоунсдоттир из Марарбуда, живший в памяти, вытеснился этим образом, являющимся во сне. Так же точно и Арнальдур сейчас казался веселее, непринужденнее, чем в жизни. Конечно, она не сомневалась, что это он. И тем не менее ее угнетало чувство неопределенности, неуверенности; каждое его движение, каждый его жест говорил ей о том, что он перестал быть самим собой.

Даже его поцелуи казались другими. Он не заговаривал о том, что у него было на душе, и его ничуть не трогало, что его лишили поста председателя кооперативного объединения. Салка не решилась предложить ему поужинать с нею. Когда он ушел, она спрятала приготовленные для него сорочки на самое дно комода.

После этого короткого равнодушного свиданья она не могла заснуть. Она провела самую ужасную ночь в своей жизни, такую ночь, когда даже рыдания застывают в душе, рушится замок за замком, падает крепость за крепостью, и не слышно ни единого звука. Кажется, в тишине гибнет вся история человечества, земля вновь превращается в пустыню и тьма опускается под зияющей пустотой.

Придя к Салке на следующее утро, Арнальдур не застал ее дома. На дверях висел замок. Он справился о ней в соседних домах — в одном, в другом, но никто не имел понятия, куда она девалась. Он не на шутку встревожился, а кое-кто даже подумывал, что берег — самое подходящее место, где ее следует искать. К вечеру удалось выяснить, что рано утром Салка ушла в долину помочь своим знакомым сушить сено. Все спешили с уборкой сена, пока стояла хорошая погода. Думали, что вечером Салка вернется. Но прошло три дня, а она не возвращалась. Наступило воскресенье. Арнальдур пошел в долину в своих шикарных крагах.

Там ему сказали, что Салка еще в обед ушла в горы собирать ягоды. Кто-то даже показал Арнальдуру, в каком направлении она отправилась. Он пошел по тропинке, протоптанной коровами, оставлявшими после себя следы, вдоль горного склона, вглядываясь в каждую ложбинку. Наконец он увидел ее. Она спала, лежа под кустом. Густые светлые волосы разметались на скошенной траве. Рот полуоткрылся, обнажая белые сильные зубы. Губы у нее были синие от черничного сока. Одна рука лежала на траве, другую она положила себе на грудь. На ней была серо-голубая фланелевая юбка, обсыпанная сеном и мхом. Сильные, крепкие ноги в дырявых бумажных чулках выглядывали из-под юбки, а полные округлые бедра чудесно гармонировали с контурами ландшафта. Она спала в лучах осеннего солнца. Туфли она сняла, и они стояли на траве рядом с ней, как два маленьких преданных зверька. Тут же рядом лежал узелок с ягодами. Салка дышала глубоко и ровно, как будто свалилась от большой усталости. Арнальдур долго сидел около нее, потом наконец положил ей на лоб руку и разбудил ее.